Неизвестная Великая Отечественная - Николай Непомнящий

Но тот же самый залп превратил Маринеско в личного врага Сталина и его ближайшего окружения, вынашивавшего свои планы в отношении «Густлова». Лайнер должен был беспрепятственно добраться до цели своего назначения — Киля — и высадить на берег подводников для перехода на ожидавшие их там подводные лодки.

Уже через много лет после окончания войны стало известно, что ни один наш штурмовик и ни один экипаж подводной лодки не получал приказа атаковать «Густлов». Более того, по словам самого Маринеско, по трассе прохождения «Густлова» не было ни одной советской подлодки. И шифровка, полученная им во время похода, была предельно общей: «В связи с начавшимся наступлением наших войск ожидается бегство фашистов из Кенигсберга и Данцига. Следует атаковать прежде всего крупные боевые корабли и транспорты противника». И ни слова конкретно о «Густлове»!

Когда советская разведка доложила Ставке, что на «Густлов» грузятся команды подводников для новых немецких подлодок, пришла в исполнение одна из самых тайных сталинских операций. К этому времени с действующих фронтов были отозваны моряки и летчики, знающие испанский и португальский языки, распространенные в Южной Америке. Не исключено, что Сталин собирался развернуть боевые действия за океаном…

Поразительно, что об этой тайной операции не знал даже командующий Балтфлотом адмирал В.Ф. Трибуц. Когда начались активные боевые действия на Балтике, он запросил у Сталина разрешение ввести в действие стоявшие в резерве боевые корабли. Но вождь категорически запретил их использовать. И пришлось Трибуну воевать лишь «мелочью» — торпедными катерами, морскими охотниками и самолетами-торпедоносцами.

За считаные дни до торпедирования «Густлова» адмирал Трибуц вновь обратился в Ставку с просьбой перевести на Балтику хотя бы авиационные подразделения Северного и Черноморского флотов, поскольку для них война уже закончилась. И снова получил отказ. Трибуц подчеркивает в своих воспоминаниях, что Ставка, по-видимому, хотела сохранить эсминцы и крейсера для какой-то специальной широкомасштабной операции.

Не случайным, конечно, было и то, что, когда, выполнив задание, подлодка С-13 под командованием Александра Маринеско пришла в точку встречи с кораблями обеспечения и сопровождения, горизонт был пуст! Лодку бросили на произвол судьбы. На радиозапросы ответов не последовало. Лодка ушла на глубину, через некоторое время снова всплыла, послав новый запрос. В ответ — зловещее молчание. И тогда Маринеско решил самостоятельно идти на базу подо льдом (!). Но при возвращении по фарватеру, известному только нашим подводникам, С-13 подверглась атаке неизвестной подводной лодки! Четыре часа продолжался подводный поединок, пока неизвестная субмарина не выпустила все свои девять торпед…

Радостно встретили вернувшуюся из похода лодку друзья-подводники. Но только вместо положенных наград пришлось экипажу лодки разделить со своим командиром долгие десятилетия умолчания и забвения. И даже в конце 1980-х годов политуправление Балтфлотом не пожелало простить Маринеско тот геройский подвиг!

Лишь только 5 мая 1990 года Александру Ивановичу Маринеско было присвоено посмертно звание Героя Советского Союза.

Преданный забвению. Триумф и драма подводника Грищенко

Рассказывает капитан 1-го ранга Владимир Шигин: — Когда-то его имя не сходило со страниц газет, его дружбой гордились писатели и поэты, а самые красивые женщины были счастливы, когда он одаривал их мимолетной улыбкой. Ему не было равных в годы войны по количеству уничтоженных вражеских кораблей, а о мастерстве, хитрости и удачливости ходили легенды. Его подчиненные становились адмиралами и пристегивали к кителям Золотые Звезды Героев. Он писал книги и научные трактаты. Его ненавидели начальники и боготворила флотская молодежь. Он так и ушел из жизни, забытый и непонятый, не доделав еще многого, что мог сделать. Но и ныне его подвиги окружены неким молчаливым табу. Все это более чем странно, ибо он был не только лучшим из подводных асов нашей державы, но и ее настоящим национальным героем…

22 июня 1941 года подводный минзаг Л-3, носивший одновременно еще и более гордое название «Фрунзевец», встретил в Лиепае. В те минуты, когда на западной границе ударили первые залпы Великой Отечественной, командир Л-3 капитан 3-го ранга Грищенко получил приказ о немедленном выходе в море.

К моменту начала Великой Отечественной войны Петр Грищенко являлся уже одним из опытнейших командиров подводных лодок. За плечами бывшего мальчишки из глухой черниговской деревни уже было Высшее военно-морское училище, годы службы на различных подводных лодках и Военно-морская академия. Выпускников академии в то время командирами лодок не назначали. Флот стремительно рос, и квалифицированных кадров не хватало. Выпускники академии назначались, как правило, командирами дивизионов, а то и бригад. Несмотря на все это, только Грищенко по окончании академии (причем с отличными показателями) был назначен командиром подводной лодки, причем по собственному желанию: столь велика у него была тяга к морю и «своему» кораблю. Едва Л-3 начала экстренное приготовление к бою и походу, как новое сообщение — уже о начале войны с Германией. А на выходе из аванпорта подводная лодка была внезапно атакована шестеркой пикирующих бомбардировщиков.

Либавский фарватер узок и извилист, но командир «ленинца» все же исхитрился уклониться от атак и прорваться в море.

Первоначальная задача была на первый взгляд несложной: нести дозор в районе маяка Стейнорт и в случае появления неприятельских кораблей атаковать их. До Лиепаи было недалеко, и иногда, поднимая перископ, Грищенко видел над городом багровое зарево пожаров: экипажи стоявших в ремонте и взорванных кораблей из последних сил отбивали атаки наседающего врага.

Тогда произошла первая размолвка командира лодки с военкомом Бакановым. Увидев в перископ, что немцы штурмуют Лиепаю, Баканов заявил Грищенко: «Хватит нам торчать здесь без дела! Надо всплыть. Подойти к берегу и вступить в бой с фашистами, стреляя из пушки».

Разумеется, можно было понять боль военкома, но предложенное им было чистым безумием. Одно 70-миллиметровое орудие «Фрунзевца», естественно, никак не могло повлиять на развитие ситуации в Лиепае, при этом сама лодка была бы в несколько минут неминуемо расстреляна прямой наводкой с берега, так и не успев ничего сделать.

Кроме того, Грищенко имел и вполне конкретный приказ.

Но убедить в своей правоте Баканова (вчерашнего матроса-моториста, закончившего лишь ускоренные политические курсы) опытному командиру с академией за плечами так и не удалось. Уже по возвращении на базу Баканов напишет донос на Грищенко, в котором обвинит его в трусости, как отказавшегося от артиллерийской атаки немецких позиций на берегу. Абсурдность и надуманность этой бумаги будет столь очевидна, что ее не примут всерьез даже особисты, не говоря уже о непосредственных морских начальниках. Все это было так, но нервов командиру Л-3 псевдопатриотичность его военкома потрепала изрядно.

А затем новая задача: выставить неподалеку от Клайпеды минное заграждение. С этим Грищенко справился блестяще. Минная банка была скрытно поставлена как раз на наиболее оживленном морском «перекрестке». И результат не заставил себя ждать. Буквально через несколько дней здесь прогремели два мощных взрыва, и немцы лишились двух своих груженых транспортов. Позднее, уже после войны, станут известны их названия — «Эгерау» и «Хенни».

Из воспоминаний П.Д. Грищенко:

«Идея комбрига Египко идти… в логово врага и закупорить его — меня поразила. Задача нелегкая и исключительно важная… мы шли медленно. С каждым часом приближаясь к цели всего на две мили.

В перископ, кроме зеркальной поверхности моря да надоедливых чаек, ничего не было видно. Но вот, наконец, и поворот на курс 90 градусов… до места постановки еще 18 миль, но уже слышны резкие щелчки: это катера-охотники время от времени сбрасывают глубинные бомбы.

Первые разрывы настораживают… Ложимся на боевой курс… Не успеваю дать команду — «начать постановку», как раздается сильный взрыв, за ним второй. Третий, четвертый… многие падают на палубу. Гаснет освещение. Часть электроламп разбита. На этот раз бомбы упали рядом с Л-3. Можно приступать к минной постановке. Глубина моря у порта всего 18 метров. Боцман Настюхин волнуется, ему с трудом удается удержать глубину 12 метров.

— Пусть лучше старушка тонет, чем покажет свою рубку катерам, — успокаиваю я Настюхина и тут же подаю команду — начать постановку мин.

Ритмично защелкали счетчики. После каждой вышедшей за корму мины слышу по переговорочной трубе голос старшины Овчарова:

— Вышла первая… вторая… третья… Акустик докладывает: