NOTHING: Почти детективная история одного знаменитого художника - Наталья Солей

Ира даже потрясла головой, чтобы сбросить с себя оцепенение.

– Ну, нет. Я так легко не сдамся и не отдам никому то, что по праву принадлежит только мне, – как заклинание повторяла про себя Ира, лихорадочно соображая, что она может предпринять и в каком направлении действовать. В голову ничего толкового не шло, слишком неожиданным был удар. Причем больше всего ее задело то, что Самсонов даже не подумал о том, чтобы как-то смягчить этот удар в отношении нее. Очень не похоже на него. Самсонов никогда не позволял себе сжигать мосты, а тут неожиданно поступил именно так. Ну ничего, она подумает и сама восстановит эти мосты, и… никуда он не денется. Она этого просто не допустит, сама себя успокаивала Ирина.

Машинально открыла сумку, чтобы достать пудреницу. Неожиданно ее взгляд наткнулся на пулю, найденную на ковре в гостиной утром после злополучного визита Лены Макеевой. Зачем-то Ирина сохранила ее? Значит, эта пуля еще сослужит свою службу. Правда, как и когда – Ира еще не знала. Однако пришедшая мысль, неясная и неоформившаяся, вернула ей душевное равновесие и уверенность в своей власти.

Признание литературной рабыни

Как и предполагала Марина, буквально на следующий день после их встречи капитан Власов добрался и до Алябьевой. Услышав, кто он и по какому поводу звонит, Саша сразу занервничала, но сумела справиться с собой, спокойно сказав, что может подъехать в течение дня и ответить на все вопросы.

Смятение Саши было продиктовано тем, что она очень неуверенно себя чувствовала. Встреча в ресторане и неожиданный приход Марины совершенно сбили ее с толка. Ну что она теперь будет говорить этому Власову? Сообщить, что она и слышать не хочет о Самсонове, не то что говорить? Тогда придется объяснять почему, а это, по мнению Марины, нежелательно, поскольку может навести на мысль, что все не так просто в творчестве знаменитого художника. Если раскручивать дальше, то можно прийти к выводу, что у него вполне мог быть мотив для убийства. Убил, конечно, не сам, но… либо замешан косвенно, либо «заказал». Хотя времени на это вроде бы не было. В общем, жутко неприятная история, и пройти по касательной вряд ли удастся.

Когда Саша пришла к Власову, он заканчивал какой-то отчет. Извинившись, попросил минут пять подождать. От нечего делать она стала рассматривать небольшой кабинет, в котором стоял еще один стол, довольно обшарпанный. Очевидно, за ним нередко выпивали, поскольку он был весь покрыт белесыми разнокалиберными кружочками. Несмотря на это, в кабинете было довольно уютно благодаря необычайному буйству различных комнатных цветов. У окна стояли огромный кустистый фикус и монстера с листьями почти в потолок. Чувствовалось, что обитатели этого кабинета любили цветы и умели ухаживать за ними. Откровенно говоря, это удивило Сашу. Ей трудно было представить, что милиционеры могут любить такой несерьезный предмет, как цветы.

Покончив с отчетом и еще раз извинившись, Власов изучающе посмотрел на Сашу. Она кокетливо улыбнулась ему, насколько это было уместно в данной ситуации, по профессиональной привычке стараясь сразу расположить к себе человека. Этот прием, выработанный за долгие годы работы в журналистике, всегда действовал безотказно. Сработал он и на этот раз. К тому же Саша была женщиной довольно привлекательной, а стройная фигура и длинные ноги немного сбивали с толку, к какому поколению она принадлежит. Четких сигналов не было – то ли 35, то ли 45 лет. Власову сразу понравилась эта несколько странноватая и, надо думать, несомненно, эксцентричная особа, которая может приспособиться к любой ситуации. Если суметь ее разговорить, то, скорей всего, будет подробна и откровенна. Видно, что Алябьева очень общительна и коммуникабельна. Само по себе это неплохо, но иной раз наверняка подводит ее. Власов считал, что журналистку лучше иметь в стане своих сторонников и, возможно, консультантов, а потому решил не торопить события и постепенно разговорить ее.

– Вы не переживайте, пытать вас здесь не будут, – улыбнулся в ответ Анатолий.

– Да я и не переживаю. Просто несколько непривычная обстановка, – стала оправдываться Алябьева, сообразив, что волнение ее заметно и она чем-то себя выдала. Стало быть, надо найти какое-то разумное объяснение своему неадекватному состоянию.

– Александра Николаевна, я не собираюсь вас допрашивать в связи с убийством гражданки Макеевой, зная, что вы практически не были знакомы. И все же попросил вас прийти, чтобы просто поговорить о художнике Самсонове, понять, что этот человек из себя представляет. Честно признаюсь, я немного растерян, и в этом деле концы с концами не сходятся. Может быть, вы какие-то вещи сможете прояснить? – стараясь быть максимально корректным, осторожно начал Власов…

– Даже не представляю, что я могу прояснить, – уклончиво ответила Саша, – спрашивайте, постараюсь, если смогу.

– Мне показалось, что у вас не очень хорошие отношения с Михаилом Захаровичем? Или я ошибаюсь? – неожиданно спросил капитан.

– Пожалуй, нет… Не ошибаетесь. Собственно, вы правильно нащупали причину моего нежелания говорить об этом человеке. Я не могу быть по отношению к нему объективна. А в данной ситуации предвзятое отношение может сослужить и ему, да и вам тоже, неверную службу. Вдруг невольно оговорю человека? А я этого совсем не хочу делать, поверьте.

– Да какой оговор?! Об этом и речи нет. Самсонова никто не подозревает, у него четкое алиби, и, по-моему, он не из тех людей, которые способны совершить убийство, во всяком случае своими руками. Мне непонятно, какая связь может существовать между таким респектабельным господином и Еленой Макеевой? Ее-то никоим образом в успешности не заподозришь.

Зачем она со всеми вами искала встречи, а возможно, и встречалась? Какая связь?

– Я даже не могу представить, зачем она приходила к Самсонову.

– А к вам?

– А ко мне? – Саша замялась, вспомнив версию, рассказанную Самсонову. – Во-первых, она почему-то считала, что я тоже недолюбливаю Микиса, во-вторых, хотела от меня узнать, что именно он рассказывал о ней, когда мы работали над книгой, и почему ее книжный образ совершенно не совпадает с оригиналом. Другими словами, хотела понять процент правды. Мне показалось, что Макеева была безумно одиноким человеком, и наступил как раз тот момент, когда она уже не могла оставаться со своими мыслями наедине. Ей стали необходимы люди, с которыми она могла бы обсудить свои проблемы, пусть даже десятилетней давности. Ведь если боль, живущую в тебе, или несправедливость не разобрать в диалоге, то некогда зародившаяся депрессия не пропадет с течением времени, а только усугубится, разрастется как снежный ком. Мне кажется, у Елены были серьезные психологические проблемы, и если бы мне сказали, что она покончила с собой, я бы не удивилась. Это более ожидаемый поворот событий, нежели убийство.

– Тем не менее ее убили, – констатировал Власов. – А ведь Макеева пришла к вам не только излить душу, но и адрес Самсонова узнать. Так?

– Это был повод, как мне показалось.

Я даже не думала, что она этим адресом воспользуется. По-моему, ей просто хотелось поговорить.

– Ну допустим… это вполне возможно. Но почему через столько лет? Как вы думаете? – не унимался капитан.

Саша стала уставать от такой беседы. Поговорить она обожала, но ведь Марина просила не касаться запретных тем, которые могли бы привести к обсуждению творческого метода художника Самсонова. Приходилось все время быть начеку.

– Как это «почему»? Да потому, что книга вышла, и Макеева выглядит там не так, как ей этого бы хотелось. У многих дам Самсонова претензии: кого-то даже не упомянули (кстати сказать, таких большинство), кого-то упомянули, но не так, как они рассчитывали. Книги всегда интересуют тех, кто в них фигурирует. Это же не в газете или журнале упоминание – это уже история. Вот и все.

– Может быть, кто-то спровоцировал ее выяснять отношения с Самсоновым? – продолжал гнуть свою линию капитан.

«Ужас какой-то, – подумала про себя Саша. – Ведь все равно он вырулит на запретную тему. Интересно, как это Марина с Самсоновым планировали избежать ее? Ведь это просто невозможно».

Алябьевой импонировал этот спокойный милиционер, совсем не жлоб, может быть, даже достаточно тонкий человек, который явно не понимает в чем суть проблемы. Вернее «не понять» тут трудно. Он просто не может этого постигнуть. «Кто ж с первого или даже со второго раза может въехать в подобную ситуацию? Невозможно даже представить себе, что за счет других можно не только прожить всю жизнь, но еще и прославиться при этом. Такое не всякий потянет», – мысленно рассуждала Саша, как бы снимая с себя всякие обязательства и уже почти оправдывая свой внутренний отказ от установки не говорить всю правду о Микисе.