Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел - Владимир Лопухин

Возвращаясь к структуре министерства, упомяну, что выработкою и изменением время от времени шифров секретной переписки занималась подчиненная канцелярии «цифирная экспедиция». Во главе ее стоял кроткий и бесхитростный барон Константин Фердинандович Таубе, человек с гробовым голосом, непокорными торчащими волосами и запущенной бородой.

С экспедициею был связан имевшийся у нас, как и у всех иностранных дипломатических ведомств, весьма замаскированный так называемый «черный кабинет» – по раскрытию иностранных шифров и перлюстрации секретной переписки пребывавших у нас дипломатических представительств иностранных государств. Мало было шифров, которые не удавалось кабинету так или иначе раскрыть. Депеши в копиях передавались почтамтом министерству. И в большинстве случаев оно было осведомлено о содержании секретной переписки иностранных посольств и миссий. Помимо общей ценности информации, этим облегчались и переговоры. Когда иной иностранный дипломат, бывало, зайдет к министру с каким-либо поручением от своего правительства, министр уже наперед знает, о чем дипломат поведет речь и уже соответственно подготовлен к переговорам, успев обдумать вопрос, а порою и посоветоваться с сотрудниками.

Помимо «цифирной экспедиции» (с «черным кабинетом») при канцелярии же состояла «газетная экспедиция», впоследствии преобразованная в самостоятельный центральный орган ведомства под наименованием Отдела печати. Возглавлял эту экспедицию в пору моего поступления в министерство почтенный старец Ниве, большой, грузный, благообразный. В числе сотрудников числился племянник барона Константина Фердинандовича, талантливый и умный барон Михаил Александрович Таубе, впоследствии видный профессор международного права, один из советников министерства, заведовавший юрисконсультской частью ведомства, после – товарищ министра народного просвещения (при министре Л. А. Кассо).

Первый, бывший Азиятский, департамент был наиболее деловой. Помимо шифрования и расшифровки депеш по территориальному ведению департамента, велась в нем обширная переписка как с аккредитованными при русском дворе иностранными послами и посланниками, так и со своим заграничным дипломатическим и консульским представительством, с другими министерствами в России и высшею администрациею восточных окраин. Однако и эта переписка была узко специальная. Отсутствовали горизонты общего государственного управления. Не было осведомленности в области законодательных норм, структуры и порядков власти. Закона совершенно не знали. Руководствовались во всех случаях интуициею. Директором после назначения левантинца Базили старшим советником министерства был Николай Генрихович Гартвиг, впоследствии посланник в Сербии, исключительно некрасивый, неприятный, но умный и талантливый[162]. Вице-директором был Сементовский-Курилло, также неприятный, но также не глупый человек, бывший впоследствии короткое время посланником в Болгарии, рано скончавшийся, небольшого роста брюнет с резкими чертами лица сильно выраженного семитического типа. Старшими чиновниками была целая плеяда впоследствии выдвинувшихся на видные посты дипломатов: Анатолий Анатолиевич Нератов, высокий брюнет, всегда ровного спокойного характера, приятного обращения, хороший техник дипломатических сношений и переписки, товарищ министра при министрах Сазонове, Штюрмере, Покровском и при Временном правительстве вплоть до Октябрьской революции; Иван Яковлевич Коростовец, талантливый, умный, впоследствии посланник в Китае и Персии; Георгий Антонович Плансон – по внешности не то бурят, не то сиамец или японец – комиссар по иностранным делам при учрежденном в 1903 г. и вскоре же с японскою войною упраздненном наместничестве на Дальнем Востоке, потом участник делегации С. Ю. Витте по заключению мира с Японией[163], после – наш дипломатический представитель в Сиаме.

При Первом департаменте состояло, будто бы для усовершенствования младших служащих ведомства в знании восточных языков, учебное отделение этих языков с громоздким штатом преподавателей, директором в их главе, всех снабженных, помимо хороших окладов, прекрасными казенными квартирами. Быть может, был момент, когда нужда в таком отделении и ощущалась, и оно оказывалось целесообразным. Но в последние годы направлявшиеся в отделение питомцы факультета восточных языков Петербургского университета или Московского Лазаревского института восточных языков только позабывали и утрачивали в отделении практические и теоретические знания, приобретенные на факультете или в институте. Предполагалось отделение упразднить. Но оно досуществовало до Октябрьской революции. Директором отделения долгое время был коротенький, толстенький, по типу не то турок, не то грек, Н. И. Иванов[164]. Сменил его скучный, тусклый декан факультета восточных языков профессор В. А. Жуковский.

Второй департамент, в составе которого я служил (бывший Департаментом внутренних сношений), обслуживал переписку внешнюю и внутреннюю по делам Западной Европы, Америки и колоний европейских держав. В данной территориальной подведомственности работа Второго департамента была тождественна с работою Первого департамента по Востоку, за исключением секретной политической переписки депешами, выделенной канцелярии. Директором был упоминавшийся выше Николай Андреевич Малевский-Малевич, недурной человек, но не тактичный и напускавший на себя совершенно несносные напыщенность и надменность, которые создали ему многочисленных недоброжелателей. Как начальника Малевского сослуживцы определенно не любили. Вице-директором был прежний судебный деятель, перешедший в консульский корпус, дослужившийся до генерального консула в Вене, с должности которого и был взят в центр, Сергей Михайлович Горяинов, пожилой, добродушный, трудолюбивый, создавший несколько громоздких справочников преимущественно по консульской практике, милый, но ограниченный человек.

Департамент личного состава и хозяйственных дел постепенно сосредоточил в себе законодательную часть министерства, бюджетную, финансовую, заведование недвижимостями в России и за границею, заграничными церквами ведомства, инструктированием заграничной службы, специальными вопросами личного состава – назначениями, производством в чины, наградами. Директором после влиятельного при министре Гирсе властного Никонова был красивый барон Карл Карлович Буксгевден, очень представительный сановник, в обращении предупредительный и приятный человек. Немного педант. Требовательный в делах службы. Но всегда неизменно корректный. В департаменте его не любили. Объективно говоря, он этого не заслуживал. Его не любили потому, что он был требователен и подтягивал сослуживцев. Подтягивать же приходилось. Таков был состав. Не было в нем дисциплины труда и сознания ответственности работы. Одни проявляли недопустимую на службе рассеянность, приводившую к ошибкам в актах и документах, другие – леность, третьи – бестолковость. Кого не нужно было, барон не подтягивал. Но всем цену отчетливо знал. Если не очень ухаживал и поощрял, то потому, что не было для этого оснований. Вице-директором был Михаил Иванович Муромцев, немножко подпрофессор, читавший лекции по международному праву в отделении восточных языков, фанатический поклонник поддерживавшего его известного международника профессора Мартенса, сам в достаточной степени бесцветный человек, тупой и упрямый. Плохим он был помощником своего директора. Заведовал совершенно второстепенною трафаретною трухой. Когда же ему пытались поручать составление законодательных записок, то ничего из этого не выходило. Языков не знал. По внешности и внутреннему содержанию представлял собою тип земского статистика. Плоховато был воспитанный, простоватый и грубоватый. Муромцева сослуживцы любили. И он подтягивал их, но со свойственною ему грубоватою простотой. Она почему-то больше нравилась выдержанного, корректного, но холодного подтягивания барона Буксгевдена. И еще любили Муромцева за то, что он не любил барона. Барон же относился к Муромцеву совершенно безразлично. Давно сознал, что помощи себе в Муромцеве не найдет. Но по большой деликатности не пытался отделаться от Муромцева.

Во главе Петербургского архива министерства с давних лет находился весьма почтенный сановной внешности человек барон Стуарт, замечательный преимущественно тем, что всех, кого только встречал из желавших поступить на службу в ведомство, всячески от этой службы отговаривал. Сподвижников его, стоя в описываемую пору далеко от архива, я совершенно не знал. Не знал никого и из состава Московского архива министерства.

Не представляет, по воспоминаниям, интереса останавливаться на многочисленном штате чиновников особых поручений при министре, ни на еще более многочисленных «состоявших» в ведомстве лиц, ранее служивших по ведомству, перешедших на другую службу, но пожелавших сохранить связь с министерством, а потому оставленных по их просьбе в списках ведомства.