Новый мир. № 7, 2002 - Журнал «Новый мир»

Этот сон был пронизан такой светлой литературной грустью, что Наталья Германовна даже не стала его рассказывать Елене Андревне, чтобы не портить впечатления и потому, что он выглядел как придуманный.

Да и жизнь начала потихоньку вытеснять образ начальника партии. Нужно было все равно решать проблемы, выходить на работу после отпуска, засаливать огруцы, закупать детям к учебному году канцтовары, красить подоконники, стирать занавески, собирать гостей и готовить стол ко дню рождения мужа, посетить дальних родственников в Тверской области и купить на зиму картошку. И хотя тщета и сомнительная необходимость этих забот становилась все очевиднее, Наталья Германовна все-таки постепенно это делала, и после осуществления каждого дела ей становилось легче. Ей даже начал видеться в них больший смысл, чем раньше, когда она закупала картошку ради того, чтобы есть зимой, а не ради того, чтобы забыть побыстрее любимого человека.

Еще такое ей однажды приснилось: будто она находится в каком-то необычайно красивом пейзаже — кругом горы и овальное, удивительной красоты озеро. Горы скалистые и высокие, и все неправдоподобно, как в кино, но очень темно, как бывает перед дождем. Даже приснился легкий ветер и такое состояние природы — испуганное затишье, как перед разными небольшими катаклизмами. Вот она будто бы входит откуда-то сбоку в этот пейзаж, а за ней — начальник партии. Они собираются кататься на лодке. Но уже поднялся небольшой ветер, Наталья Германовна чувствует, что катание будет бессмысленным, потому что погода портится, но сама себе в этом не признается, так ей хочется побыть вдвоем с начальником партии. Откуда-то из глубины пейзажа выплывает остроносая лодка. Начальник партии галантно помогает ей усесться, потом долго отвязывает лодку от причала (там и причал оказался), а ветер усиливается вместе с дурными предчувствиями Натальи Германовны. И вот он отвязывает лодку, но концы выскальзывают у него из рук, и лодка мгновенно вылетает на середину картинки, кажется, ее даже кружит в водовороте. Начальник партии остается на причале, у него в руках весла, он что-то кричит, а Наталья Германовна машет руками, предупреждая, чтобы он не вздумал прыгать в воду — этого почему-то нельзя: то ли вода слишком холодна, то ли водовороты кругом…

Проснулась она с уже готовым толкованием. Лежит и думает: «Он меня упустил. Или отпустил». И стало ей необыкновенно грустно и в то же время чуть легче, чем раньше. И этот сон стал ей так дорог почему-то, что она опять не пошла его рассказывать Елене Андревне. У нее после этого сна появилось чувство такого красивого проявления жизни, которое иногда бывает неизвестно отчего. Какая-нибудь там блуждающая улыбка или еще другая какая художественная деталь вдруг сделает все пригляднее и примирит. Вот и во сне что-то эдакое проскочило, только не успела Наталья Германовна ухватить сути, а настроение от этого сна длилось долго, почти как от настоящего кинофильма.

Потом приснился ей нелюбимый сон, что она, старшеклассница, сидит на уроке и боится, что ее спросят, поэтому украдкой смотрит на часы. Она приготовила дома урок, но ей кажется, что плохо. Она видит себя, свою тонкую руку с коричневым рукавом и белой манжеткой, под манжеткой — маленький циферблат. Посмотреть откровенно ей страшно, вдруг учительница подумает, что ей скучно на уроке. И тут она чувствует, что учительница нависла сзади, как грозная тень, и легонько сталкивает ее руку с тетради. Наталья Германовна в первый момент пугается, но быстро вспоминает, что это такая манеры у их учительницы — ходить по рядам и смотреть, все ли выполнили домашнее задание. И вдруг она начинает чувствовать себя учительницей. Она видит пред собой свою руку с зеленым вязаным рукавом пуловера, с указкой и склоненную черноволосую головку девочки, которая как будто специально прикрывает руками свою тетрадь. Ей нестерпимо скучны все эти детские работы, но она обязана их проверить. Так, перевернули страницу назад. Ага, здесь задание выполнено. Она скользит по тетради взглядом, как будто читает, но на самом деле наблюдает за шелестением и возней на предыдущей парте и со словами: «Так, что это такое?» — направляется туда.

Сны — вещь очень странная, и, конечно, это не просто способ избавляться от любви и других проблем. Елена Андревна иной раз выдавала такие толкования, что самой Наталье Германовне было еще более неловко их выслушивать, чем рассказывать сон. Поэтому через три недели ее вера во всемогущество психологии как науки была подорвана окончательно. Тем более, что вместо кушетки для сеансов служил неудобный раскладной стульчик. Елена Андревна, правда, сидела точно на таком же. И обе женщины вдвоем обирали красную смородину, а это очень скучное занятие.

И милой Наталье Германовне хотелось прекратить эти безобразные сеансы, тем более что в каждую встречу ей становилось все стыднее и стыднее рассказывать чужой тете, не подруге, свои сердечные тайны. Эти сеансы заставляли ее почувствовать себя нехорошей, но не в том смысле, что она вот мысленно изменяет мужу, а в другом каком-то. Ей начало вдруг казаться, что она не так уж и влюблена безумно в начальника партии и не так уж сильно мучается из-за этого, а преследует какие-то другие цели. А какие — она и сама не понимала, только было похоже, что она норовит обмануть Елену Андревну и себя саму. Неприятно было такое чувствовать.

Женщина она была довольно решительная, хотя и маленького роста, но тут не знала, как начать действовать. Все-таки Елена Андревна ей помогала бесплатно, тратила свое время, пусть даже со стороны и казалось, что, наоборот, веселее собирать смородину, слушая чужие тайны, чем просто так, но, может, как раз психологам веселее побыть в одиночестве, чем с очередным пациентом.

Наталья Германовна все не могла никак придумать подходящую для отказа форму. Но тут один из хулиганистых сыновей Елены Андревны свалился с какого-то дерева, и его пришлось повезти в Москву делать рентген. И Елена Андревна уехала, потому что Валентин Михалыч был очень занят. А другого сына тоже пришлось увозить, потому что бабушка, жившая с психологами на даче, не могла в одиночку справиться ни с каким мальчиком. И все товарищество облегченно вздохнуло, потому что по степени создания беспорядка у нас психологовские дети стояли на втором месте после поселковой шпаны.

Оставшись без своего психоаналитика, Наталья Германовна сначала ощутила себя на свободе и пустилась мечтать и вспоминать, чтобы все стало как раньше, хотя ей и было это мучительно, но все же было и хорошо. Дети у нее были еще довольно маленькие, и она ходила с ними в лес на прогулку, они бегали, резвились, приставали с вопросами, а Наталья Германовна ходила как накрытая стеклянной банкой и ничего не чувствовала. А дома у нее валились из рук чайники с чаем и кастрюли с супом, а ее муж, спрашивая, будет ли в этом доме когда обед и есть ли вообще еда, частенько так и не дожидался ответа. То, от чего Наталья Германовна поначалу хотела избавиться, вдруг оказалось для нее очень важным. Она даже придумала себе такое занятие: раз в неделю под разными предлогами выбиралась в Москву с целью посмотреть в почтовый ящик — вдруг придет письмо от начальника партии. Хотя было ясно, что он не из тех, кто пишет письма, они и не договаривались переписываться, да и вообще, кажется, ничего такого между ними и не было сказано. А еще она придумала сходить к гадалке, чтобы узнать, как он там живет без нее, даже стала изобретать пути, как бы ей побывать в северном Казахстане.

И вот Наталья Германовна снова погрузилась в свои любовные переживания, хотя они все так же мешали ей жить, но тут заметила она странную вещь: начальник партии почти совершенно перестал ей сниться. «Что же такое, — думала милая Наталья Германовна, — неужели я его выгнала совсем из своего подсознания? Неужели такая сильная вещь этот психоанализ?» Она так по нему скучала, что даже каждый вечер просила его мысленно показаться ей хоть во сне, а он все не появлялся. А сниться ей продолжали самые обыкновенные вещи.

Например, опять она школьница в коричневом платье с манжетами и идет с портфелем мимо мусорных баков. Действительно, в детстве она ходила в школу через такой неуютный двор и всегда норовила его побыстрее пройти, хотя не боялась ни мышей, ни кошек. Вот она идет, а двор все не кончается, а длится и длится, и перед ней все тянется и тянется ряд помойных баков, как в итальянском кинофильме. И ее преследует страх, что сзади кто-то крадется, что выскочит и дернет за косичку (у маленькой Натальи Германовны были черные тоненькие косички, которые она с трудом вырастила и все детство боялась, что волосы начнут выпадать и ее остригут коротко. А потом она выросла и сама стала стричься коротко, потому что работала с людьми, которые часто бывали в экспедициях, и у них женщины тоже стремились к простоте и естественности во внешнем виде).