Пять минут до любви - Ирина Лобусова

По секрету мне рассказали (рассказал человек, принимавший участие в самом процессе), что вечером в редакцию заявился один очень богатый предприниматель и закупил все эфирное время на две недели — эфирное время именно моей передачи. Под какую-то бессмысленную рекламу. Ему предложили другое время, но он настоял на том, чтобы время было именно мое. Сумма была настолько крупной, что руководство телеканала просто не могло устоять. И мою передачу выкинули из эфира. И ночью монтировали рекламу, которую вместо меня пустят вечером в эфир. На телевидение это были обычные вещи. Я спросила имя предпринимателя. По огромному секрету мне сообщили: этот человек работает на Юркова. Я была в потрясении. Настолько сильном, что даже не устроила истерики. Немного придя в себя, я попыталась расставить все по местам.

Он пытался сбить меня машиной. Он влез на мою работу и сделал пакость. Он мстит. За что? Ответ тоже напрашивался сам собой. Так шестилетние мальчишки дергают за косички девчонок. Намеренно причиняют боль тем, в кого они имели несчастье влюбиться. Способ ухаживания из детского сада. Даже хуже, чем полный бред. По идее, я должна была плакать, но мне было смешно. Смех породил легкость. Легкость заглаживала старые раны. Ложь. Сообщение об его женитьбе была полная ложь.

Много позже, когда раздробленные дни того месяца проскальзывали мимо глаз как мыльные пузыри, когда от хронической памяти проведенных в закулисье часов остались только яркие вспышки сознания, сполохи, много позже, когда исчезали радужные ореолы вокруг моих глаз — тогда, именно тогда пришло это скрытное желание — тихонько замереть в пустоте и навсегда раствориться в каменном монолите окружающих тебя стен. Тихо и просто втягивая голову в плечи.

Я поступала не так. Я все делала не так. И когда я смотрела по утрам на себя в зеркало, я поражалась ужасающей пропасти смотрящих на меня глаз. Чужих глаз — словно провалы. Тогда я впервые стала понимать, что такое настоящая боль. Яркий рыхлый колодец уносящего в никуда света.

Я окружала себя ограненными жизнью людьми, прошедшими тщательную обработку и полировку. Сверху — вроде бриллиант, внутри — разлагающаяся гниль. Так окружают себя пустыми стаканами после бурного праздника. Эти люди, вызывающие зависть у окружающих, для меня были посредственны и смешны. Мои наряды были полны фальшивого блеска и боли. Я знала, что очень трудно искать следы боли в сияющих складках парадных одежд… Не догадываясь о том, что каждый шаг, как в сказке, приближает полночь.

Пробираясь сквозь трущобы человеческих лиц, каждый раз я искала его в этой толпе. Я выходила на улицы, чтобы его искать — и чтобы никогда не найти. Я искала только одного крошечного мгновения: мелькнувший взгляд, беглая тень… Мне хватило бы этого, чтобы надолго приложить такое дорогое воспоминание к своему сердцу.

Я искала его во всех разукрашенных кафе и барах центральных улиц. На площадях в модных магазинах и дорогих ночных клубах. На закрытых и опустевших к осени пляжах и молчащих тупиковых проулках. На автомобильных стоянках — везде, везде… Чтобы никогда не увидеть. И жалкое понимание этой страшной истины свисало с моих плеч как рванные, вышедшие из моды лохмотья. И в то же время не существовало такой силы, которая заставила бы меня «случайно» пойти в те места, где я действительно могла его найти.

Город готовился к фестивалю. То грандиозное зрелище, которое обещали провести организаторы, надолго должно было войти в историю города. Три дня блестящего шоу с участием самых лучших и модных артистов. И все это — на центральной площади, открытое для всех. Зрелище должно было порадовать всех — и особенно неимущую часть населения, то есть студентов и молодежь.

За неделю до сценических мероприятий железнодорожными вагонами перегнали тонны сценической, звуковой аппаратуры и строительных материалов. Площадка, которую собирались устроить на центральной площади города, по суммам, затраченным на ее изготовление, должна была действительно соответствовать лучшим сценическим стандартам. Такое зрелище я не могла пропустить. Я уговорила своего умного и лояльного шефа устроить мои съемки за кулисами абсолютно всех происходящих концертов. И дать мне хорошего оператора, который сделал бы замечательные кадры. Взамен я обещала «потрясти мир» и продать передачу на один из центральных каналов. Впоследствии так и произошло.

Передача получилась потрясающей и шеф продал ее несколько раз. Несмотря на то, что я мечтала о профессиональном успехе, мне даже в голову не могла прийти мысль, что в моей жизни способно произойти что-то еще, способное отодвинуть на второй план, обесцветить и сделать абсолютно не важным этот профессиональный успех. В мою несчастную больную голову даже не закрадывалась мысль о том, что в шипящем свете концертных лазеров я могу снова увидеть пустые глазницы своей судьбы. Пустые глазницы, напоминающие взгляд смерти.

Но тогда я даже не думала обо всем этом. Тогда я бегала в пресс — центр мэрии и бесконечно пересчитывала километры городских улиц.

Холод обрушился на город, как жестокий, тупой удар из — за угла. Заморозив теплые окна жилых домов, и заставив намертво качаться на ветру пустые, обледенелые ветки. Что-то словно медленно умирало в душе с каждым упавшим с ветки листком. Замерзало, превращалось в ледяной сгусток и падало на застывшую, замеревшую землю.

Жар, подгоняющий меня изнутри, был настолько могуч, что я просто не замечала того, что на мне одето. И только когда холод, как тупой удар в грудь ржавым ножом, перерезал мои жилы и вены, я обнаружила, что хожу в шелковой легкой кофточке, и сразу превратилась в ледяной комок. На том самом ветру, который, словно бешенный зверь, насквозь продувал каждую мою клетку. Свинцовые, тяжелые волны моря обдували берег миллионом соленых брызг. Они были созвучны этим сбивающим с ног потокам холодного воздуха, уносящим никуда — в полном смысле этого слова, за темнеющий горизонт, где даже птицы превращались в ледяные комки. Вся земля казалась плоской. Будто все обрывалось за этим морем и не существовало на свете никаких других морей. Только обрывистая дорога в ад, куда проваливались корабли и люди.

Когда я заметила, что в город пришел холод, было слишком поздно. Первые признаки болезни пришли почти незаметным жаром в ладонях и свинцовой тяжестью в ногах. Да еще сухие комки кашля поселились в побледневшем от боли горле. Боли оттого, что постоянно, до спазм я кого-то очень звала по ночам…

Самым первым из праздничных мероприятий планировалась пресс — конференция одного очень знаменитого певца. Несмотря на то, что вместе со всей съемочной группой я была аккредитована на все концертные мероприятия, совершенно случайно я обнаружила, что существует «группа доброжелателей», искренне мечтающих помешать мне туда попасть. Началось все с того, что в помещении редакции кто-то методически начал рыться в моей сумке. Ничего не пропадало, только все оказывалось перевернутым вверх дном. Внизу оказывалось мое журналистское удостоверение, которое я всегда носила в боковом, застегнутом на змейку кармане куртки. Из косметички выбрасывали всю косметику, которая валялась вперемешку со служебными записками и листками, вырванными из моего же блокнота.