Когда шатается трон - Андрей Ильин

– Ну я, – выступил вперед Крюк. – Про меня в маляве Серый писал.

– Знаем… – чуть размякли урки. – Слышали про тебя. Это ты Фартового на перо посадил?

– Было дело, – согласился Крюк. – И его, и других… которые лишние вопросы задавать любили.

– Ладно, заходи.

Комната. Дощатый стол. На столе бутылки и стаканы, консервы, ножами взрезанные. За столом, в драном кресле развалясь, человечек сидит, очень расчётливо расположился – лицом к двери, спиной между окон, чтобы его ни увидеть с улицы, ни стрельнуть в спину невозможно было. И ход у него в обе стороны свободен – все стулья убраны, и дверь в соседнюю комнату распахнута настежь – один прыжок – и нет его.

– Кто такие?

– В маляве Серого все про нас прописано. – Крюк с грохотом отодвинул ногой лавку, сел без приглашения. Тут важно показать себя, статус свой подчеркнуть, как минимум равный с принимающей стороной. Может, от него иного обхождения ждали, но после войны многие воровские правила переиначились.

– А на словах Серый велел передать, чтобы встретил ты нас ласково, как друзей старых, напоил, накормил. Но и мы не с пустыми руками, – Крюк кивнул на стол, на который горой посыпались балыки и колбасы, встали бутылки. – Прими от чистого сердца.

Урки довольно загалдели.

Рваный глянул на заваленный деликатесами стол.

– Чего с под меня надо?

– Приютить нас на время, ксивы справить. После барыгу одного облегчить помочь на пуд «рыжья». Навар – фифти-фифти. Обузой не станем, за лишнее беспокойство башляем сколько скажешь. – Крюк вытащил и швырнул небрежно на стол пачку денег.

Рваный оценил толщину пачки, но сам брать не стал, кивнул кому-то из шестёрок. Воровские обычаи, конечно, сила, но бабки свой вес имеют, который много чего перевешивает.

– Лады. Серый – вор уважаемый, да и про тебя, Залётный, разные слухи ходят, за тебя базара нет. А это кто такие?

– Эти со мной. За них, если что, я ответ держать стану.

– И за этого? – Рваный указал на Студента. – Мутный какой-то фраерок.

– Верно говоришь, только он на папашу-барыгу выведет и дверь открыть поможет. Без него много шума выйдет – там квартира что твой «медведь», только если «кулаком» ломать или динамитом. Так?

Студент кивнул.

– А тот, что на улице маячит, тоже твой?

Срисовали, значит, Петра Семёновича.

– Мой. Из врагов народа, вместе с нами на лыжи встал.

– Ладно, твои люди – твоя беда. Приют дам, ксивы сделаю, но только сидеть вам здесь тихо, не кипишуясь.

– Нам высовываться не резон, у нас менты на хвосте сидят. Рыжье возьмём и на дно.

– Это не моё, это ваше дело. А Серому при встрече передай, что дела его добрые помню, поэтому и людишек от него принять всегда готов…

* * *

Кабинет в здании под рубиновыми звёздами. Два человека, известных всей стране.

– Что, товарищ Берия, нового в твоем хозяйстве? Бомбу ты славную сделал, честь тебе и хвала. Чем еще народ наш порадуешь?

– Восемьдесят восьмое НИИ работает над ракетой с ядерной начинкой. Генеральный обещает, что она сможет до Америки долететь!

– Подарок нашим союзникам готовишь, Лаврентий?

– Какие союзники? На войне были союзники, теперь враги. Разведка информацию дает, что Пентагон план «Шейкдаун» перекраивает в большую сторону. Хотят они теперь не на сто, а на сто пятьдесят наших городов четыреста бомб сбросить.

– Ай-ай… Вместе с Гитлером воевали, руки друг другу жали, а теперь они желают СССР в пыль обратить. Хуже фашистов стали. Верно предупреждал товарищ Ленин, нельзя верить капиталистам, как лисы они, всегда норовят в чужой курятник влезть, на лицах улыбки, а за спиной дубина. Хм… хорошая картинка, надо нашим Кукрыниксам ее идею подсказать, пусть они обрисуют этих американцев, как они умеют. Смех – это тоже оружие. Запиши.

– Сделаем, товарищ Сталин.

– И ракеты тоже сделай – нельзя нам без них. Была бомба у одних только американцев, был соблазн бросить ее. У нас бомба появилась, остыли друзья-капиталисты. Теперь ракетная гонка. Отстанем – опять они захотят мускулами поиграть. Армия у нас, конечно, самая большая в мире, но только танками и пушками теперь войны не выиграть. Надеются капиталисты из-за океана нас достать, так чтобы своих солдат ни одного не потерять, а у нас миллионы сжечь. Неправильно это, всякий агрессор должен получить равнозначный ответ! Будет паритет, будет мир во всем мире. От нас с тобой он теперь зависит. Так что работай Лаврентий, гоняй своих ученых хоть в хвост, хоть в гриву, хоть палкой. Люди нужны – на любого укажи. Деньги – говори сколько, денег на такое дело не жалко. Сделал бомбу, сделаешь ракеты. Верю тебе.

– Спасибо, товарищ Сталин.

– Не меня благодари, советский народ, который пояса затянул, чтобы ты мог страну от новых врагов защитить. Николашка с трехлинейными винтовками против япошек и германцев воевал и тех не хватало, а мы авиацию подняли, танкостроение, флот построили… Теперь вот ракеты… Нельзя нам от врагов отставать, сожрут они нас, коли слабину почуют. В банду против нас, против Страны Советов сбились, лишь момента ждут, чтобы наброситься со всех сторон. Не успеем, опоздаем – не будет нам прощения.

Встал товарищ Сталин, трубку в кулак взял, подошел к окну, глянул задумчиво… Куда?

А может, и верно, хоть не велик росточком Сталин, но дальше других видит, от скольких угроз страну отвел, сколько врагов разглядел. Может, и ошибся в чем, но кто не ошибается? Из царской нищеты Россию поднял, крестьян с лошадок на трактора пересадил, войну выиграл, Гитлеру, который пол-Европы захватил, хребет сломал, послевоенную разруху в полдесятилетия одолел, советскую науку считай из ничего создал, а те бомбу атомную… Так может, и с Америкой совладает?! Смотрит товарищ Сталин в будущее и хочется надеяться, что на сто лет вперед видит, а может, и на двести. И будет народ его после него жить и процветать. И ракеты у него будут, и армия самая сильная в мире, и станков, и машин больше, чем у всех, и цены, как теперь, каждый год будут снижаться. А та Америка дружбы искать со Страной Советов начнет, а не ракетами ее пугать. Наверное, так и будет. Должно быть! Потому что не в одиночку товарищ Сталин, но с народом вместе в светлое завтра идет, и каждый готов, не щадя пота и крови, созидать и строить, так как помнят времена недавние, когда перед барином приходилось шапку ломать и всю жизнь десятину свою пахать, просвета не видя, и умирать в нищете, до того половину детей схоронив. Оттого не