Карьера - Дуглас Кеннеди

— Нед! — в голосе Джерри звучит радость от встречи со старым знакомым. — Ждал твоего звонка. Ты, кажется, на улице сейчас?

— Ну, можно и так сказать…

— Откуда звонишь? Из своего теннисного клуба на Двадцатой Западной стрит?

— Из телефонной будки на углу Двадцатой и Шестой….

Наверное, голос у меня был слегка потрясенный, потому что Джерри спросил:

— У тебя всё в порядке, Нед?

— Не совсем. Есть кое-какие проблемы.

— А именно?

— Серьезные. Например, неизвестно, где сегодня переночевать…

— Впечатляет. — И со смешком Шуберт добавил: — Только не говори, что жена выгнала!

— Увы, именно это и произошло.

— Слушай, сочувствую….

— Да, не всем же должно везти, — безжизненно ответил я.

— Ну да. Тем более — в браке. Слушай, мне пора на встречу с мистером Би. Давай ко мне в офис, Мэдисон-авеню, пятьсот пять, это между Тридцать третьей и Тридцать четвертой. Там и обсудим положение, договорились?

Потоки дождя не ослабевали. На Шестой авеню — ни одного такси. По какой бы кредитке я ни пытался получить деньги, всякий раз банкоматы выдавали одну и ту же надпись: «НЕДОСТАТОЧНО СРЕДСТВ».

А потому я поволок поклажу в глубины метро, купил жетон и протиснулся в плотно набитый вагон, отправлявшийся в город.

Офисы корпорации «Баллентайн Индастриз» располагались в элегантном небоскребе, выстроенном в пятидесятых, — одном из самодовольных, вертикальных свидетельств послевоенной эйфории и уверенности в корпоративном будущем.

Через пару минут показался Джерри — в пальто, с дипломатом в руке.

— Ты похож на промокшую крысу, — с улыбкой заметил приятель. — Тяжелый денек выдался, а?

— Хуже некуда.

— Ну пойдем, — подхватил он один чемодан, — на улице ждет машина.

У обочины стоял припаркованный автомобиль «линкольн таун кар». Шофер в ливрее принял оба чемодана и положил в багажник. Мы устроились на задних сиденьях. Джерри сообщил водителю:

— Сначала остановимся на Вустер-стрит, дом сто пятнадцать. Потом отвезете меня на Бродвей, на перекрестке с Уолл-стрит.

Обернувшись ко мне, Джерри произнес:

— Отправляюсь на встречу с финансовыми воротилами, но по пути завезу тебя к себе домой…

В такси, по дороге к центру, пересказываю все свои злоключения — начиная с того момента, как «Гетц-Браун» продали компанию, и заканчивая разрывом с женой, выставившей меня за дверь. Когда я договорил, Джерри испустил долгий свист:

— Настоящий роман.

— И это не все — учитывая, что теперь я бездомный..

— Первое правило жизненной философии по Джеку Баллентайну: хочешь вернуть позиции — вернешь!

— Хотелось бы верить, — произношу я.

Квартира Джерри — в районе между Принс и Спринг-авеню. Просторно и скромно. Выцветший пол, скромные белые стены, большой обтянутый черной кожей диван, телевизор, стерео, длинный стальной стол и кресла. Крошечная спальня для гостей. Ничего, кроме двойного футона и вешалки для одежды. Назвать помещение спартанским — значит, не сказать ничего: здесь попросту не было ни малейших признаков жизни.

— Хорошее место, — заметил я.

— Редко бываю здесь, — пояснил приятель. — Провожу только шесть часов в сутки, когда сплю. Если не будешь неряхой, то оставайся на любой срок.

— Никогда не мусорю, — заверил я, — к тому же всегда благодарю.

— Ты уже представляешь, что делать дальше? — поинтересовался Шуберт.

— Согласен на любую работу, — заверяю я, — тем более, что могу претендовать на звание должника месяца.

— Много задолжал?

— Около семнадцати штук.

— Впечатляет.

— Да, можно и так сказать…

— Ну ладно, не будем забегать вперед. Чувствуй себя как дома. Можешь повесить вещи во второй комнате, заказывать на дом любую еду — в холодильнике всё равно ничего нет, кроме пива. Как у тебя с наличностью?

— Порядок.

— Врешь, — Джерри достает пачку денег, отделяет две пятидесятидолларовые банкноты и протягивает мне.

— Джерри, не хочу быть нахлебником…

Приятель засовывает мне банкноты в нагрудный карман пиджака:

— Ну, знаешь ли, тупорылая гордость выходца из Мэна со мной не пройдет. Вернусь поздно.

— Дела?

— Развлечения.

— С прекрасной Синди?

— Да нет, она уже в прошлом.

— Боже, быстро же ты!

— Так у меня обычно и бывает. Слушай, мне пора на встречу. Утром поговорим. Но вот тебе небольшой совет, Нед: постарайся как следует отдохнуть и не тревожься о завтрашнем дне. Поскольку после двенадцатичасового сна жизнь кажется гораздо лучше.

— Ты молодец.

— Да иди ты, блин, — улыбается Джерри. — До скорого!

Разбираю вещи, снимаю промокшую одежду, принимаю долгий горячий душ, переодеваюсь в джинсы и футболку и завариваю кофе. Снова чувствую себя почти человеком… пока не вспоминаю о Лиззи, пока не приходят мысли о том, как бездарно я развалил брак. Смотрю на часы. Там как раз день. Я знаю что делать. Позвонить жене на работу, умолять о встрече, искренне извиниться, а если придется — ползать на коленях и выпрашивать второй шанс.

Звоню ей в офис. Отвечает ассистентка, Полли. Ей наверняка известно о случившемся: разговаривает с нервным хладнокровием.

— Вы как раз разминулись, Лиззи провела утром пару встреч, а днем улетела рейсом «Американ Флайт» обратно в Лос-Анджелес. Понимаете, она еще работает там, отвечает за представительство…

Значит, действительно отложила все дела и прилетела через всю страну, чтобы мы помирились? Аллен, какой же ты тупой кретин, какой же раздолбай! Отправиться навстречу собственной гибели…

Полли говорит дальше. В голосе — крайнее напряжение:

— Э-э… Нед, не знаю, как сказать… но Лиззи попросила передать, что она… э-э… позволила домовладельцу пересдать квартиру. А еще сказала хозяину, что вы там больше не живете, попросила оставшиеся вещи отвезти в камеру хранения. Так что если вам понадобится ваше имущество, придется позвонить…

— У меня есть телефон арендодателя, — заверяю я.

— Ну конечно же, — тихо соглашается Полли.

— Передайте, пожалуйста, Лиззи, что я живу у друга в Сохо и что она может дозвониться до меня по телефону 555-7894.

— Что-нибудь еще ей сказать, Нед?

— Просто передайте мои извинения.

Тут же вешаю трубку, чтобы не услышали моих рыданий. Потребовалось примерно десять минут, чтобы успокоиться. Видел бы меня сейчас отец — ужаснулся бы. «Ошибся — признай ошибку, — как-то наставлял меня старик, — и молча прими наказание. Мужчины из рода Алленов не плачут». И не создают себе таких проблем, как я…

Весь день провел, лежа на диване Джерри, листая полное собрание сочинений Джека Баллентайна (заметно выделявшееся на полупустых книжных полках).

Чтобы одолеть скрижали самовоодушевления, требуется недюжинное чувство юмора. Изобилующие регбистскими метафорами тексты точно специально создавались для таких, как раньше был я: хитрых, прожженных продавцов, верящих, будто существует действенный рецепт успеха, стратегическая формула, помогающая «увеличить цели» и «достичь оптимальных результатов»…

Но хотя бесконечные спортивные аллюзии Баллентайна и смешили, меня затронул отрывок из последнего бестселлера Великого Вдохновителя — «Зоны успеха»:

«В бизнесе нас определяют нравственные постулаты.

Желание получить прибыль — достойно, но становится еще достойнее, сочетаясь с щепетильностью. Поле игры в бизнес — сурово, так что если бросаетесь в прорыв, не забывайте о сильной защите по периметру. Но знайте: если ринуться в атаку не по правилам, если игрок попытается прорваться запрещенными средствами, то сколько бы тачдаунов ни набралось, победа всегда будет казаться незаслуженной. Потому что в глубине души Вы знаете: когда-нибудь догадаются, как именно удалось набрать очки…»

В «Компу-Уорлде» я всегда стремился играть по правилам, занимать достойную позицию. Пока ублюдок Креплин не предложил мне должность Чака, пока Петерсон не подставил Айвану подножку, после чего пришлось играть быстро и жестко. С юридической точки зрения, я не совершил ничего предосудительного. Ни разу не применил против Петерсона открытого шантажа и поклялся Креплину не распространяться насчет моего «продвижения» на пост редактора.

Но я-то знал, что изменил собственным принципам. Стоит прикоснуться к неправильному — и концы обрублены.

Остается только плыть. Прямо в открытое море.

В тот день я покинул жилище лишь однажды, когда спустился в ближайшую бакалейную лавку и набрал фруктов, овощей и минеральной воды. К девяти вечера, после обильного ужина, которому позавидовал бы всякий кролик, накатило изнеможение. Взобравшись на топчан, сразу же уснул.

Проспал одиннадцать часов. Проснувшись и добравшись до кухни, заметил на металлическом обеденном столе записку.