Первый субботник - Владимир Сорокин

Виктор остановился, потер затылок:

– Шишку набили, обормоты…

Потом повернулся и неторопливо побежал через поле, шурша мокрым от росы овсом.

Брюки его быстро намокли, пряжка болтающегося в руке ремня посверкивала в темноте.

Поле пошло под уклон и вскоре Виктор спустился в широкий и длинный овраг. Здесь было совсем темно и сыро. Где-то журчал ручей.

Раздвигая переросшую траву, Виктор нашел ручей, зачерпнул рукой темную воду и сполоснул лицо.

Ручей был узкий, полузасохший. От воды пахло прелью.

Виктор перепрыгнул через него, выбрался из оврага и снова пошел по полю, на этот раз ничем не засеянному.

Из-под ног его выпорхнула перепелка, попискивая, полетела прочь.

Виктор махнул ей вслед ремнем.

Поле пересекала дорога.

Он огляделся:

– Ну вот. Кажется наша… ага…

Дорога шла через знакомые кусты.

Виктор пошел по ней.

Вскоре поле кончилось и лес встал вокруг. Было черно, сыро и прохладно. Деревья стояли словно декорации – неподвижно.

В черных проемах меж ветвями посверкивали звезды.

Виктор нашел тропинку, перешагнул поваленное дерево.

Где-то наверху сорвалась с ветки птица, вяло захлопала тяжелыми крыльями.

Сквозь листву мелькнул свет.

Виктор прошел по тропинке, перепрыгнул лужу, раздвинул орешину: посреди лужайки стояла «волга», в кабине горел свет и Степченко что-то со смехом рассказывал шоферу.

Виктор подошел сзади, постучал по крышке:

– Можно к вам?

– Ааааа! Герой вечера! Илья Муромец! – Степченко вылез, обнял Виктора. – Ну, молчу! Один в поле воин! Не ожидал! Нашел дорогу? Все в порядке? Цел? Не поранили?

– Да нет вроде…

– Ты лесом возвращался? Полем? А может через Бобринское?

– Дорогой.

– Ну, молодец! Молодец! А это что – ремень? Что – трофей боевой? Ух… тяжелый, бля… башку проломить ничего не стоит… Видел я, как ты начал, как дуру эту поддел. Как кодла на тебя ломанулась – испугался даже, подбежал поближе, думаю – втопчут козлы Витьку в землю! Да куда мне! Махнул парень через забор! А эти мудаки, – он заглянул в кабину, – за ним! За ним, бля! Ну, молодец!

Степченко потянул его в кабину:

– Давай, полезай сюда.

Виктор влез и сел рядом с ним. Степченко, улыбаясь, разглядывал его:

– Ну, молодец парень, молодец, Первый выезд, а так сработал… Постой, постой, что это…

Он повернул голову Виктора к свету. На левом виске краснела ссадина.

– Ну, это в кустах, наверно…

– И рубашка порвана, вон, смотри… – Степченко потрогал разорванный рукав и присвистнул, посмотрев на спину Виктора. – Ни хуя себе! Во, полоса какая. Чем это они тебя? Колом что ли?

– Да, наверно… но это пустяки…

Шофер тоже посмотрел, перегнувшись через сиденье.

Степченко рассмеялся:

– Ну, ладно, это не в счет. Я-то после того, как они за тобой ломанулись, сюда пошел, ничего не видел. Ну, откровенно скажи – скольких угробил? Десять? Двенадцать?

Виктор устало улыбнулся:

– Да я не считал…

– Ха-ха-ха! – Степченко захохотал, мигнул шоферу. – Я ж говорил, он заводной. Ну, молодец. А некоторые теряются в первый выезд…

– Почему?

– В зале-то привыкнут к своим, рожи примелькаются – тренеры да партнеры. Хоть и нападают и замахиваются, так знаешь ведь, что свои, что ни хуя не сделают. А тут другое… Тут – замахнулся – бей! Слыхал пословицу?

– Слышал.

– Ну вот. Шпана она и есть шпана. МГ – 18. По правде сказать – все они вставлены в 22. Дохляки. Попадаются, конечно, 64 и 7. Те, что армию отслужили. А так в основном – пшено, малолетки. Отцы – из запоя в забой, из забоя в запой, днем на заводе въябывают, вечером буханут и козла забивают, а пацаны – хули им делать? В школе отсидят, днем хуи проваляют, вечером футбол посмотрят, бутыль красного раздавят на семерых – и на танцы. А там дело ясное. Думаешь – танцевать они пришли? Ни хуя! Он, бля, ни рожей ни кожей не вышел, как и родители алкоголики, он и поговорить-то с девкой толком не умеет, не то что – танцевать. Зато свинца под ременную бляху он залил, не забыл. На танцы придут кодлой и ждут, кого б отпиздить. Найдут чужака какого или своего понезнакомей да посамостоятельней – отхуярят и по домам: на неделю впечатлений – во! – Степченко провел ребром ладони по горлу. – Будут по сто раз перемалывать – как я его, да как мы его. А то кодла на кодлу полезет. Но это – реже… Значит, Витек. Коротко. По 17 все в порядке, по 9 нормально. Не дотягиваешь по касаниям. Ртуть, ртуть, помни, не скатывайся к 7. И главное, я тебе много раз в зале говорил и здесь повторю – забудь про свой бокс раз и навсегда.

– Да я стараюсь забыть, Семен Палыч, да трудно. Восемь лет ведь…

– Кротов Вася одиннадцать отстучал и ничего. Словно и не занимался, посмотри на него. А ты – чуть что – в стойку горбишься. Кому нужна твоя стойка? Ты не боксер, не каратист, не ниндзя. Ты уебоха. Помни про 9.

Шофер улыбнулся:

– А что, много было их?

– Человек сорок, – Степченко скатывал ремень. – Заводи, Петь, поехали… Вообще, постой-ка, надо отлить…

Он вылез из машины.

– Я с вами, – Виктор выбрался следом.

Шофер заворочался и тоже вылез.

Через минуту три струи зашелестели по траве.

От травы пошел пар.

Степченко посмотрел на неподвижные деревья, поежился и, отряхиваясь, проговорил:

– Тихо падают листья с ясеня. Ни хуя себе, сказал я себе.

Шофер тихо добавил:

– Глянешь в небо, а там действительно…

Виктор застегнул брюки, глянул на звезды и прошептал:

– Охуительно, восхитительно.

Открытие сезона

Сергей ступил на еле заметную узкую тропинку, ползущую через болото, но Кузьма Егорыч предупредительно остановил его за плечо:

– Нет, Сереж, тут нам не пройтить.

– Почему? – повернулся к нему Сергей.

Егерь неторопливо ответил, отгоняя от лица слепня:

– Завчера ливень лил, нынче трясина вспухла. Там возле Панинской низины тебе по пояс будет, а мне по грудя. Так что давай обходом.

– Через лесосеки?

– На што! Версту с гаком лишку-то. Черным большаком ближей.

– Пошли, что ж. Тебе виднее, – проговорил Сергей, поворачивая.

– Эт точно, – слабо засмеялся егерь, поправляя ползущий на глаза треух, – мне тут все насквозь видно. Пятьдесят годков топчусь здеся.

– Наверно, каждое дерево знаешь.

– Знаю, милый, знаю… – вздохнул егерь и зашагал вперед Сергея.

Разросшийся возле болота кустарник скоро кончился, сменившись молодым березняком.

Тут было суше, желтая перестоявшая трава доходила до пояса, мягко хрустела под ногами.

Егерь закурил на ходу, за его сутулой ватной спиной потянулся сладковатый голубой дымок.

Сергей полез в карман, вытащил пустую пачку «Явы», скомкал и швырнул в траву. Легкий ветерок шелестел березовой листвой, покачивал травяные метелки.

Сергей на ходу сорвал травинку, сунул в рот и оглянулся. Над оставшимся позади болотом стоял легкий туман, два коршуна, попискивая, кружили в желто-розоватой дымке.

После того, как кончился березняк, Кузьма Егорыч стал забирать правее. Пересекли небольшой лог, обогнули гряду вросших в землю валунов и вошли в ельник.

Сергей вытащил изо рта травинку и метнул в молоденькую елочку. Травинка скрылась меж молочно-зеленых лап.

Дорога расширилась и почернела.

Егерь повернулся к Сергею, поправил сползающий с плеча ружейный ремень:

– А ты тут не ходил никогда?

– Нет, Егорыч. Не был ни разу.

– Глухое место… – егерь зашагал с ним рядом, глядя под ноги.

– Елки хорошие. Стройные.

– Да. Елка здесь прямо удивительная.

– И частый ельник какой, – пробормотал Сергей, оглядываясь. – Наверно, глухарей много, рябчиков…

– Глухари были, точно. Болото, ягода опять же рядом, вот и жили. А после повывелися что-то. И не уразумею, отчего. А рябцов полно. На манок как табун – летят и все. Только бей.

– А отчего глухари вывелись? – спросил Сергей.

– Вот уж не знаю, – сощурился егерь, теребя бороду. – Не знаю. Вроде бить-то некому, да и места глухие. Знаю только, что глухарь, он ведь капризен очень. Осторожен. Рябец да тетерев – тем хоть трава не расти. Где угодно жить будут. А этот другой…

Сергей посмотрел вверх.

Высокие ели смыкались над дорогой, солнце слабо просвечивало сквозь них. Земля под ногами была мягкой и сухой.

– Егорыч, а что, кроме Коробки других деревень тут не было?

Егерь покачал головой:

– Как не было! Три деревни были. Две маленькие, как хутора, и одна домов на сорок.

– А сейчас что ж?

– Да поразъехались все, старики умерли. А молодежь в город тянет. Вот и стоят избы заколоченные. Преют.

– Далеко отсюда?

– Верст пять одна, а хутор подале.

– Да… Надо б сходить посмотреть.

– А чего. Пойдем как-нибудь. Посмотришь, как крапива сквозь окна растет!

Сергей покачал головой, поправил ружье:

– Плохо это.

– Еще бы. Чего ж хорошего. Тошно смотреть на дома-то на эти. Такие срубы ровные, еловые все. Впору вывезти, ей-богу…