Путешествия вокруг света - Василий Головнин

Мы видели и сами, что женщины здесь детей своих точно так носят, как Форстер описывает, но каким образом они их приживают: в сожитии ли с одним мужчиной, наподобие нашего брака, или, так сказать, по-скотски, мы узнать не могли. Я только видел один раз во время дождя под деревом молодого мужчину и пожилую женщину вместе. Спрашивая их знаками, что они – муж ли и жена, они мне объяснили, кажется, что живут вместе, но давно ли и надолго ли – осталось без изъяснения.

Говоря об обращении диких с англичанами, Форстер повествует, между прочим, следующее:

«Когда мы предлагали кому-нибудь из жителей бисер, гвоздь или ленточку, то они не хотели прикасаться к оной; но желали, чтоб мы положили предлагаемую им вещь на землю. Тогда они брали оную листом, не дотрагиваясь голыми руками; от суеверия ли сие происходит, или от чистоты, или от учтивости – неизвестно и должно оставаться под сомнением».

При нас они этого не делали никогда, а брали все вещи, которые мы им давали, прямо из наших рук, не употребляя на свои руки никакой обвертки. Это показывает, что, увидев в первый раз европейцев, они опасались, чтоб, так сказать, не быть ими испорченными; но, уверившись опытом, что вещи, оставленные у них англичанами, не причинили им никакого вреда, они нас уже не боялись.

Далее Форстер говорит: «Один из островитян сказал свое имя, которое было Фаннокко, и опрашивал наши имена, кои старался запомнить».

Это правда, что они любят спрашивать имена и желают помнить их; многие из наших имен они произносили чрезвычайно хорошо, так же как и некоторые русские слова.

«Он (Фаннокко) сел с нами за стол и попробовал соленой свинины, но не более съел, как один кусочек. Корень ям, поджаренный в масле или просто сваренный, ему нравился больше всего. Но вообще он ел очень умеренно и кончил обед свой небольшим куском пирога, сделанного из сушеных, червями изъеденных яблоков, который, казалось, был очень приятен для его вкуса. Он также после обеда отведал немного вина; но хотя он и пил оное, не показывая ни малейшего отвращения, однако ж не хотел выпить другой рюмки. Поступки его за столом были чрезвычайно благопристойны; одно только нам очень не нравилось, а именно – что он употреблял вместо вилки палочку, которую носил в волосах и которою в то же время чесал в своей голове».

У нас они ничего не хотели есть: сын Гунамы Ята, будучи за столом с нами, съел только маленький кусок жареной рыбы. Впрочем, что бы ему ни предлагали, он и отведывать не хотел, показывая на брюхо и говоря табу-рассисси, то есть брюхо полно. Да и рыбу ел, я думаю, потому, что она была при нем поймана и свойства ее ему были известны. За столом Ята был благопристоен и рыбу ел вилкой, а головной палки у него не было.

Форстер пишет, что жители Таны желали, чтобы англичане поскорее их оставили, и они принуждены были считать им по пальцам число дней, сколько корабли намерены простоять у острова, чем и успокаивали их. Но к нам они были расположены иначе и желали, чтоб мы подолее у них остались. Что жители острова Тана боялись англичан, о том Форстер говорит в другом месте следующее.

«Голоса наши встревожили их.[37] В плантациях, мимо коих мы шли, тотчас услышали, что один или двое из жителей начали трубить в большие раковины, которые между многими дикими народами, а особенно на островах Тихого океана, употребляются для подания сигнала об опасности, или когда нужно встревожить жителей отдаленных селений».

Я с штурманом Хлебниковым далеко ходил от берега в лес во все стороны, и жители нам попадались навстречу. Но, увидя нас, они не показывали страха и тревоги не делали. Большие раковины, коими они дают сигнал об опасности, мы у них видели и несколько выменяли.

Форстер говорит, что танцы ни во что ставили железные инструменты и вещи, предпочитая всему безделицы, служащие к украшению, из коих более им нравилось отагитское полотно{156}, зеленый камень из Новой Зеландии и жемчужные раковины; но важнее всего для них была черепаховая кость. Мы то же самое заметили. Когда показывали им употребление железных инструментов, они удивлялись и желали иметь их, но скоро после позабывали, предпочитая им блестящие безделки, которыми они украшались; даже ножницы, ножи и иголки вешали они на шею или к ушам привешивали. Черепаховая кость и при нас была самая дорогая вещь между ними, и мы все свои черепаховые вещи обратили в кольца для них; в сей работе наш слесарь умел совершенно угодить их вкусу.

Форстер подозревает, что жители острова Тана людоеды, о чем он изъясняется таким образом:

«После полудня мы съехали на берег и пошли вдоль оного к восточному мысу, куда жители не хотели нас пустить два раза прежде сего.

Достигнув восточной оконечности гавани, мы хотели пройти через мыс, чтоб идти вдоль морского берега позади оного, но в самое то время 15 или 20 человек из жителей нас окружили и стали просить усиленным образом, чтоб мы воротились. Приметив же, что мы не слишком были расположены уважить их просьбу, они опять стали повторять оную, и наконец изъяснили нам знаками, что если мы не оставим своего намерения, то нас убьют и съедят.

После сего изъяснения мы поворотили от мыса и пошли к хижине, стоявшей от оного саженях в 20, где берег начал возвышаться; но здесь многие из жителей, увидев, что мы к ним приближаемся, взяли оружие из хижины, может быть, с намерением силою заставить нас воротиться. Не желая оскорблять народ на собственной его земле, мы принуждены были оставить свое любопытство, которое могло быть пагубно для некоторых из жителей, если бы они заставили нас прибегнуть к нашему оружию, защищая свою жизнь».

Штурман Хлебников, доктор Бранд и я ездили к мысу и ходили там по берегу. Жители приняли нас ласково и были все без всякого оружия. В сем селении, если только можно несколько шалашей назвать селением, наш приятель Гунама был начальником. Мы доходили и до оконечности мыса, о коей Форстер говорит, и хотели идти кругом оной, но жители нас отговаривали, твердя слово або, або, або, которое они повторяли и в других случаях, когда им что-нибудь не нравилось. Но угроз они нам не делали. Не желая с ними поссориться за одно пустое любопытство, мы не противились много их просьбам и оставили их в покое. Но на том же самом месте мы подходили ко многим из их хижин без малейшего препятствия или неудовольствия со стороны жителей и смотрели в них. Они низки так, что человек едва прямо сидеть может, с одним отверстием сбоку, и в них ничего нет. Может быть (что весьма вероятно), жители прежде в лесу спрятали свою собственность в предосторожность.

О языке жителей острова Тана Форстер замечает, что во многих из их слов нужна сильная аспирация и гортанный выговор, которые, однако ж, складны и наполнены гласными буквами, а потому и легко произносить их. О танских песнях он пишет, что они складны и превосходят приятностью пение всех народов тропических островов Тихого океана, которые ему случалось посещать, и что в танских песнях более разнообразных нот, нежели у жителей островов Отаити и Тонгатабу.[38]

Язык их для нашего слуха был очень непротивен и даже некоторые слова приятны. Мы могли произносить их весьма хорошо, и замечания Форстера об оном, кажется, справедливы. Что принадлежит до песен, то я слышал один раз только, как один из них пел сам собою без просьбы с нашей стороны. Песня казалась печальная, или, сказать по-простонародному, заунывная, в которой часто повторялось слово «эмио, эмио».

О старшинах или начальниках танских Форстер в одном месте говорит следующее:

«Мы нашли сидевшего на берегу весьма престарелого, дряхлого человека, которого никогда прежде не видали. Многие из окружающих нас нам сказали, что имя его Иогай и что он их арики, или начальник. Подле него сидел другой человек, который мог бы назваться стариком, если не был в присутствии первого. Жители сказали нам, что он сын Иогая, и называли его Ята».

Слова «арики» мы не слыхали. Жители показывали нам многих старшин или начальников разных частей острова, указывая на места, где они лежат, но называли их тереги, а не арики. Знакомец наш Гунама также тереги и старший его сын называется Ята: может быть, это слово означает не имя, а достоинство.

Остров Тана по географическому своему положению мог бы служить весьма хорошим перепутьем для кораблей, которым случится плыть с мыса Доброй Надежды на Камчатку, если бы он не имел невыгод, о коих будет говорено ниже.

Порт Резолюшен на острове Тана от ветров безопасен. Надобно только быть осторожну в выборе якорного места; ибо во многих местах гавани на дне есть кораллы, которые могут перерезать канаты. Вход в гавань можно узнать по огнедышащей горе, находящейся от оного к северу в 9 или 10 верстах. Между гаванью и горою лежит несколько других гор; однако ж вершина той, на коей находится жерло, извергающее пламя и дым, видна из всей гавани; к берегу же приставать по всему заливу очень хорошо, ибо вовсе никакого прибоя нет.