Отравители змей - Андрей Печенежский

посредственным участникам процесса. Я говорю о непреложности все более открывающегося нам наметка истины: путь современной киногероики ой как извилист, быть может, даже более извилист, чем питающее нас представление об извилистости какого бы то ни было пути. Обратимся к ключевому эпизоду картины: герой сидит и читает книгу. Мы понятия не имеем, о чем эта книга и почему вдруг понадобилось человеку сесть и читать ее. Важная деталь - ничего, помимо чтения, не происходит, мир словно застыл, предвкушая прочтение. Кадр, закадровка - все смешалось и повисло паутиной - чудится, герой проигрывает роль читающего с самого начало времен, зритель все более тяготится стылой беспробудностью сюжета, но постепенно изображение все явственнее покрывается пеленой муара - знаком разрушения поверхности красочного слоя... мы чувствуем легкое беспокойство: как же так? мы не успели узнать, кто и чего читает, читает ли,- мы не успели догадаться, насколько важен момент нашего с вами соглядатайства в данном контексте - а персонаж, не перевернув страницы, уже истлевает среди декораций... терпение изменяет не только зрительской аудитории: "Ваша карта бита, а песенка спета!" - так неистово, на грани срыва и окончательного провала - обвиняет за кадром своих коллег-кинематографистов, общество в целом да и, скажем без обиняков, все превратное мироздание другой персонаж "Игольчатой постели". Приходится сожалеть, что в достопамятные времена так называемые "ножницы" всласть потрудились над многострадальной лентой, и закадровка сохранилась фрагментарно, многое безвозвратно утрачено... Так вот, персонаж - это еще не герой, намекают нам авторы,- это до поры лишь фишка "нема и сумбурна" на игровом, в нашем случае - на простынно-наволочном поле. Фишка Оптимум, которая ни своим появлением, ни своим исчезновением на экране еще не привносит, выражаясь научно, экстракта прострации. Но здесь уже проглядывает из-за ширмы навязываемых обстоятельств зависимость между корректировкой параноидальной дезактивации и художественным осмыслением необходимости таковой. Попросту говоря, мы задаемся вечным вопросом: герой он кто или что? Он человек или время? Но человек-герой и геройское время - сие уже было-перебыло, избито и затаскано до дыр в штанинах... Так что же нам остается, спросите вы? Вопрос, замечу попутно, не из простых, и все же я возьму на себя труд ответить, пользуясь нечаянной поддержкой авторов фильма. Да, говорю я, на вибростенды - на главные испытательные стенды искусства - не спрося позволения ни у критической нашей мысли, ни у ее сестер-подружек от папаши Невежества,- выступает некое новое существо, которому я дал бы имя имен: Человек Временный. Это, поверьте мне на слово, не какая-то высокопарная заумь, не игра в слова - но самое веское Слово исконной Игры. Проиллюстрирую свой пассаж другим ключевым эпизодом: персонаж сидит и читает книгу. Мы понятия не имеем, о чем эта книга и зачем вдруг человеку понадобилось сесть и читать ее, ничего, помимо чтения, не происходит, все стирается и виснет тысячелетней паутиной, а мы - по эту сторону экрана,- ощущаем легкое покалывание, догадка настигла нас, но еще не открылась, не осенила, не возвела на пьедестал Посвященности. Немая догадка - мучительна, положение ловца представляется более чем безвыходным, и тут я обращаю свой взор к третьему ключевому эпизоду: все тот же человек, все та же книга, неуловимые ранее проблески эмоций на лике читающего, муар истлевания нетленного и - озарение: вон оно что! Ведь это не человек читает книгу, но Книга - читает человека! С любой страницы, с незапамятных времен, сквозным прочтением,- вздох облегчения: как это верно! - мы все являемся неким сочинением, мы состоим из слов, в том или ином порядке брошенных на бумагу, запечатленных на целлулоиде в адекватных зрительных образах; мы все - порождения знаков и методологии прочтения... У классика, применительно к высказанной мысли, находим бессмертное: ружье должно выстрелить! - однако можно и поспорить: да, да и еще раз да - но при условии, что порох, пуля и само оружие сотворены не из бумаги! - вот тут-то классика никнет, а мы продолжаем задвигаться дальше и глубже, баюкая себя известным изречением небезызвестной бабушки, которая выразилась однажды и вполне половинчато... Так, ни о чем не подозревая, мы сталкиваемся с проблемой собственно метода как единственно возможного способа обитания и пытаемся взглянуть на существо проблемы с позиции постнеоинфантиндифферентности и антисептичности при вскрытии нарыва предпосылок. О Методе написаны горы литературы, взбираясь по ним, ломая ноги и сворачивая шеи, находим эдельвейс понимания важной истины: литература, искусство кино и театра, мир музыкальных созвучий - невольники собственного самопостижения и воссоздания, и где-то в этом диком море, в этой каше, в этом болоте процесса - кувыркаемся мы с вами, утешаясь грезами о свободе выбора... смешно, не правда ли? Чаяния бумажных душ, сострадания к типографской краске... нет, если хотите знать мое компетентное мнение - то я бы никому не посоветовал смотреть такое кино зачем нам знать, по какую сторону экрана мы находимся? Кого прельстит догадка о том, что ты играешь роль играющего роль играющего роль? Кто в этом бедламе занимается распределением ролей и кто решает, какой из эпизодов должен стать для тебя последним?..

- Ваше эфирное время истекло,- напоминает миловидная ведущая и улыбается критику, а потом улыбается зрителям, и все вокруг начинают улыбаться, понимая, что утекает не только эфирное время.

- Вы меня сбили с мысли,- говорит Испражняев-Канский.- И это не первый раз. Когда-нибудь мы с вами крупно поссоримся...

- Да ладно вам ворчать,- говорит ведущая,- ворчун нашелся. Люди пришло кино смотреть, а вы им что показываете?

- Зачем я только связался с вами? - спрашивает кинокритик.- Были бы хоть гонорары приличные, поговорил - получил - купил что-нибудь, опять поговорил опять получил - покушал чего-нибудь... А так - что?

- Что за крохоборство? - умиляется ведущая.- В прямом эфире, по многочисленным... беседа о высоком искусстве и вдруг - леденящая меркантильность, шкурный интерес, незакамуфлированное стяжательство... Люди вправе не простить, и даже озлобиться на средства информации... Верно я говорю? - обращается она к телезрителям.

Внезапно ведущая и кинокритик разряжаются хохотом - заливистым, до слез, до спазматических вздохов, до икоты,- а придя в себя и отдышавшись, оба тянутся через студийный столик в объятия друг к другу. После порции приветственных лобызаний ведущая возвращается в кресло и начинает обмахиваться конвертиком, в то время как Испражняев-Канский водружает на нос очки и без особого желания, спехом - выборматывает в объектив пояснительную речь: зрители, вероятно, решили, что в студии, вот прямо сейчас - вспыхнула гнусная размолвка между участниками программы, что мы тут слегка поцапались и так далее,- а ничего подобного, то-то и называется на языке профессионалов "мускулатурой произведения". Вы страшно удивитесь, а некоторые попросту не поверят,- но мы разыграли небольшую импровизацию под занавес первой серии... Да-да, вы смотрели первую серию фильма "Постель иглы", мы же со своей стороны надеемся, что вы сумели хорошо отдохнуть и с той же наивной непосредственностью воспримете вторую часть киношедевра. Рекомендации остаются прежними, во время просмотра вести себя надлежит по меньшей мере достойно: оставьте в покое семечки, не носитесь по комнате за мухой, не надо выяснять отношений и гудеть пылесосом, а также постарайтесь воздержаться от алкоголя и других наркотических средств; избегайте конфликтов с друзьями, дальние поездки нежелательны; есть шанс получить помощь от влиятельных лиц и не торопитесь принимать решение в сфере супружеских отношений - разрыв явно кому-то на руку; ожидается пополнение бюджета, но день явно не благоприятен для покупки недвижимости; хирургическое вмешательство неотвратимо... а теперь, как говорил мой приятель одессит: "Граждане отдыхающие! Мы вас показательно снимем, будьте зрительны и не лепите на наших цыпочек перья со своих подушек!". Благодарю за внимание... нет, правда, я вам очень и очень благодарен, высидеть такое, доползти до такого завершения - тут уж попахивает гражданским подвигом... да и мы, кто по эту сторону баррикад... то ест