Первый субботник - Владимир Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мелкий дождь моросил, все кругом было мокрым, по шоссе проезжали редкие машины.
Старушка шла первой, ее боты бодро шлепали по придорожным лужам.
– Мама, хоть сумку-то дайте! – окликнула ее дочь, но Галина Тимофеевна так и шла до самой рощицы, не оборачиваясь и не отвечая.
Рощица состояла из восьми молодых лип, посаженных вокруг небольшой площадки, огороженной белым бортиком в три кирпича высотой. Площадка была засыпана гравием. Посередине ее, в маленькой клумбе стояла объемная пятиконечная звезда в форме обелиска, чуть поменьше человеческого роста. Она была сварена из стальных листов и покрашена серебрянкой. В центре звезды на никелированном металлическом квадрате было выбито:
Здесь 7 августа 1943 года
пали смертью храбрых
в бою за деревню Можаево
бойцы разведроты
141 пехотного полка
И.Н. ГОВОРУХИН
В.И. НОСОВ
Н.Н. БЫТКО
И.И. КОЛОМИЕЦ
Е.Б. САМСОНОВ
Галина Тимофеевна подошла к клумбе, опустила сумку на гравий, положила на нее свертки, перекрестилась и, склонив голову, произнесла:
– Здравствуй, Колюшка.
Сзади приблизилась дочь и остановилась рядом с матерью. Свою сумку она не опустила на гравий, а держала в руке.
– Вот, вот… – вздохнула старушка, поправив платок и скрестив руки на животе, – так вот и ляжит наш сярдечный.
Она замолчала.
Мельчайший дождь еле слышно сыпал кругом, с лип в лужи капали крупные звучные капли. Трава и цветы в клумбе блестели от воды.
– Вот и ляжишь, Коленька, и ляжишь, – произнесла старушка и запричитала нараспев, – ляжишь ты, Колюшка, ляжишь ты золотенький. А чего ж и делать-то надобно, что ж нам поделать, ничаво не поделать. И вот пришли к табе в гости жена твоя Галина, да доченька твоя Маруся, да вот пришли-то и навестить табе и как ты ляжишь. А и как же без табе мы живем, а и все-то у нас тижало без табе. А и всю голову-то продумали по табе, а и вот горюем до сих пор. А и как же ты, Колюшка, да и ляжишь-то без нас один, как ты вот и ляжишь. А и все и помним мы, Колюшка, а и все храним, золотенькай ты наш. А и помним мы все, Колюшка, а и помню я, помню, как учил нас завету, как научил нас и завету-то своему. А и помним и как по завету-то все делали и как ты нам все делал, как надо, а и все помним. А и помним, как надобно все делал ты по завету и как мы все делали по завету, и как сейчас все и делаем по завету твоему, как ты нам наказывал. А и вот и доченька твоя Маруся и все мы с ней делаем по завету твоему, все делаем как надобно, и вот святой крест кладу табе, а и все мы делаем как ты наказал. И вот доченька твоя Маруся и все табе расскажет, как и делает все по завету твоему, чтоб ты таперича и спал спокойно…
Галина Тимофеевна вытерла дрожащими пальцами слезы и посмотрела на дочь. Та, немного помедлив, опустила сумку на гравий, сцепила руки на животе, склонила быстро покрасневшее лицо и стала говорить неуверенным, запинающимся голосом:
– Я… я каждый месяц делаю отжатие из говн сока. Папаничка, родненький, я каждый месяц беру бидон твой, бидон, который ты заповедал. И во второе число месяца я его обтираю рукавицею твоей. И потом мы, потом каждый раз, когда мамочка моя родная оправляться хочет, я… я ей жопу над тазом обмою и потом сосу из жопы по-честному, сосу и в бидон пускаю…
– А и сосет-то она, Колюшка, по-честному, из жопы-то моей сосет по-честному и в бидон пускает, как учил ты ее шестилетней! – перебила Галина Тимофеевна, трясясь и плача. – Она мине сосет и сосала, Колюшка, и родненький ты мой, сосала и будет сосать вечно!
– Потом… потом я каждый день, потом, я когда мамочка хочет моя родная оправляться, я сосу у нее из жопы вечно, – продолжала дочь, еще ниже опуская голову и начиная вздрагивать. – Я потом когда бидон наполнится, я его тогда на твою скамейку крышную поставлю, на солнце, чтобы мухи понасели и чтобы червие завелось…
– А и чтобы червие, червие белое-то завелося! Чтобы червие завелося, как надобно, как ты наставил, Колюшка! – причитала старушка.
– Потом я дождусь пока червие заведется и обвяжу бидон рубашкою твоей нательной, а потом в углу твоем постоит он и с червием…
– А и с червием, червием белым-то постоит, чтоб хорошо все, как ты заповедал, Колюшка!
– Постоит, папаничка, постоит, чтобы червие плодилось хорошо…
– А и чтобы плодилося-то червие ладно, чтобы плодилося-то, чтоб поупрело все ладно, Колюшка ты мой!
– После, папаничка, мой родненький, постоит бидон семь дней и дух пойдет, – вздрагивала плечами и всхлипывала дочь, глядя себе под ноги. – И тогда мы откроем со родной мамочкой бидон и там все полным, потому как наелись…
– А и наелися-то, наелися, червие-то наелося говнами моими, Колюшка! А и наелися они и как ты заповедал, все мы исделали как надо!
– Потом родная моя мамочка марлицу мне поручает, я эту марлицу-то обвяжу вкруг бидона, а потом переверну его и над другим твоим бидоном поставлю. И так вот делаю отжатие из говн сока у родной мамочки моей…
– А и делает отжатие говн моих, Колюшка, делает все как надобно, родименький ты мой!
– После, родной мой папочка, когда сок говн отойдет к вечеру, я раздеваюся, становлюся на колени перед фотографией твоей и из кружки твоей заповедной пью сок говн мамочки моей родной, а мамочка бьет меня по спине палкою твоей…
– А и бью ее палкою твоей, Колюшка, бью со всей моченьки, а она сок говн моих пьет во имя твое, Колюшка, золотенький ты мой!
– И так я каждый третий день пью сок говн мамочки моей родной, пью во имя твое, родной мой папаничка…
– А и пьет она кажный третий день все как надобно, все пьет по-честному, Колюшка ты мой!
– Дорогой папаничка, я пила, пью и буду пить, как ты велел, как ты велел, родной мой…
– А и пила она, Колюшка, пила и будет пить по-честному, родненький ты мой! Во имя твое светлое будет пить сок говн моих, я тебе крест святой кладу.
Старушка перекрестилась и поклонилась. Перекрестилась и дочь.
Некоторое время они молча тряслись и всхлипывали, вытирая слезы мокрыми от дождя руками. Потом дочь, опустив голову, забормотала:
– Спасибо тебе, папаничка, за то, что научил меня завету твоему.
– А и спасибо табе, Колюшка, а и что научил-то ее завету твоему! – подхватила старушка.
– Спасибо тебе, папаничка, за то, что шестилетней кормил меня по третьим дням говнами твоими.
– А и спасибо табе, Колюшка, что и кормил-то ее говнами твоими, кормил!
– Спасибо тебе, папаничка, за то, что поил меня шестилетней соком говн твоих.
– А и спасибо, спасибо, Колюшка, то что поил ты ее соком-то говн своих, что напоил ее!
– Спасибо тебе, папаничка, за то, что бил меня палкою твоей заветной!
– А и спасибо табе, Колюшка, и то что бил ее палкою, ох и бил-то палкою твоей!
– Спасибо тебе, папаничка родной, за то, что научил меня у мамы из жопы сосать по-честному.
– А и спасибо-то спасибо, Колюшка, что научил ты ее у мине из жопы сосать!
– Спасибо тебе, папаничка родной, за то, что зашил мне навек.
– А и спасибо-то табе, Колюшка, что и зашил-то ей навек!
Дочь замолчала и, прикрыв лицо ладонями, стояла и плакала.
Галина Тимофеевна вздохнула и быстро забормотала:
– А вот и сейчас, Колюшка, доченька твоя родная и все-то скажет и какая она. Все-то скажет и расскажет про себя, что она и знает какая она тутова.
Дочь вытерла руками рот и нос и заговорила:
– Я знаю, папаничка, что я свинья ссаная.
– А и знает-то она, что она свинья ссаная! – подхватила мать.
– Я знаю, папаничка, что я гадина навозная!
– А и знает она, Колюшка, что она гадина навозная!
– Я знаю, папаничка, что я рванина блядская.
– А и знает она, Колюшка, что она рванина блядская!
– Я знаю, папаничка мой родной, что я мандавоха подлая!
– А и знает-то она, знает, что она мандавоха-то подлая!
– Я знаю, папаничка, что я потрошина гнойная.
– А и знает она, Колюшка, что она потрошина гнойная!
– Я знаю, папаничка, что я стерва засраная.
– А и знает-то она, что она стерва засраная!
– Я знаю, папаничка, родимый мой, что я жопа рваная!
– А и знает-то она, знает, что она жопа рваная!
– Я знаю, папаничка, что я проблядуха позорная.
– А и знает она, что она и проблядуха-то позорная!
– Я знаю, папаничка мой родненький, что я сволочина хуева!
– А и знает она, Колюшка, что она сволочина хуева!
– Я знаю, папаничка, что я пиздилища гнилая.
– А и знает-то она, ох и знает-то, что она пиздилища гнилая!
– Я знаю, папаничка, что я прошмандовка неебаная!
– А и знает она, Колюшенька, что она и прошмандовка неебаная!
– Я знаю, папаничка, что я сучара распиздатая.
– А и знает она, знает-то, что она сучара распиздатая!
– Я знаю, папаничка, что я хуесоска непросратая.
– А и знает она, Колюшка, что она хуесоска непросратая!
– Я знаю, папаничка, что я поеботина сопливая.
– А и знает она, Колюшка мой, что она и поеботина сопливая!
– Я знаю, папаничка мой, что я пиздопроебка конская.
