Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в. - Екатерина Михайловна Болтунова

православной церкви замка перед коронацией и в соборе Св. Яна после нее. Церковь замка представляла собой исключительно небольшое пространство, и появление здесь императора и императрицы, кстати не прописанное в «Церемониале», выглядело как почти частное дело. При этом движение монарха в собор Св. Яна, напротив, было представлено как важнейший элемент коронации: император и король шествовал в сопровождении духовенства и свиты перед многочисленными зрителями, расположившимися на дворцовой площади и на улице, соединяющей замок и собор. Звуковое сопровождение коронации маркировало это движение как ключевую часть действа: 101 пушечный выстрел прозвучал после возложения Николаем I на себя короны и при появлении монарха в соборе[585]. А. Х. Бенкендорф ярко описал эту часть церемонии: «Войдя в церковь, под сводами которой столько королей приняли свою корону[586], и где столько поколений приветствовали своих государей, поляки должны были почувствовать гордость, наблюдая, как наследник Петра Великого выказывал уважение их вероисповеданию. Католические священнослужители, должно быть, с удивлением молили Господа о защите их православного повелителя»[587].

Забегая вперед, скажем, что после Польского восстания 1830–1831 гг. пересмотру, переоценке и перекодировке подвергались многие детали коронации 1829 г., в том числе и молебен в соборе Св. Яна. Историки зачастую шли вслед за менявшими свое мнение участниками событий, подвергая сомнению даже сам факт молебна. Так, С. М. Фалькович, например, изложила версию, обратную произошедшему: по мнению исследовательницы, Николай выражал желание участвовать в торжественном молебне в католическом костеле, однако архиепископ, которого просили трижды, решительно отказался его проводить[588].

В сущности, говорить о попытках выстраивания некоего конфессионального баланса в период проведения варшавской коронации не приходится. Речь идет не более чем об отдельных отсылках к православию при тотальном доминировании католического дискурса. В этом смысле в отношении распространения православия в Царстве Польском или даже простого расширения конфессионального пространства для проживавших здесь православных коронация ничего не изменила. Начало пересмотра этих позиций связано с периодом после восстания: православная епископская кафедра была учреждена в Варшаве в 1834 г., а кафедральный собор появился лишь в 1837 г.

Интересно, что в 1829 г. российская сторона предприняла робкую попытку демаргинализировать статус православия в Польше. Н. Н. Новосильцев, вероятно стремясь воспользоваться организацией торжеств, составил доклад о греко-российской церкви в Царстве Польском[589]. Появлению документа предшествовала «конференция» (переговоры) представителя Синода, протопресвитера московского Успенского собора Якова Дмитриева с польским Министерством духовных дел и народного просвещения. Во время своей поездки Дмитриев «обозрел монастыри и церкви греко-российского вероисповедания находящиеся в Царстве Польском» и сообщил о своих выводах в Петербург[590]. В январе 1829 г. император утвердил «Положение о делах Греко-Российской церкви в Царстве Польском, какие из оных подлежат епископскому суду, а какие относятся к ведомству министерства духовных дел»[591]. Документ также постановил, что «для ближайшего надзора за надлежащим порядком в церквях и духовенстве быть благочинному, который имеет пребывание в Варшаве при Подавальной Свято-Троицкой церкви»[592].

Вместе с тем даже после подписания документа императором Николаем обсуждение вопроса отнюдь не завершилось. В марте 1829 г., то есть в момент, когда дискуссия о деталях коронации была в самом разгаре, великий князь Константин Павлович сообщил императору, что получил замечания относительно «Положения о делах Греко-Российской церкви в Царстве Польском». Министр юстиции и министр финансов Царства Польского уведомили великого князя, что они находят некоторые статьи Положения «не согласованными с существующими в Царстве Польском законами», а значит, вопрос необходимо пересмотреть[593]. При этом в документах подписанное императором положение называлось «проектом»[594]. Константин Павлович был возмущен подобными действиями и расценивал все произошедшее не иначе как саботаж. Он прокомментировал действия министра финансов Друцкого-Любецкого следующим образом: «При личном… со мною объяснении князя Любецкого, старался… коварным образом опровергать существующее постановление… а сие самое доказывает намерение его все здешнее отделять от России»[595].

Суть произошедшего можно свести к тому, что польские министры финансов и юстиции попытались оспорить постановление, принятое императором Николаем I. С одной стороны, это показывает, что к моменту коронации в отношении положения православной церкви в Польше не были решены даже базовые вопросы, а с другой – указывает, что, бросая вызов российскому императору, инициаторы пересмотра положения не только ничем не рисковали, но, напротив, обнаруживали, что подобного рода давление воспринимается как возможное, а значит, укреплялись в своем представлении об очень гибких границах дозволенного.

Общий взгляд на церемонию коронации дает возможность увидеть – то, что казалось Николаю I компромиссным вариантом церемонии, выстраданным в процессе многолетнего обсуждения с Константином Павловичем, в действительности оказалось версией, радикально смещенной в сторону польских религиозных и культурных реалий.

Глава 4

Бог/Дьявол в деталях

Описания и языки коронации

4.1. Для внешнего и внутреннего пользования: Манифесты и описания

В Польше о коронации было известно повсеместно: «Варшавский курьер» подробно писал о высочайшем въезде в город, церемонии коронации и последовавших за ней празднествах, в газете активно публиковались и стихи, написанные по случаю «священного дня»[596]. По городу активно распространялся «Церемониал коронования Николая I королем польским», напечатанный в Варшаве заранее и адресованный жителям Царства и иностранцам, находившимся в это время в городе[597].

Иной была ситуация в самой России. Было бы ошибкой полагать, что российские подданные Николая I не имели информации о произошедшем. Описание коронации на французском и польском языках, судя по всему, широкого хождения в России не имело, но российская пресса также освещала церемонию. О николаевской коронации в Варшаве писали «Сын Отечества», «Вестник Европы», «Отечественные записки», «Северная пчела» и «Московские ведомости»[598]. Вместе с тем обращает на себя внимание тот факт, что в России современники почти не откликнулись на это событие. В дневниках, письмах и тем более в воспоминаниях этого периода применительно к русско-польским отношениям на первый план выходили события, связанные либо с александровской Конституцией, либо с восстанием 1830–1831 гг. Коронация 1829 г. прошла практически незамеченной. Подобное «невнимание» современников, очевидно, объяснялось особенностями представления информации, а именно намеренным смещением акцентов и манипулированием фактами. Именно это обстоятельство, а также отказ от простраивания коммемораций в связи с польской коронацией не позволили российским подданным императора обнаружить суть и значение события.

Мы можем проследить механику этого процесса. Прежде всего отметим – о коронации русское общество было проинформировано постфактум. Именной указ «О совершившемся священном короновании Его Императорского Величества на Царство Польское» был объявлен на следующий день после церемонии[599]. Это шло вразрез с российской традицией: объявление о предстоящей коронации в Москве всегда появлялось задолго