Поджигатели (Книга 2) - Николай Шпанов

Когда месяц выглядывал в окна между облаками, море становилось белесым, как жидкое молоко. Самый невзыскательный художник назвал бы его сейчас безобразным, но Эгон жадно смотрел на него и думал, что, может быть, видит его в последний раз. Теперь, когда в голове совершенно созрел проект, он должен был как можно скорей убраться за пределы Германии.

Уехать из Германии?.. Чепуха!.. Он же не политик. Ему будет отлично и здесь. Ему дадут много денег. Ему дадут, наконец, покой, долгожданный покой! Он сможет наслаждаться им сколько угодно. С утра до вечера, ежедневно, летом и зимой. И не будет ему никакого дела до того, что произойдет за его спиной. Война?.. Ну что же, может быть, и война: всеевропейская, мировая, - какая угодно! Германия с ее морями и реками, горами и лесами, со всеми немцами останется на месте.

Ах, чорт побери, опять он в воде! Второй раз за сегодняшний день. И на этот раз ботинки мокры насквозь.

Да, так, значит, все немцы останутся на месте. Ну, конечно, куда им деться? Никуда они не уйдут, кроме разве тех, кто окажется в армии, и тех, кто будет в концлагерях, и тех, кто в тюрьмах, и тех, кто... Постойте, постойте, дорогой доктор, вы зарапортовались: если дальше так считать, то ведь на своем месте не останется ни одного немца!

А что вы, собственно, доктор, подразумеваете под "своим местом"? И кто, собственно, имеет право определить это место для народа, как не сам народ?

Каков же вывод? Значит, за теми, кто обещает ему благополучие и покой в обмен на конструкцию нового истребителя, Эгон не признает права определить место народа в жизни? Значит, то, что он сейчас делает, он делает не для народа, распорядителя жизни, а против народа? Он должен себе это прямо и честно сказать. Ну и что же, он не должен делать истребитель, не должен брать из рук наци в награду деньги и покой?..

Эгон медленно пошел к деревне. Над нею, без видимой причины, вдруг пронесся одинокий лай, ему ответили собаки на разные голоса в разных концах деревни. На минуту все слилось в безобразном концерте и вдруг оборвалось так же внезапно. Еще разок-другой тявкнула где-то зачинщица и, не получая ответа, замолчала.

Таинственные шорохи, которые принято называть тишиной, слышались вокруг. Ни одного огонька, кроме окна Эгона. Оно одиноко светилось в ночи...

Почему не бывает на свете чудес? Почему, придя сейчас в свою комнату, он не застанет в ней Эльзы?..

Эгон подошел к приемнику и повернул выключатель. Из ящика завывали саксофоны джаз-банда. Англия танцевала. В Париже пели шансонье.

Эгон поискал в эфире. Фокстроты, скрипки, скабрезные песенки и церковные службы. Всяк спешил развлечься на свой лад перед тем, как мир утонет в новом море крови.

Вот Эгон услышал: "Дорогие друзья, как мы обещали, начинаем сегодняшнюю передачу в час по среднеевропейскому времени..." Немецкий язык - сейчас начнется очередное вранье. Но почему Эгону так знаком этот голос? Что-то хорошее, дружески теплое звучит в этом баритоне.

Эгон протянул руку, чтобы повернуть выключатель радио.

"Слушайте, слушайте! Дорогие друзья, говорит передатчик "Свободная Германия".

Так вот чей это голос, вот почему он знаком Эгону - это говорит Лемке!

"Дорогие товарищи, закройте двери, опустите шторы на окнах. Сейчас вы услышите голос нашего певца. Он вырвался из концлагеря, чтобы снова петь для вас. Итак..."

Голос исчез за дробным треском помех. Треск был методичен и резок. Он врывался в тишину ночи, как стук пулемета, - это была работа мешающей станции.

Эгон с досадою выключил приемник.

Ну что же, из-за чего Эгон так волнуется? Почему у него вдруг задрожали руки. Лемке? Что до него Эгону? Он же все решил: путь ясен. Если в уравнении и остались неизвестные, то основной показатель открыт: деньги и покой!

Вот здесь, на столе, - цена богатства и покоя: листки, исписанные формулами.

Эгон еще раз проверил записи и сложил в ящик стола. Потушил лампу и повалился в постель. Усталость разливалась теплой истомой. Эльза...

Эгон проснулся рано. Где-то под окном пела птица. От берега, из светлоголового простора, доносился неустанный шопот моря. Ломая горизонт зубцами коричневых парусов, выходила в море флотилия рыболовов.

И сегодня работа спорилась.

Ко второму завтраку Эгон спустился в зал. Он был единственным посетителем.

Дочка хозяина прислуживала, хлопотливо постукивая деревянными башмаками. Чорт возьми, города еще как-то держатся. В них не было так заметно обнищание. А ведь такие деревянные башмаки носили раньше в этих краях только рыбаки, да и то не при гостях.

К концу завтрака прикатил на велосипеде хозяин. У него был хмурый вид, но, увидев Эгона, он заулыбался и еще по ту сторону двери резко выбросил руку:

- Хайль Гитлер!

Эгон, не вставая, ответил:

- Здравствуйте.

- Все устроилось как нельзя лучше! - сказал хозяин, потирая руки. - Вы останетесь у меня, сколько вам будет угодно!

- Завтра вечером я уеду.

- Как это грустно, да, да, очень грустно.

- Но ведь я же вам сказал, три дня, только три дня!

- Я думал, если все устроится с регистрацией, вам будет приятно отдохнуть у нас... Такой воздух. И тишина. Вы, как король, на всем Штранде. Можете предаваться вашим научным мыслям.

Эгон удивился:

- С чего вы взяли, что меня интересует наука?

- Разве же это сразу не видно? - Хозяин смешался и отвел глаза.

Во второй половине дня он заглянул в комнату Эгона и, кланяясь еще ниже, чем прежде, сказал:

- Осмелюсь просить господина доктора... Нам было бы приятно... Это, собственно, даже не мое желание...

- Говорите прямо, прошу вас!

- Моим дамам очень хотелось бы сохранить на память о первом постояльце этого сезона фотографию: господин доктор в кругу нашей семьи!

Эгон усмехнулся.

- Значит, сегодня налета не будет?

- О чем вы, господин доктор?

- Карточка не будет готова раньше завтрашнего дня.

- Ну, конечно!

- И только завтра к вечеру вы сможете доставить ее в полицию?

- Господин доктор!.. Господин доктор!..

Хозяин приткнулся головою к притолоке и заплакал. Его спина согнулась под пиджаком, непомерно широким, лоснящимся от многих лет службы. Эгон протянул ему стакан воды.

- Все идет своим порядком!

Хозяин громко глотал воду.

- Ах, господин доктор, господин доктор! Смотреть в глаза хорошему гостю и знать, что сам, своими руками делаешь так, чтобы он больше никогда к тебе не приехал... Вы думаете, так легко самому вить веревку, на которой тебя повесят? Разве я не понимаю, что в конце концов немцы перестанут ездить на курорты! Когда постоялец обнаруживает, что рылись в его чемодане, у него нет желания вторично заезжать в ту гостиницу.

- Вы лазили в мой стол? - сказал Эгон. - Вы видели мои расчеты?

- Но я ничего в них не понял!.. Я им сегодня так и сказал: алгебра, а я никогда ее не любил... Мой отец и мой дед держали эту гостиницу. У нас была прекрасная репутация. И вот теперь я сам, вместе с женой и дочкой, разрушаю свое дело.

- Будьте честны с собой и со своими гостями. Это все-таки надежней - не запутаетесь.

- Простите, господин доктор... - хозяин подыскивал слова. - А как же с карточкой? Скоро зайдет солнце...

Во время съемки Эгон был весел и любезен с дамами.

Он тут же, в гостинице, купил плитку шоколада для фройлейн. Пообещал хозяйке приехать через месяц для продолжительного отдыха. Потом немного прошелся по берегу. Возвращаясь, увидел хозяина за конторкой. Старик стоял в жилете, зеленом переднике и шапке с галуном - настоящий портье. Дергая носом, чтобы удержать сползающее пенсне, он старательно скрипел пером.

Когда Эгон кончил работу, на деревенской кирхе пробило одиннадцать.

Итак, все готово! За эту пачку листов дорого дал бы генеральный штаб любой страны. Здесь был залог его будущего: цена свободы!

В окно тянуло влажной прохладой взморья. Эгон потушил лампу и сел на подоконник. Море было видно на большое расстояние. Где-то на горизонте то появлялся, то снова исчезал едва заметный огонек. Судно шло из Любека.

Эгон и не заметил, как наступил "полицейский час". Из отеля вышло несколько подвыпивших рыбаков. Громко переговариваясь, они исчезли в стороне деревни. Хозяйка захлопнула дверь гостиницы. Но через несколько минут дверь снова отворилась. Вышел хозяин. Он катил перед собою велосипед. Подойдя к скамейке, он неловко, с кряхтением, взлез на машину, оттолкнулся ногой и покатил к деревне. Его силуэт быстро растаял в темноте.

Утром Эгон снова ушел к морю. На этот раз он сунул в карман все листки своих расчетов: до самой Чехословакии их не увидит ни одна душа, даже Штризе и Бельц! Теперь он знает себе цену. Мечта стала реальностью.

Когда он вернулся в гостиницу, сумерки выползали уже из углов комнаты, но Эгон не зажег огня. Он лег в постель и заложил руки за голову. Хотелось лежать и ни о чем не думать. Может быть, простых и ясных дней в его жизни будет не так уж много.