Ликвидация. Книга первая - Алексей Поярков

— Ты, Давид, не думай, что я так… с пьяных глаз все это говорю. Во-первых, я не пьяный, а выпивший, а это две большие разницы, как говорят у вас. — Он улыбнулся. — А во-вторых, всегда приятно, когда находишь близкого тебе человека. Будь здоров.

— Обязательно буду, Виталий, — кивнул Давид, чокаясь с приятелем. — И ты тоже это… не болей.

Знаменитый ресторан «Лондон», Ленина, угол Воровского (то есть, по-старому, Ришельевская, угол Малой Арнаутской), одесситы испокон веку ласково называли «Лондончик». Зал некогда пользовавшегося недоброй репутацией заведения тонул в густом табачном дыму, но Кречетову и Тоне удалось найти место, где было относительно свежо — рядом с входом на кухню. Правда, взамен им предстояло вдыхать доносившиеся из-за потрепанной красной портьеры ароматы ресторанной кухни…

— ….фаршированные баклажаны, антрекот «Офицерский» и мясное ассорти, — закончил заказ майор и галантно передал папку с меню Тоне: — А барышня закажет сама.

Тоня, нахмурившись, листала меню так долго, что официантка заерзала на месте, выразительно поглядывая на Кречетова. Но тот с покорной шутливостью развел руками — дескать, дама имеет право на милые капризы.

— А мне принесите солянку, — наконец выдала Тоня, отодвигая от себя папку с меню. — И салат «Столичный».

— Пить что будем? — с приторной любезностью осведомилась официантка, чиркая в блокнотике загадочные знаки. — Столичную водочку под столичный салат? Графинчик маленький или сразу большой?..

— Даме шампанского подадите, — остудил официантку Кречетов.

— А ты?.. — удивилась Тоня.

— А в моей грешной жизни уже был сегодня коньяк, причем немало, — улыбнулся майор. — Так что воздержусь, пожалуй…

Тоня капризно надула губки. Кречетов взял ее руку в свои ладони.

— И все-таки мне интересно, — ни с того ни с сего произнесла Тонечка, — вот ты, Виталик, так деньгами соришь, будто у тебя праздник какой-то!.. Ты что, генерал?.. С чего бы это? Коньяк с кем-то пьешь… Конечно же, с женщинами…

Виталий рассмеялся.

— Коньяк, к твоему сведению, я пил с Гоцманом. У меня было новоселье на службе. Плюс получка сегодня… А что касается генералов, то ты права, до литераторов мне пока далеко…

— До кого? — не поняла Тонечка.

— Литераторов… Это те, кто получают литеру А, спецпаек, — пояснил майор. — А я всего-навсего литер-бетер…

— …ну да, а я на твоем фоне вообще кое-какер, — подхватила Тонечка.

— Главное, что не удэпэккер, — договорил Кречетов.и, по глазам девушки поняв, что такого сокращения она еще не слыхала, растолковал: — УДП — умрешь днем позже… Лишенцы, которые вообще без карточек сидят.

Шутка была невеселой, но оба прыснули со смеху.

— Когда уже эти карточки отменят? — после паузы вздохнула Тоня.

— Ну как когда?.. Хлебные — осенью, остальные — в следующем году… А по поводу денег… — Лицо майора стало серьезным. — Да, я получаю не так уж много, но поверь, мне очень приятно, когда… приятно тебе. И по поводу праздника ты права. У меня действительно праздник… Я же встретил тебя. И еще нашел настоящего друга.

— Мы рады, шо вы рады, — с одесским акцентом передразнила Тонечка.

Кречетов с улыбкой поцеловал ее пальчики.К столику подоспела официантка с бутылкой шампанского на подносе, налила пенящийся напиток в высокие фужеры. Тоня отпила половину, Виталий чуть пригубил. Все-таки две бутылки коньяка, которые они одолели с Гоцманом, — не шутка, пусть даже и под хорошую закуску…

— Можно задать тебе серьезный вопрос?.. — Тоня поставила на стол фужер, наблюдая за рвущимися на поверхность пузырьками. — Почему ты выбрал именно эту специальность? Стал именно военным юристом, а не кем-то еще?

Кречетов помедлил с ответом.

— Видишь ли, я с детства очень остро… чувствовал всякую несправедливость. И мне ужасно хотелось сделать хоть самую малость для того, чтобы в мире стало меньше зла и страданий… А кому распутывать паутину зла, как не юристам?.. И знаешь, я ни минуты не жалею о своем выборе… А еще я обожал в детстве Шерлока Холмса, — неожиданно засмеялся майор. — И надеялся тоже когда-нибудь вывести на чистую воду опасного, таинственного преступника…

— И как? — Глядя на Виталия, Тоня тоже рассмеялась. — Удалось?

Кречетов снова посерьезнел:

— Надеюсь, удастся. Скоро…

Поздней ночью Нора открыла на осторожный стук. Смущенный Гоцман стоял на пороге, сжимая под мышкой сверток.

— Здравствуйте, Нора…

— Здравствуйте… — Его приход не был для нее неожиданным, и он был этим удивлен. — Проходите. Только тихо, сосед спит…

— А шо, соседи появились?.. — Из-за двери в одну из комнат раздался мечтательный всхрап, и Гоцман понял, что — да, появились…

— Один, — пояснила Нора. — Он на заработки в Измаил ездил.

Давид неловко нагнулся снять сапоги. Но, спохватившись, прежде протянул сверток:

— А у меня бутылка коньяка вот… У нас новый сотрудник. Вот, всучил мне бутылку коньяка. Так, думаю, надо ж ее как-то где-то выпить…

Он смешно прыгал на одной ноге, стягивая сапог. Лицо его раскраснелось. Нора смотрела на него и тихо улыбалась.

— Прекрасно! — произнесла она с какой-то сложной интонацией. — Будем пить коньяк…

— Да? — обрадовался Гоцман. — Так мы его разом!..

Осторожно ступая, чтобы не разбудить соседей, они проследовали на кухню.Гоцман разоблачил коньяк, выложил на стол банку тушенки и плитку шоколада, сунул скомканную газету в карман. Нора извлекла из буфета две маленькие рюмочки на тонких ножках.

— Это шо такое? — Гоцман осторожно повертел в пальцах чудную рюмку.

— Коньячные рюмки…

— Во как! А я из стаканов пью…

— Хотите, давайте из стаканов, — тут же согласилась Нора, взяла рюмки, чтобы убрать их в буфет.

Гоцман удержал ее, но тут же отдернул руку.

— Нет, нет… Так хорошо! Только я не знаю — как…

— Для начала надо налить, — улыбнулась женщина.

Красный как рак Гоцман откупорил бутылку, наполнил рюмки, больше всего боясь пролить дорогой напиток. Вдохнул божественный аромат и неуклюже ухватил свою рюмку.

— Нет, не так… — Холодные пальцы Норы коснулись его руки, поправили. — Вот, между двумя пальцами… Рука должна согревать коньяк.

— А так он шо, замерзнет?

— Вы попробуйте и поймете… Во-от. А теперь чуть-чуть качните его и понюхайте.

Гоцман хотел сказать, что только что нюхал, но промолчал и еще раз втянул носом аромат Армении. И сказал совсем другое, изменившимся голосом:

— Нора… Вы одно скажите… мне важно. Вам Фима… Он вам был только друг? Или… не только?…

Глаза Норы наполнились печалью.

— Только… И вы, Давид, мне тоже будете — только друг…

— Шо, не нравлюсь? — тяжело выдавил школьную фразу Гоцман.

— Нравитесь, — вздохнула Нора. — Но это ничего не меняет. Вы, Давид…

— Ша, Нора, — жестко перебил ее Гоцман. — Я и без второго слова все понимаю.

Он одним махом опрокинул в себя рюмку и крепко поставил ее на стол, едва не сломав тонкую ножку. Протопал в коридор и, подхватив сапоги, босиком вышел из квартиры на лестницу.

«Та не, даже смешно, Додя», — бормотал он, бредя по городу. Ну куда ты?.. У тебя ж на сердце пустыня, у тебя ж в голове один Уголовный кодекс. И лет тебе уже сорок… один. И все твое богатство лежит в коробке из-под печенья. И не забыл ты еще того апрельского дня сорок четвертого, когда сказали тебе, что случилось на старой Люстдорфовской дороге… И вообще тебе уже нужно спать, а не шататься по прекрасной Одессе после бутылки коньяка, выпитой в компании приятеля, и рюмки, выпитой в обществе женщины, так твердо расставившей все по своим местам.

— Я ж не могу ей понравиться, — подумал Давид, а вышло, что сказал вслух.

Ноги занесли его на угол Карантинной и Греческой — советские названия этих улиц он при всем желании сейчас вспомнить не смог бы.

— Вы? — неожиданно окликнули его из темноты. — Та вы шо, Давид Маркович? Шобы вы и не понравились даме?.. Бросьте.

Гоцман, покачнувшись, вгляделся во тьму. Это был таксист, куривший сидя на подножке своего «Штевера».

— Я вам откровенно скажу, — как ни в чем не бывало продолжил он, — мне моя вас всегда у пример ставит. Вот, говорит, я помню Даву босяком, каких не было, а стал же ж государственный человек…

— Слушай, государственный человек, — перебил его Гоцман, — домой отвезешь?

— Так завсегда пожалуйста, — обрадовался таксист, суетливо вскакивая с подножки, — со всем нашим удовольствием.