Железная роза - Обер Брижит

— Пропустите!

— В чем дело?

— Эта женщина!

До меня долетел звук захлопнувшейся двери дома. Ушла!

Ланцманн, обняв меня за плечи, отвел в кабинет.

— Вы выглядите очень взволнованным.

— Кто эта женщина?

— Я не имею права открывать вам имена моих пациентов. Не будьте ребенком.

— Доктор, черт побери, это страшно важно!

— Она не имеет к вам никакого отношения. И пришла ко мне в связи со своими личными проблемами, если это может вас успокоить.

— Как она выглядит?

— Она не брюнетка, и она не ваша жена.

— Откуда вы знаете? Вы же ее никогда не видели!

— Вы же мне описывали ее. Послушайте, может, мы побеседуем о том, что вас беспокоит? Неприятности в «СЕЛМКО»?

Я едва не расхохотался. Если бы дело было в неприятностях в «СЕЛМКО»! Ланцманн внимательно смотрел на меня своими проницательными глазами. Я ни с того ни с сего вдруг спросил:

— Вы помните Грегора?

Он моргнул.

— Разумеется. А что такое?

— Так вот, на самом деле он выжил.

— Ах так… И что же поделывает этот ваш внезапно воскресший брат? Полагаю, что-нибудь не слишком похвальное?

— Он умер.

— Ну вот, дважды умер…

— Но они считают, что он жив. Более того, думают, что это я. И хотят меня убить. Потому что он был восточногерманским шпионом.

Ланцманн ласково улыбнулся:

— Выглядите вы переутомленным. Наверно, это и впрямь утомительно — сотни убийц, преследующих вас, воскресшие восточногерманские близнецы…

— Я не говорил про сотни убийц.

— Я вас так понял…

Я прервал его, погруженный в собственные мысли:

— Грегор фон Клаузен…

— Простите?

— Его фамилия фон Клаузен.

— У вас разные фамилии. Впрочем, к счастью для вас.

— Почему?

— Недалеко от германской границы есть местечко, носящее такое название. Замок Клаузен. Его последний владелец, старик Лукас фон Клаузен, считался главой тайной фашистской организации, официально распущенной в шестидесятых годах, но на самом деле продолжавшей активно действовать. Говорят, у него хранился список всех членов этой партии, а также, что он был одним из инициаторов плана «Одесса», ну вы знаете, по переброске в надежное место таинственных и сказочных нацистских сокровищ и по созданию тайной сети для обеспечения бегства нацистов в Южную Америку, которая начала действовать с тысяча девятьсот сорок четвертого года. А это давало возможность шантажировать высокопоставленных людей почти во всех странах. На мой-то взгляд, это одна из легенд, связанных с комплексом кастрации и всемогущества отца, которые, оказывается, очень живучи.

— Что с ним случилось?

— Погиб. По официальной версии, в результате падения с лестницы. На самом-то деле он был убит. Но кем, так и не удалось установить. Так вы говорите, ваш гадкий брат, этот невыносимый ребенок Грегор фон Клаузен, вернулся, чтобы мучать вас? А собственно, почему его хотят убить?

— Потому что он знает!

Ответ вырвался помимо моей воли, помимо меня. Страшно заболела голова, перед глазами плясали яркие пятна. Ланцманн наклонился надо мной, и голос его, как казалось мне, долетал откуда-то издалека.

— Вам нехорошо? Дать воды?

Лицо его исказилось, стало издевательским, жестоким, рука, казалось, стала длинней, оттого что в ней появился шприц; я попытался оттолкнуть ее и потерял сознание.

Когда я пришел в себя, Ланцманн сидел на уголке письменного стола и смотрел на меня.

— Наконец-то, а то я уже начал беспокоиться. Вы минут десять были в обмороке. Определенно мы коснулись какой-то чувствительной сферы.

Я же, не слушая его, осмотрел руки. Никаких следов укола. Я сел, голова была тяжелая. Ланцманн кашлянул, почесал щеку.

— Если я вас правильно понял, Жорж, вы верите, что Грегор на самом деле не умер. Но вы же прекрасно помните про его исчезновение.

— Да нет, вовсе не прекрасно. Все, напротив, очень смутно… Послушайте, вы мне как-то говорили, что можно попробовать гипноз. Так вот, я хочу попробовать. Сейчас.

Ланцманн вздохнул, встал и включил портативный магнитофон.

— Хорошо, раз вы так хотите… Попробовать можно. Но я вам ничего не гарантирую. Гипноз — метод ненадежный. Существуют люди-экраны, которые никогда не доходят до необходимой степени релаксации, а вы сегодня особенно напряжены…

— Начинайте!

Он молча смотрел на меня, словно намеревался что-то сказать, но потом передумал.

— Хорошо. Глядите на меня и медленно дышите. Вот так, хорошо, только еще медленней и глубже. Я буду считать до двадцати. Вы слышите мой голос. Вы спокойны. Вы входите в себя, плавно, неторопливо, ступенька за ступенькой, спускаетесь в собственное сознание…

Он что, думает, что на меня подействует подобный треп? Такое ощущение, будто передо мной ярмарочный шарлатан.

И это была моя последняя осознанная мысль.

Я внезапно вынырнул из тяжелого оцепенения. Голова раскалывается от боли, все тело в поту. Ланцманн взирал на меня со своей дерьмовой улыбочкой. Шел дождь, капли стучали по стеклам, в комнате было сумрачно. Словно прочитав мои мысли, Ланцманн включил маленькую настольную лампу начала века, дающую приятный розовый свет.

— Ну, отдохнули?

— Избавьте меня от ваших насмешек. Что было?

— Мы немножко побеседовали. Хотите послушать нашу беседу?

— А вы что скажете? Доктор, черт возьми, вы что, впрямь решили сделать из меня сумасшедшего?

Он рассмеялся, встал и включил магнитофон.

Сперва шли какие-то шорохи, и вот зазвучал мой голос, странно искаженный, детский, да, вот именно детский, гораздо более тонкий и плаксивый. Мне стало нехорошо, когда я услышал этот голос, бывший как бы неловким эхом моего, голос, идущий из той части меня, над которой у меня не было контроля. Но самым пугающим было то, что говорил я по-немецки, как в пору моего детства!

— Где я?

— Жорж, вы погрузились в глубины своего сознания. И сейчас вы расскажете мне о Грегоре.

— Грегор — гадкий. Мамочка говорит, что он гадкий.

— Грегор боится мамочку?

— Нет. Он ее ненавидит. И вечно не слушается. И тогда мамочке приходится его наказывать.

— Приходится?

— Да, чтобы он понял, чтобы слушался. Из-за Грегора всегда наказывают. Мама все время бьет его. А я боюсь.