Источник забвения - Вольдемар Бааль

Визин сознавал, что несправедлив к Андромедову, что тот, в сущности, ни при чем; но так велико было недовольство собой, такое было скверное состояние, что волей-неволей подмывало занудствовать, вымещать на ком-то упавший дух. И Коля был рядом.

— Коньяк, черт побери… — Визин сел и пододвинул стакан с кофе. Было горячо, но Визин заставил себя сделать несколько глоточков, и сразу полегчало. — Вы сам бражник?

— Ну, Герман Петрович! Конечно, после вчерашнего можно и не то подумать. Но ведь это — потому что вы, потому что такой день, так все…

— Значит, я виноват? Соблазнил вас…

— Ничего подобного, Герман Петрович, я не мальчик…

— А как вы попали сюда, в номер?

— Так ведь мы же вместе, прямо из ресторана…

— Прямо, — морщась повторил Видин, ужасаясь, что не помнит, как они сюда шли вчера, почему шли вместе, если распрощались, как, может быть, его водило от стены к стене, а потом он не мог попасть ключом в замочную скважину.

— Если вы насчет того, как мы сюда шли, — с обезоруживающей верностью сказал Андромедов, — то, поверьте, Герман Петрович, совершенно обычно, нормально, не стал бы я…

— И, значит, этот коньяк с собой прихватили?

— Да. Но мы здесь — самую малость. Вы же видите. И это, между прочим, с учетом того, что и Тоня немного пригубила.

— Тоня?! — Визин чуть не подавился очередным глотком. — Какая Тоня? — И тут же вспомнил какая. — Ах, Тоня. Значит, еще и Тоня. Ее, конечно, послала, как тут водится, Светлана Степановна.

— Нет, Герман Петрович, вы ее сами пригласили, — незамедлительно пояснил Андромедов. — Правда, смена у нее давно закончилась, но она почему-то осталась. Она пробыла тут буквально несколько минут.

— Так, — сказал Визин. — Ну, выкладывайте, что я еще натворил.

— Вы ничего не натворили! Вы просто, наверно, заспали некоторые моменты. Так бывает, я знаю. Тем более, что устали, с дороги, перемена климата, широт…

— Да-да, перемена широт. Я сознаю, вел себя отвратительно, и прошу меня извинить. Передайте мои извинения и товарищам своим.

— Да ничего же такого не было! — чуть ли не с мольбой проговорил Андромедов. — Честное слово! Просто — веселье, шутки, юмор. Вы даже про мою писанину, — ну, про Сонную Марь, — не стали говорить, потому что компания.

— Откуда вам известно, что я знаю про вашу писанину?

— Так ведь вчера же…

— Вчера, мне помнится, ни о вашей статье, ни о цели моего приезда не было сказано ни слова.

— Не было! Но мы говорили обиняками, и вы сразу обо всем догадались, я же сразу заметил.

Визин вздохнул, добавил себе из термоса кофе.

— Странный вы какой-то… — Он поднял еще не потерявший похмельной тяжести взгляд. — Вы что, собираетесь быть моим гидом? Наперсником? Клевретом?.. — И словно устыдившись бестактности Визина-сибарита, Визин-пуританин добавил: — Извините… Это идиотское приключение… И не надо уверять меня, что все было прилично. Спасибо за кофе — он превосходен. — И произнеся это, Визин-самокритик погрузился в свинцовые раздумья о том, что и как говорил в конце вчерашнего нечаянного застолья, как добирался к себе в номер, с кем встретился, почему понадобилось заманивать в гости Тоню и что он ей плел, провожая до дверей, а затем и выйдя следом в коридор, — да, он выходил, он теперь это отчетливо вспомнил: выходил и уговаривал еще побыть, а она отнекивалась, говорила, что неудобно, что скучно ему не будет, потому что с Николаем Юрьевичем не может быть скучно, и он никак не мог сообразить, кто такой Николай Юрьевич…

— Выпейте, легче станет, — сочувственно произнес Андромедов. Особенно, если немного коньяка с кофе…

Визин горестно кивнул, и в ту же секунду перед ним появилась рюмка с коньяком. Он тут же опрокинул ее в себя, запил кофе, почувствовал, как начало подниматься тепло внутри.

— А вы? — Он покосился на Андромедова.

— Мне не требуется.

— Позавидовать можно… Вы так всю ночь и просидели?

— Да. Я, Герман Петрович, подумал, что вам, может быть, плохо будет, что-нибудь вдруг понадо…

— Поразительная всеобщая забота… А когда будете спать?

— Я спал немного. Много мне и не надо. Часа три…

— Прямо-таки — Фарадей.

— Фарадей спал по четыре часа.

— Ага. Вы, стало быть, его переплюнули.

— Конечно, я не могу все время по три часа. Ну — дней пять-шесть. А потом надо хорошо выспаться. А вам, я понимаю, надо еще отдохнуть. И я сейчас уйду, только еще два слова… — И Андромедов почти без перехода, постоянно шмыгая носом, понес какую-то приветственную ахинею, захлебываясь от избытка почтительности, словно Визин только что сошел с трапа самолета и его встречает делегация, от имени которой Коля выступает. И все Германа Петровича ждали, и это большая честь для Долгого Лога, и все будут рады услышать выступление Германа Петровича, — и в редакции, и в Доме культуры, — и пусть Герман Петрович ни о чем не беспокоится, ему будут предоставлены все возможности и условия для работы — ведь он работать приехал, это каждый понимает. И пусть он простит его, Андромедова, что так вчера, ну, словом, что не сразу представился, а помистифицировал, и даже не помистифицировал, а просто неудобно сразу было соваться, и пусть он простит его, Андромедова, если наболтал лишнего, и он сейчас уйдет, потому что Герману Петровичу в самом деле необходимо еще отдыхать, но в любой час дня или ночи он готов…

Визин слушал и не слушал; его сейчас больше занимало собственное состояние: толчки боли стали затухать понемногу, пропадали бессилие и опустошенность.

— Все хорошо, — сказал он, перебив Андромедова. — Все хорошо, и большое спасибо. Но все-таки, Коля, имейте, пожалуйста, в виду, что я не космонавт и не модная певица, приехал не на гастроли, а в самом деле отдохнуть и поработать. Понимаете? И тот факт, что я вчера напился, как свинья, вовсе не повод, чтобы делать какие-то выводы о моих намерениях, планах, о моем характере и прочем таком. Понимаете? И от вас мне ничего такого, чтобы «в любой час дня или ночи», не требуется. Ваши несколько строчек про Сонную Марь, про разные там традиции и источники — это всего лишь случайный повод для моего приезда. И даже не повод, а совпадение. И без вашей Сонной Мари я бы поехал — если не сюда, так в другое место. Понимаете? — Визин передохнул. — За угощение большое спасибо… И извините, если был резок.

«Так! — думал он. — Так! Надо его поставить на место. Надо, чтобы он не воображал, что я тут без него пропаду…»

Андромедов встал; ни малейшей растерянности или смущения не было в его лице.

— Герман Петрович, я не думал вас обременять. И это вы меня извините, пожалуйста. Засиделся, заболтался. До свидания! — И прежде, чем Визин успел ответить, исчез.