Орлеанская девственница - Вольтер

Конец песни двадцатой

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

СОДЕРЖАНИЕЯвленное целомудрие Иоанны. Хитрость Диавола. Свидание, назначенное президентшей Луве великому Тальботу. Услуги, оказанные братом Лурди. Примерное поведение скромной Агнесы. Раскаяние осла. Подвиги Девы. Торжество великого короля Карла VII

Мои дорогой читатель, верно, знает,Что бог-дитя, который наш покойСовсем не по-ребячески смущает,Имеет два колчана за спиной.Когда стрелу из первого колчанаНаправит он, то сладостная ранаНе ноет, не болит, но, что ни час,Становится опаснее для нас.В другом колчане стрелы – пламень жгучий,Который нас испепелить грозит:Все чувства наши крутит вихрь могучий,Забыто все; лицо огнем горит,Какой-то новой жизнью сердце бьется,Кровь новая по жилам буйно льется,Не слышишь ничего, блуждает взгляд.Кипящей несколько часов подрядВоды в котле нестройное волненьеЕсть только слабое изображеньеТех бурных чувств, что нас тогда томят.

О, недостойнейших лгунов орава,Которых мучила Иоанны слава,О, бывшие всегда во власти злаИ истину скрывавшие лукаво,По-вашему, краса всех дев моглаТакой любовью полюбить осла?Вы честь ее берете под сомненье,Наносите ей дерзко оскорбленьеИ, умножая собственный свой срам,Не уважаете прекрасных дам.Не говорите, что Иоанна пала,То повторять одним глупцам пристало,Бессмыслица такая всем ясна.Вы путаете числа, времена,Бесстыдно лжете, не смутясь нимало.Почтительнее к памяти осла!Вам всем не по плечу его дела,Хоть уши вам судьба длинней дала.Ведь если Девственница без смущеньяИ даже с чувством удовлетвореньяВнимала столь неслыханным речам,То это извинительно для дам:Тщеславия безгрешны наслажденья.

И чтоб навек прославить наконецИоанны д'Арк немеркнущий венец,Чтоб доказать, что, овладев собою,Она отбила натиск темных сил,Не поддалась ослу, – я вам открою:Другой любовник у Иоанны был.То Дюнуа; уже давно онаЕму душой возвышенной верна.Пускай ослиной речью, столь блестящей,Она была немного польщена,Но случай этот, многих веселящий,Нельзя считать изменой настоящей.

История расскажет нам,Что Дюнуа, безжалостный к врагам,Златой стрелой из первого колчанаБыл поражен Амуром в сердце. РанаБыла глубокой, но владел собойИ слабостей не ведал наш герой.Он предан был монарху и отчизне;Их честь была ему законом в жизни.

Иоанна! Знал он, что тебя своейОн назовет с исходом бранных дней,И срока ждал, уверен, тверд и молод;Так верный пес, одолевая голод,До устали набегавшись окрест,Дичь держит в пасти, но ее не ест.Однако, видя, что осел небесныйО страсти Деве говорит прелестной,Решил открыть свою любовь и он.Мудрец порой бывает помрачен.Конечно, было слишком безрассудноОтчизну бросить на алтарь любви.Есть грань страстям. Иоанне было трудно,Еще не потушив огня в крови,Сопротивляться своему герою.Любовь над нею власть брала, не скрою;И лишь в последний миг святой ДенисС заоблачных селений грянул внизИ, свет вокруг себя распространяя,На золотом луче слетел из рая,Как в оный день, когда из горних странОн в первый раз спустился в Орлеан.Ударил в грудь Иоанны луч небесный,Она очнулась, и, что было сил,Кричит: «Остановитесь, друг прелестный.Еще не время, час не наступил,Умерьте ваш неудержимый пыл!Вам одному я верность обещаю,Вам девства своего отдам я цвет,Но вы должны еще родному краюПомочь стереть позор последних лет,Изгнать врага, исполнить дело чести;И мы на лаврах ляжем с вами вместе».

Сдержал свои желанья Дюнуа,Услышав столь разумные слова,И обещал им подчиниться свято.Она спешит его поцеловатьПодряд раз двадцать или двадцать пять,Как добрая сестра целует брата.Овладевают вновь они собой,И в их сердцах опять царит покой.Денис их видит и, довольный ими,Спешит с предположеньями своими.Был у надменного Тальбота планТайком проникнуть ночью в Орлеан;Хотел помочь он англичанам бравым,Скорее мужественным, чем лукавым.

Ты торжествуешь, бог любви!О, срам! О злой, Амур, ведь ты предать собралсяОплот и славу Франции врагам!То, перед чем британец колебался,То, что Бедфорд и опытность его,То, что рука Тальбота самогоНе сделали, ты совершить берешься.Ты губишь нас, дитя, а сам смеешься!

И если этот маленький пострелИоанну ранил с соблюденьем правил,То, острия других, ужасных стрелВ грудь нашей президентши он направил.Их мощный и стремительный ударВ душе, в крови ее зажег пожар.Вообразите страшную осаду,Кровавый приступ, ужас, равный аду,Усилья эти, этот страшный бойВ глубоких рвах, на башнях, под стеной,Когда Тальбот с британскими полкамиСтоял пред взорванными воротамиИ, мнилось, на него бросала твердьОгонь, свинец, железо, сталь и смерть.Уже Тальбот, и дерзостный и рьяный,Успел войти в ограду ОрлеанаИ возвышал;свой голос громовой:«Сдавайтесь все! Соратники, за мной!»Покрытый кровью, в этот миг, поверьте,Он был похож на бога битв и смерти,Которому сопутствуют всегдаРаздор, Судьба, Беллона и Беда.

Как бы случайно в президентском домеОтверстья не забили одного,И госпожа Луве могла в истомеГлядеть на паладина своего,На яркий шлем, султаном осененный,Могла заметить взор его влюбленныйИ гордый вид, с которым бы не могСоперничать и древний полубог.По жилам президентши пламя лилось,Она забыла стыд, в ней сердце билось.Так иногда, вся в сладостном чаду,Из темной ложи госпожа ОдуГлядела на бессмертного Барона,Не отрывалась от его лица,Ждала его улыбки и поклонаИ страстью наслаждалась без конца.

Черт, президентшей овладев всецело,К развязке вел без затруднений дело;Амур и черт, вы знаете, – одно.Архангел черный, злом неутолимый,Принять Сюзетты вид решил умно,Служанки верной, доброй и любимой.То девушка полезная была: Она причесывала, завивала,Любовные записки доставляла,Вела хозяйки нежные дела,А кстати и своих не забывала.Лукавый бес, приняв Сюзеттин вид,Красавице влюбленной говорит:«Известны вам мой ум и дарованья;Я исполненью вашего желаньяОт всей души хотела бы помочь.Мой брат двоюродный сегодня в ночьКак раз назначен часовым к воротам.Когда наш город погрузится в сон,Вы там могли бы встретиться с Тальботом.Записку дайте мне; мой брат смышлен,И передать ее сумеет он».Президентша, не предвидя риску,Поторопилась написать записку,Где страсть дышала в каждой запятой:Недаром черт у ней был за спиной.Тальбот великий, получив признанье,Решил пойти на позднее свиданье;Но в эту ночь поклялся он вкуситьНе только негу, но и славу кстати;И он решился, соскочив с кровати,Другим скачком победу захватить.

Монах Лурди, вы помните, быть может,Денисом к англичанам послан былВ надежде, что он там ему поможет.Он был свободен, пел псалмы, служилИ даже исповедовал порою.Тальбот не мог предполагать никак,Что явится помехою героюКакой-то жалкий выродок, дурак,Которого на днях он самоличноРаспорядился выпороть публично.Но иначе судил всесильный рок.В своих решеньях он, как всякий знает,Возносит часто тех, кто недалек,И в дураках разумных оставляет.Небесный луч зажегся вдруг в грудиТяжелодумного отца Лурди,И мозг монаха, просветленный раем,Для мыслей стал отчасти проницаем;Он понял сам, что в нем рассудок есть.Ах, что такое наша мысль, бог весть!Известна ли нам тайная пружина,Безумия и мудрости причина?Известно ли нам, атомом какимФилософ от тупицы отличим,Каких непостижимых клеток силаПитала дух Гомера и ЭсхилаИли какой отравой был вспоенКакой-нибудь Терсит, Зоил, Фрерон?Взлелеет иногда царица ФлораБлиз лилии прекрасной мухомора;Так сотворил их бог, так хочет он.А воля бога скрыта от науки:Ученый лепет – лишь пустые звуки.

Лурди тотчас же любопытен сталВсе замечал, повсюду нос совал.Приметил он, что к городу рядамиТянулись повара за поварами,Что были к вечеру отнесеныТуда куски отличной ветчины,И редкостная дичь, и трюфлей груды,И тонкие граненые сосудыВо льду, в которых было налитоВино священных погребов Сито.Притом все шли поспешно и в молчанье.Тогда Лурди вдруг осенило знанье,Но не латынь пустая, а как разТо, что поступкам нужным учит нас.Он овладел искусством речи сладким,Стал нежным, вкрадчивым, на слухи падким,Подглядывал, умело притаясь,Молчал, болтал, не ощущая страха,Собой являя образец монаха.Их братия, лукава и хитра,Влезает ловко с заднего двора;Проныры и лгуны, пример смутьянам,Войдя сперва в доверие к мещанам,Ползут затем к носителям порфирИ, наконец, заполоняют мир;Одни ханжи, другие понаглее,Лисицы, волки, обезьяны, змеи;Недаром же британцы в старинуОт них очистили свою страну[86].

Лурди тропинкой, вдоль лесной полянки,До королевской добежал стоянкиИ отыскал, волнением объят,Где Бонифаций жил, его собрат.Тот важно в эти миги роковыеОбдумывал вопросы мировые;Он размышлял о тягостных цепях,Которые связуют человека,О судьбах, нам назначенных от века,Об этом мире, об иных мирах.Нет областей, закрытых для познанья,Нетрудно разгадать событий нить.Он понял все: он знает, что свиданьеСпособно государство погубить.Припоминает, что видал недавноОн на заду британского пажаТрех лилий золотых рисунок славный,И в памяти его еще свежаКартина гибели Гермафродита.Он взвесил все. Всзцело ж убежденСтал духувник, что Карлу бог – защита,Когда в беседе обнаружил он,Что брат Лурди стал тонок и умен.

Лурди просил, чтобы его представилМонаршей фаворитке духовник;Он поклонился ей согласно правилИ рассказал все то, во что проник:Как, неспособный побороть желанье,Тальбот назначил вечером свиданьеИ близ ворот, где взорвана стена,С ним президентша встретиться должна.«Могла бы хитростью, когда не силой, —Он молвил ей, – быть кончена война.Ведь так Самсон был побежден Далилой.Агнеса, предложите королюЗа дело взяться». – «Мой отец, молю, —Она в ответ, – скажите, неужелиНавек мне верен Карл на самом деле?»«Не знаю, – молвил он. – Любовь емуЯ ставлю в грех по сану своему,Но сердцем с ним. Не мука, а отрадаСтать из-за ваших глаз добычей ада»,Агнеса улыбнулась: «Ваш ответЛюбезен и находчив, спору нет, —И еле слышно, избегая взгляда,Добавила: – Еще один вопрос:Встречался вам у англичан Монроз?»Ответ Лурди был тонок и уместен:«Его не раз я видел, он прелестен».Агнеса вся зарделась и рукойЛицо закрыла. Овладев собойИ улыбнувшись сдержанно и мило,Она монаха к Карлу проводила.

Лурди достойно там себя держал,И добрый Карл, не дав ему ответа.Всех членов королевского советаИ всех военачальников собрал.На это сборище героев славныхПришла Иоанна, равная средь равных.Явилась, незаметна и скромна,Агнеса с неизменным вышиваньем,И, что б сказать ни вздумала она,Карл следовал ее предначертаньям.

Решили, не жалея ничего,Схватить Тальбота с дамою его;Так в дни былые Марса с АфродитойВ плен захватили Солнце и Вулкан.Был тонко разработан этот план,Лишь небольшому кругу лиц открытый.Сначала вышел Дюнуа. ТяжелБыл дальний путь, которым он пошел,И славится в истории доныне.За ним войска тянулись по равнине,По направленью к городской стене.С своей возлюбленной наединеГерой Тальбот вкушал уж наслажденье,Себе дав мысленно одно мгновеньеНа переход от нежных ласк к войне.Шести полкам велел идти он следом.Исход сраженья был заране ведом,Но после поучения ЛурдиЕго оцепенелые солдатыКакой-то были тяжестью объятыИ спали друг у друга на груди.О, чудо! О, Денис! О, случай странный!

Уже могучий Дюнуа с ИоаннойИ ослепительная свита ихВблизи от укреплений городскихВдоль цепи осаждающих скакали.Арабский конь, из самых дорогих,Которому соперник был едва ли,Шел под Иоанною. В руке ееДеборы было древнее копье,Меч на боку сверкал, тот самый, верно,Который обезглавил Олоферна.И вот, благоговения полна,Молить Дениса начала она:

«О ты, который в Домреми когда-тоМне поручил исполнить труд солдатаИ чудные доспехи вверил мне.Прости меня, что я наединеС твоим ослом, лукавым и неверным,Его речам внимать дерзнула скверным.Тебе напомнить, покровитель мой,Позволь, что некогда моей рукойТы предал казни англичан бесчинных,Бесчестивших монашенок невинных.Предстал еще славнее случай нам.Подай же ныне мощь моим рукам.Я без тебя бессильна и убога.Отчизну охрани во имя бога,На короля пролей лучи любвиИ президента честь восстанови.Молю, пусть нам удастся это дело.Я полагаюсь на тебя всецело!»

Денис к ее молитве снизошел,А в лагере ей внял ее осел:Ее почуял он; что было силыЛетит он второпях на голос милыйИ, со смиреньем на колени став,Ей признается в том, что был не прав.«Владел мной дьявол, знаете вы сами.Раскаиваюсь я». И со слезамиОн умоляет оседлать егоИ слушать не желает ничего.Иоанне ясно, что благая силаКрылатого осла ей возвратила.Его слегка побив, ему онаВнушила на другие временаБыть осмотрительнее и скромнее.Осел клянется в том и, гордо рея,Несет ее сквозь тучи и туман."Я вдруг он падает на англичан,Как молния. На нем летя, Иоанна,Неукротимым гневом обуянна,Льет кровь рекой, пронзает сталь щитовИ отрубает тысячи голов.

Над ней ночное тусклое светилоСияло безразлично и уныло.Британцы, смущены, изумлены,Не сводят глаз с туманной вышины,Но длань разящая укрыта тучей.Войска бегут растерянною кучейИ попадают в руки Дюнуа.У Карла закружилась головаОт счастия. Несметными рядамиЕго враги на смерть несутся самиИ падают на землю без числа,Как беззащитные перепела.Ослиный голос ужас всем внушает;Иоанна руку сверху простирает,Преследует, пронзает, рубит, мстит;Бастард разит; а добрый Карл стреляетНа выбор, в тех, кто в трепете бежит.Тальбот, любовной негой опьяненныйИ без ума от госпожи Луве,С ней лежа головою к голове,Услышал боя грохот заглушённый.Он, торжествуя, молвил про себя:«Ура! Владею Орлеаном я!Амур, – он шепчет в радостной гордыне, —Перед тобою падают твердыни!»Надежды преисполненный ТальботЦелует госпожу Луве, встает,Торопится одеться и, надменный,Выходит, чтоб взглянуть на город пленный.

Тальбот всегда, на случай спешных дел,Оруженосца при себе имел;Тот верный, храбрый и любезный воин,Хранивший плащ, копье и самострел,Был господина своего достоин.«Соратники! Победа! Город пал!» —Вскричал Тальбот. Но сразу замолчал:К нему не бритты верные, а ДеваНесется на осле, дрожа от гнева;Французы ломятся чрез тайный ход;Был потрясен и задрожал Тальбот.Французы восклицают: «Карлу слава!Вперед! Руби налево и направо!Гасконцы, пикардийцы, где вы там?Бей, режь, стреляй! Пощады нет врагам!»

Тальбот, как только поборол смущеньеИ первое осилил впечатленье,Сопротивляться до конца решил:Так, в луже крови, из последних сил,Эней отстаивал родную Трою.Тальбот был равен этому герою —Тальбот своей страны не посрамил,Готовый драться хоть со всей вселенной.С ним был оруженосец неизменный.Они французов отразить хотят,Но те идут за рядом новый ряд,И им Тальбот победу уступает.Сдается он, но чести не теряет.Иоанна и бастард героя чтятИ, рыцарю сказав по комплименту,Отводят президентшу к президенту.Тот простодушно счастлив тем, что с ней:Не ведать ничего – удел мужей.Луве не знал до окончанья жизни,Чем госпожа Луве была отчизне.Рукоплескал вверху Денис святой;Святой Георгий был объят тоской;Осел ревел пронзительно и гордо,Вселяя трепет в воинов Бедфорда;Героем Карл Седьмой себя считалИ в городе Агнесе ужин дал,И в ту же ночь стыдливая Иоанна,Осла спровадив в райские хлева,В положенном обете постоянна,Сдержала слово перед Дюнуа.А брат Лурди направо и налевоЕще кричал: «Она всем девам дева!»

Конец песни двадцать первой и последней