Исповедь королевы - Виктория Холт

Какое наслаждение жить в Сен-Клу! Сам воздух придавал силы. И каким красивым казался дворец по сравнению с мрачным Тюильри, который я ненавидела. Конечно, это был не Трианон, но почти такой же прекрасный. Я почувствовала, что старые времена почти кончились.

Мерси писал мне из Брюсселя, чтобы я не пренебрегала предложениями Мирабо о сближении, поскольку он оставался единственным человеком во Франции, способным положить конец революции и восстановить короля на троне.

Я обдумала этот вопрос. Аристократ по рождению, Мирабо не нашел должного признания в среде дворянства и именно по этой причине связал себя с третьим сословием. Он предоставил свои таланты на службу Орлеанскому дому, но герцог Орлеанский сейчас находился в ссылке, и Мирабо решил повернуть на сто восемьдесят градусов и положить конец революции, которой сам же помог разгореться. Возможно, он не предполагал, что она пойдет именно таким образом. Возможно, действительно хотел провести изменения конституционным путем. Во всяком случае, именно этого он, по-видимому, желал сейчас.

Он писал королю письма, на которые тот не отвечал:

«Я всегда останусь тем, кем был — защитником монархической власти, регулируемой законом, проповедником свободы, как она гарантируется королевской властью. Сердце мое будет следовать по пути, уже предначертанному для меня разумом», — писал Мирабо.

Аксель постоянно говорил о нем: он слишком важная фигура, чтобы его игнорировать. Мы можем использовать Мирабо. Он однажды уже вел за собой народ, он сможет повести его вновь. Он — и только он один — способен положить конец этому невыносимому положению.

— И вы предлагаете, чтобы мы заключили соглашение с подобным человеком? — спросил я.

— Да, — ответил Аксель.

— Почему он хочет сейчас присоединиться к нам? — потребовала я ответа. — Только потому, что он хочет стать президентом Национального собрания, правой рукой короля, первым министром. В действительности же он хочет быть правителем Франции.

Аксель нежно мне улыбнулся.

— Когда он восстановит монархию, то у короля и королевы, вероятно, будет достаточно власти, чтобы справиться с ним.

— Я понимаю, в каком направлении работает ваш ум.

Поскольку Аксель был за то, чтобы использовать этого человека, он постепенно склонил меня к мысли, что это превосходная идея. Возможно, сам Мирабо затронул мое тщеславие, так как хотел, чтобы именно я ознакомилась с его планом, а не король.

Я мечтала, чтобы лето продолжалось и продолжалось. Я страшилась возвращения в Тюильри. Аксель остановился в деревушке Отейль, расположенной поблизости, и после наступления темноты проскальзывал в замок и оставался со мной почти до рассвета. Мы были безрассудны, но и время было такое. Наша страсть достигла своей кульминации, потому что мы не знали, какую ночь проведем вместе последней.

Один из приставленных к нам сторожей однажды заметил его ранним утром и стал следить за ним. Затем он счел уместным доложить это дело Сен-При.

Однажды, когда мы были одни, Сен-При сказал мне:

— Не думаете ли вы, что посещения замка графом де Ферзеном могут послужить источником опасности?

Я почувствовала, как мое лицо окаменело. Я ненавидела эту вечную слежку. Я ответила высокомерно:

— Если вы считаете, что это так, то вы должны сказать об этом графу.

Сен-При ничего не сказал Акселю, но я рассказала ему об этом. Он встревожился и заявил, что не должен приходить так часто, и в течение нескольких ночей не появлялся, но он не мог обходиться без меня, а я — без него, поэтому свидания продолжались.

Тем временем он убеждал меня встретиться с Мирабо, и я дала согласие увидеться с этим человеком в парке Сен-Клу таким образом, чтобы наша встреча выглядела случайной. Конечно, ее следовало организовать тайно, и я вспомнила о той, другой встрече, которая якобы произошла в парке между кардиналом де Роганом и мной.

Но эта встреча должна была произойти днем. Мерси, знавший об этом плане и всей душой поддерживавший его, написал с удовлетворением, чтобы я прислушалась к совету своих хороших друзей. Как и Аксель, он хотел восстановления монархии, и поскольку эти двое от всего сердца высказывались в пользу моей встречи с Мирабо, то мне оставалось только верить, что это самый лучший вариант, и поэтому я с энтузиазмом приняла участие в этом плане. Я написала Мерси:

«Я подыскала в парке место, хотя и не очень удобное, однако подходящее для того, чтобы встретить его там, вдали от дворца и сада».

Я выбрала воскресное утро, восемь часов, когда двор еще спит, и поэтому в парке никого не будет, и вышла, чтобы встретиться с этим человеком.

Я много слышала о нем, но все же была не готова увидеть столь некрасивую внешность. Его лицо испещряли глубокие оспины, а спутанные волосы на голове напоминали неопрятную рогожу. Его грубое лицо давало основание предполагать наличие в Мирабо силы и энергии. Я также слышала, что при первой встрече с ним женщины вздрагивали, но впоследствии страстно влюблялись в него. Это был человек, имевший на своем счету сотни соблазненных, проведший годы во французской тюрьме, написавший много памфлетов, действительно наиболее энергичный, наиболее могущественный человек в стране.

Когда он заговорил, я подумала, что не слышала более красивого голоса, но, возможно, он просто контрастировал с его отталкивающей внешностью. Его манеры были грациозными, и он обращался ко мне как к королеве с уважением, которого мне так не хватало в эти дни.

Он сообщил, что провел ночь в доме своей сестры, чтобы вовремя явиться на встречу, и что мне нет необходимости опасаться, что кто-либо из моих соглядатаев узнает об этой беседе — он принял меры предосторожности, переодев своего племянника кучером, чтобы тот доставил его сюда в карете.

Затем он стал объяснять, как хочет нам помочь. Он может это сделать. Он подчинит народ своей воле. От меня он хотел бы, чтобы я убедила короля принять его, чтобы он мог изложить свои планы перед нами обоими.

Я выслушала его. Меня поразил его энтузиазм, так резко отличающийся от апатичности моего мужа. Он напоминал мне Акселя, который стремился спасти меня, с той лишь разницей, что Аксель был красив, а этот человек безобразен.

Я поверила, что он сможет выполнить все намеченное, и сказала ему об этом.

Я уверена, он был искренним, когда положил руку на сердце и заявил, что в будущем его самым большим желанием будет служить мне. С этого момента я могла рассчитывать на него как на своего сторонника.

Я сказала ему, что он вселяет в меня новые надежды, а он ответил, что скоро все унижения, которые мне пришлось пережить, останутся позади.

В этом человеке было такое чувство власти, что я не могла не верить ему.

Я оставила его с ощущением, что эта беседа принесет заметный успех. Аксель был доволен, как и Мерси. Я считала, что от нас сейчас требуется только ждать, когда Мирабо начнет действовать.

Когда я узнала, что он написал графу де ла Марку, одному из посредников в этом деле: «Ничто не остановит меня. Я скорее умру, чем не выполню своих обещаний», — я ликовала.

Наступила осень, и мы должны были вернуться из Сен-Клу в Тюильри. С чувством глубокого уныния мы возвратились в наш сырой мрачный дом.

Тетушки выглядели несчастными. Они едва ли понимали, что происходит, ненавидели толпы народа, всегда наблюдающие за нами без проявления какого-либо уважения, испытывали отвращение к стражникам, постоянно шпионившими за нами. Они постоянно были в слезах, их здоровье ухудшалось. Более, чем когда-либо, они завидовали бедной Софи. Аделаида заявила, что всем, кто умер до того, как произошли эти ужасные события, можно позавидовать.

Мирабо поддерживал с нами связь, и король принял его. Я заметила, что, если будет выработан какой-либо план, связанный с нашим выездом из Парижа, необходимо будет предусмотреть безопасный вариант для тетушек. Людовик соглашался с нами, но, как обычно, ничего не предпринимал, поэтому я советовалась с Акселем, который заявил, что мы должны организовать для них побег. Они должны будут пересечь границу и, возможно, направиться в Неаполь, где моя сестра, без сомнения, примет их.

Никогда не забуду тот день, когда они уехали. Они были беспомощными, как двое маленьких покинутых детей. Они нежно обняли меня, и Аделаида вскрикнула, что она хочет, чтобы я поехала с ними — я, дорогой Луи и дорогие детки. Я сказала, что мы не можем, она молча посмотрела на меня, и я поняла, что она просит прощения за все неприятности, доставленные мне ею в прошлом. Я хотела, чтобы она поняла, что я не держу на нее зла. В прошлом я была слишком беспечной, чтобы обращать на них внимание, теперь я поняла, что в мире у меня так много объектов для ненависти, что помнить это просто не стоит.

Я поцеловала их и сказала, сама тому не веря, что скоро, возможно, мы будем вместе. Они вышли во двор, где их ожидали кареты. Я страшно перепугалась, когда увидела, как собралась толпа и попыталась воспрепятствовать их отъезду. Я услышала, как кто-то закричал: