Повести - Генрих Гофман

Кроме майора Фельдгофа в кабинете находился высокий, худощавый немец в зеленом мундире. Леонид обратил внимание на его маленькое, почти детское лицо, на малиновый шрам, наискось перечеркнувший узкий лоб, на длинные волосатые руки. «Этот будет пытать», — подумал Дубровский, оглядывая немца, стоявшего возле открытого окна.

— Господин Дубровский, — послышался мягкий, вкрадчивый голос начальника СД, и Леонид перевел взгляд на майора Фельдгофа, — я приношу самые искренние извинения за те неприятности, которые вынужден был доставить вам. Я действительно полагал, что имею дело с русским агентом. Так нас информировал комендант Малоивановки. А теперь я рад сообщить, что это была ошибка. Сегодня мы получили ответ на запрос. Из документов следует, что вы действительно были сотрудником Чернышковской комендатуры. Я еще раз приношу свои извинения.

Сердце гулко стучало в груди. Леониду казалось, вот-вот оно вырвется наружу. Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не позволил себе улыбнуться. А майор Фельдгоф продолжал:

— Чернышковская комендатура в настоящее время передислоцирована на другой участок фронта. Вам нет надобности следовать туда. По согласованию с командованием вы поступаете в распоряжение тайной полевой полиции ГФП-721. Ее начальник — полицайкомиссар Майснер. А фельдполицайсекретарь Рунцхаймер, — майор кивнул на длинного немца, — руководит, внешней командой в городе Кадиевка. У него вы и будете работать переводчиком. Я надеюсь, господин Дубровский, вы оправдаете наше доверие?

— Господин майор! Я рад, что ответ на ваш запрос пришел вовремя. Нет, смерть меня не пугала. Но согласитесь, как обидно получить пулю в затылок от рук тех, кому служишь. Я целиком поддерживаю идеи национал-социализма и готов умереть за идеалы великой Германии.

— О! Это похвально, господин Дубровский, — вступил в разговор фельдполицайсекретарь. — У вас будет возможность доказать на деле свое старание. Моя команда ведет беспощадную борьбу с партизанами, мы выявляем и уничтожаем евреев, коммунистов и их пособников. Работы много. Но об этом поговорим потом, когда я познакомлю вас с вашими обязанностями. А сейчас можете идти. Мой «мерседес» стоит у подъезда. Подождите меня там, я спущусь через несколько минут.

Леонид вопросительно посмотрел на майора Фельдгофа. Тот одобрительно кивнул и, кликнув конвойных, приказал им проводить Дубровского на улицу.

Только выйдя из дома, в котором размещалась СД, Леонид позволил себе улыбнуться. Да, он улыбался своим мыслям. Он теперь вплотную приблизился к цели.

Леонид подошел к серому, пятнистому от камуфляжа «мерседесу», за рулем которого восседал немецкий солдат. Запрокинув голову, оглядел безоблачное небо. В темно-фиолетовой сини кое-где появились звезды.

2

Капитан Потапов поднялся из-за стола. Довольно потирая руки, он прошелся по комнате. Только что из его кабинета увели пленного немецкого фельдфебеля, захваченного в районе перехода Дубровским линии фронта. Перепуганный гитлеровец рассказал все, что знал о своей части. Несколько раз повторил: «Гитлер капут». По его словам, на этом участке немцы давно уже никого не задерживали. Таким образом, были все основания полагать, что Дубровский и Пятеркин благополучно пробрались на вражескую территорию. Оставалось запастись терпением и ждать.

Как было условлено, Пятеркин должен вернуться не позже чем через две недели. А прошло всего лишь четыре дня. Потапов глубоко вздохнул. Хотелось верить в благополучный исход задуманной операции. «Лейтенант Дубровский не новичок, — размышлял Потапов. — Несколько месяцев работал на той стороне, в немецкой комендатуре. А в феврале был переброшен за линию фронта, одиннадцать дней скитался по немецким тылам. Этот не должен растеряться. Да и мальчонка проверенный. Был связным на той стороне. Правда, с Дубровским пошел впервые».

Уже лежа в постели на жестком походном тюфяке, Потапов вспомнил, как в самый канун Нового года, при освобождении станции Чернышково частями третьей ударной армии, к нему привели высокого молодого человека. По обнаруженным у него документам значилось, что предъявитель сего Леонид Дубровский, белорус, является переводчиком Чернышковской комендатуры. Однако на допросе он заявил, что фамилия эта вымышленная и что на самом деле он московский комсомолец Лев Моисеевич Бреннер, лейтенант Советской Армии, попавший в окружение и плененный немцами.

Он правдиво и убедительно поведал свою историю и сообщил командованию интересные сведения о противнике. Ему поверили. А поверив, решили использовать в разведке. Поначалу его забросили в немецкий тыл в район станции Тацинская, откуда он вернулся с ценнейшими разведывательными данными. Тогда-то и возникла идея заслать его в какой-нибудь разведывательный орган фашистской армии с целью выявления вражеской агентуры.

С той памятной ночи, когда Леонид Дубровский и Виктор Пятеркин скрылись во мгле, подсвеченной артиллерийскими залпами, Потапов частенько думал о них, мысленно шагал вместе с ними по знакомым проселкам Луганской области. Порой ему казалось, что вот-вот откроется дверь и в кабинет войдет Виктор Пятеркин. Так было уже однажды, когда оставшаяся для подпольной работы в тылу врага школьная учительница Валентина Платоновна Стеценко прислала через фронт своего ученика Виктора Пятеркина.

Виктор принес тогда советскому командованию подробное описание вражеских укреплений в районе Луганска, данные о расположении немецких войск, собранные подпольным обкомом партии.

Потому-то, когда встал вопрос о связном для Дубровского, выбор пал на Виктора Пятеркина. Капитан Потапов сам предложил его кандидатуру и теперь больше других тревожился за мальчугана.

...Прошло около двух недель, а от Дубровского все еще не было никаких известий. Наконец восемнадцатого апреля утром раздался телефонный звонок, и капитану Потапову сообщили, что бойцы одной из передовых частей подобрали на нейтральной полосе раненого мальчонку, который назвался Ивановым и просит доложить, что прибыл от Борисова.

— Ранение серьезное? — глухим озабоченным голосом спросил Потапов.

— Не знаю, — ответили в трубке. — Сейчас его повезли в медсанбат на перевязку, позвоните туда.

— К черту звонки! Я сам туда еду.

Через два часа он уже подъезжал к медсанбату. Главный врач успокоил капитана. Рана оказалась пустяковой. Не задев кости, пуля навылет прошла через мягкие ткани выше колена.

Потапова провели в одну из хат, где размещались раненые. Виктор Пятеркин, осунувшийся и бледный, лежал на больничной койке возле окна. Приветливая улыбка скользнула по его лицу, когда он увидел капитана, глаза радостно заблестели.

— Ну как самочувствие, разведчик? — спросил капитан, присаживаясь рядом на табурет. Он ласково погладил Виктора по голове.

— Ничего. Все в порядке, Владимир Иванович. Только на нейтральной задело. Я уже к нашим подполз, а немцы, гады, стрельбу открыли. Вот и царапнуло малость...

И по тону, и по тому, как небрежно сказал Пятеркин о своей ране, Потапов понял, что это чужие слова, услышанные от взрослых.

— Ну а Леонид как? Когда ты от него ушел?

— Четыре дня назад. Возле Макеевки мы с ним расстались. Здесь у меня куртку отобрали, велите принести, там, в подкладке, для вас донесение зашито.

Медсестра, сопровождавшая капитана, побежала за курточкой.

— Так-то, Виктор. Молодец, что добрался. А теперь вылежать надо.

— Нельзя мне долго, Владимир Иванович. Через десять дней я в Малоивановке должен быть. Так мы с Борисовым договорились.

— Ну да, конечно, конечно. Только к этому времени ты вряд ли поправишься. Но не огорчайся, замену тебе найдем...

— Не-е, Владимир Иванович. Доктор сказал: «На молодых заживает быстро». Через несколько дней обещал отпустить.

— Вот, пожалуйста! — раскрасневшаяся от волнения медсестра протянула Потапову потрепанную куртку мальчика.

Капитан бережно взял курточку и, ощупав ее, протянул Виктору:

— Где?

— Вот здесь распорите, — показал тот на левую полу, замызганную грязью.

Потапов достал из кармина перочинный нож, аккуратно разрезал нитки и извлек из-под подкладки листок бумаги.

— Тут все подробно написано, все как есть, — с гордостью проговорил мальчуган. — А на работу дядя Леня еще не устроился. Сказал, может, в Сталино поступит.

— Хорошо, хорошо! Поправляйся и отдыхай пока. Я распоряжусь, чтобы тебя в наш фронтовой санаторий перебросили. Я там рядом буду. Тогда и поговорим. Согласен?

— Ладно, чего уж там согласия спрашивать. Раз надо — пусть так и будет. Я санаториев не боюсь.

— А чего их бояться? — удивился Потапов, не предполагая, что мальчишка впервые услышал это слово.

Виктор промолчал, собираясь с мыслями, наморщил лоб.