Девушка полночи - Катажина Бонда

– Ты видел?

Буль кивнул.

– Мы в заточении.

– Пока да.

Тамара удивлялась спокойствию мужа.

– Почему мы не уехали рано утром, – ругала она саму себя. – Так было бы лучше для всех.

– Ты хотела сходить в костел.

– Мне нужно было сходить. – Она склонила голову. – Собственно, ты не возражал.

Он подошел к ней, погладил по лицу. Черная, асимметричная челка падала на лоб.

– Теперь даже не знаю, когда мы сможем выехать, – сказал он. – Я должен быть доступен.

Тамара хотела спросить для кого, но сдержалась.

– Ты ведь знаешь, кто это был? – Она стряхнула ладонь Буля со своего лица. Он отошел на безопасное расстояние. Она сжалась, накинула на плечи плед и смотрела на мужа с настороженностью птицы. – Знаешь, правда?

Он встал, подошел к дверям спальни, в которой Клара по-прежнему щебетала в трубку, и проверил, закрыты ли они.

– Это ведь логично, – произнес он спокойно. – Изу жалко. Ее не должно было там быть.

Тамара посмотрела на него испуганно.

– Нам что-то угрожает?

– Тебе – нет.

Раздался звонок видеофона. Буль приложил палец к губам.

Из спальни выбежала возбужденная Клара:

– Это ко мне. Телевидение.

Буль и Тамара не успели отреагировать, как она уже нажала на кнопку интерфона. Потом скрылась в ванной. Когда она вышла оттуда, макияж и прическа были безупречны. Клара потянула за ручку двери, прежде чем раздался стук.

– Здравствуйте. – Саша смотрела на Клару. Обе были удивлены.

– Это опять вы? – только и смогла выдавить из себя девушка Иглы.

– На этот раз я ищу пана Блавицкого.

Буль вышел в коридор и выпрямился.

– Слушаю.

Саша растерянно смотрела на него. В серой толстовке с капюшоном и брюках хаки он производил впечатление атлета. Голова его была гладко обрита, за ухом виднелась татуировка змеи. На шее он носил тоненькую золотую цепочку. И абсолютно ничем не напоминал мужчину из бистро на автозаправке. Этого Павла Саша помнила прекрасно. Когда она поступила в школу полиции, он был на последнем курсе и уже работал в оперативно-следственном отделе. Все им восхищались.

– Это вы – Буль? – Саша опустила глаза в пол. На ногах у него были белые носки. – Павел Блавицкий?

– Мы знакомы?

– Лично – нет. Есть разговор. Я… Есть одна проблема. Можно один на один?

Буль дал знак жене и Кларе. Они удалились. Девушка Иглы оборачивалась несколько раз, демонстрируя явное любопытство, потом шепнула Тамаре на ухо:

– Она была позавчера в клубе.

Саша сняла шапку. Волосы у нее были собраны в конский хвост. Нос покраснел от холода.

– Я занимаюсь составлением психологических портретов неизвестных преступников, убийц. Помогаю полиции, прокуратуре.

– Я знаю, кто такой профайлер, – перебил он ее. – Вы участвуете в этом деле?

– Если мы будем продолжать разговор, то я прошу показать мне какой-нибудь документ, – бросила она, после чего вынула свой.

Буль немного колебался, но потом подошел к выдвижному ящику стола и вынул водительские права.

Она сравнила фотографию, прочла все данные, после чего набрала воздуха в легкие и начала говорить:

– Несколько дней тому назад мне позвонил один человек. Представился вашими именем и фамилией. Говорил, что вам угрожают, что кто-то хочет вас убить. Он дал мне вот это. – Она вынула из сумки конверт с материалами о сотрудниках клуба.

Мужчина очень внимательно просматривал документы. Скривился, увидев фотографию и досье Тамары.

– Кроме того, пятнадцать тысяч аванса, – закончила Саша. – Он утверждал, что Ян Вишневский – Игла – хочет вас убить.

Буль долго рассматривал материалы, после чего разразился громким хохотом. Он смеялся так долго, что Клара и Тамара вышли из кухни, чтобы посмотреть, что случилось. Видеофон опять забренчал. Охранник сообщил об очередных посетителях. Клара подбежала, чтобы открыть. Это уже точно были тележурналисты.

– Звони матери, пусть приедет за тобой. – Буль не повысил голос, но все женщины тут же почувствовали его непререкаемый авторитет.

– Но у меня дома ремонт, – захныкала Клара. – Игла сказал разрушить все стены и закрыть эти ужасные печки. Да и вообще я не могу. Там повсюду его вещи.

Она расплакалась.

– В комнату! На Збышка из Богданца ты уже не вернешься. – Он погрозил ей пальцем. – И попробуй только еще хоть что-нибудь кому-либо сказать.

Люция Ланге проснулась с ужасной головной болью. Она дотронулась до лба. Он горел. Похоже, начинался грипп. Вместо того чтобы встать и принять жаропонижающее, она поглубже спряталась под одеялом. Все потеряло смысл. Уже позавчера, после разговора с тетей, которую Люция обманула, сказав, что работает и не сможет приехать на Пасху, она чувствовала приближение мигрени. Сейчас боль усилилась. Правый глаз пульсировал, ее подташнивало. Вчера она выпила несколько банок пива, что не облегчало ситуацию. И теперь уже сама не знала, в чем причина ее плохого самочувствия: грипп, мигрень или, возможно, обычное похмелье.

Она посмотрела на свои ногти. Один из них, на мизинце, был цвета баклажана. Люция прищемила палец в клубе, две недели назад. Было очень больно, но она даже не пискнула, работала весь вечер за баром. Скоро старый ноготь слезет, под ним уже виднелся новый. «В нашей жизни постоянны только перемены». Эта мысль ненадолго улучшила ей настроение. Она кое-как выкарабкалась из своей берлоги и попыталась принять вертикальное положение. Ноги тряслись, дрожь пробегала по всему телу. Видимо, все-таки ее пробрала какая-то зараза. Она всегда объясняла болячки с точки зрения психосоматики, а сейчас условия для того, чтобы расклеиться, были просто идеальными.

Иза, ее подруга, ее бывшая подруга, лично вышвырнула ее с работы. Еще и назвала воровкой при всей команде. Велела немедленно отдать ключи. Как будто сама никогда не таскала деньги из кассы. Все брали, ведь это были грязные деньги на крышу. Всем это известно. Но кто сейчас поверит Люции? Когда ее, как собаку, прогнали с работы, она позвонила Булю, но тот умыл руки. Спросил только, сколько не хватает. Она не знала. Не успела пересчитать выручку. Иза наверняка запланировала все несколькими днями раньше, потому что предупредила, что возьмет на себя эту неприятную обязанность. Тогда Люция наивно подумала, что подруга хочет помочь ей, даже поблагодарила. Сейчас она была уже почти уверена, что Иза заранее договорилась с Янеком. Иглу легко было обвести вокруг пальца. Ему нужны были только тишина и спокойствие.

Как они это сделали и зачем – ее не интересовало. Ясно было одно: работы теперь нет. Как оплатить кредит, аренду квартиры? Что она будет есть? Что делать? Вернуться к тете с опущенной головой? Сказать, что уволили за воровство? Мать воспользуется случаем, чтобы прочитать ей мораль. Легко говорить, когда ты далеко. Особенно когда самой похвастаться нечем. Мать Люции сидела в норвежской тюрьме за финансовые махинации. Главным образом за необоснованное пользование материальной помощью социальных органов. Сама она была только подставным лицом в шайке, имела фиктивного мужа-норвежца и несколько судимостей на счету. До освобождения ей оставалось еще три года. Она уже имела право на побывки, но тратиться на билеты в Польшу ей не хотелось. Она предпочитала дождаться конца срока, а деньги отложить. Так она говорила и дважды в неделю звонила дочери с допросом, сбрасывая на нее свою фрустрацию. При этом утверждала, что ей нужно, лишь чтобы Люция не пошла по ее стопам. Она была уверена, что дочь принимает наркотики, занимается проституцией или ворует.

– Хочешь закончить, как я? – спрашивала она. – Сначала у тебя получится. Раз, второй. Потом, когда ты будешь уже уверена в себе, что-то пойдет не так, кто-то донесет, потому что захочет провернуть свое небольшое дельце. Легавые возьмут след, а потом уже не будет выбора. На приличную работу тебя никто не примет.

Это действовало. Люция с шестнадцати лет тяжело трудилась. Иногда за гроши. Но любая работа заслуживает уважения, так говорила ее тетка Кристина, сводная сестра матери. Это она воспитала Люцию. Отец сразу после рождения девочки исчез из виду. Матери никогда рядом не было. Она находилась или где-то в пути, или в тюрьме. Беспрестанно проворачивала какие-то дела с очередным партнером, причем каждый последующий был хуже предыдущего. Дружки всегда сбегали с добычей, а мать оказывалась на зоне. Люция надеялась, что она никогда не вернется. Ей больше нравилось, когда мать далеко.

Если бы Люция собиралась ограбить клуб, то сделала бы это грамотно. Раз и навсегда. Одна, без компаньонов, которые могли бы выдать ее. Это было проще простого. Люция не позарилась бы на левую выручку. Она взяла бы деньги, приготовленные для мафии, из тайника в выпотрошенном радиоприемнике пятидесятых годов, который стоял в неоконченной студии звукозаписи. Раз в неделю Буль забирал содержимое и вез кому-то, кто обеспечивал им «опеку». Часть предназначалась Игле, в виде наркотиков. Иногда вместо денег в тайник попадали золотые слитки. Люция однажды заглядывала в сейф. Буль попросил ее, чтобы она привезла папку с документами. Она не посмотрела внутрь, не хотела знать, что перевозит. Он заплатил ей за это две тысячи. Потом Люция еще несколько раз открывала сейф, когда никого не было в клубе. Там были золото, янтарь и облигации. Потом шеф сменил код, но Люция сумела бы его подобрать, если бы захотела. Это был обычный сейф, а не несгораемая касса нового поколения со многими уровнями защиты. Стала бы она воровать мелкие суммы, зная о тайном сейфе? Она даже покраснела от злости, когда вспомнила эту сцену.