«Кон-Тики» - Тур Хейердал

Летучая рыба, которую мы теперь собирали на палубе, принадлежала уже к другому, куда более крупному виду, знакомому мне по той поре, когда я ловил рыбу вместе с островитянами у берегов Фату-Хивы.

Трое суток несло нас к этому острову, но тут подул сильный норд-ост, и мы повернули в сторону атоллов Туамоту. Плот вышел из Южного экваториального течения, и сразу в мире течений начался ералаш. Сегодня они есть, завтра невесть куда пропали. Течения напоминали невидимые реки, разветвляющиеся в океане. Как течение посильнее, смотришь – и волна покруче, и температура воды на градус пониже. О его направлении и силе мы могли также судить по разнице между счислимой и действительной позицией нашего плота, ежедневно определяемой Эриком.

На самом пороге Полинезии ветер вдруг спал, передав нас слабому течению, которое, к нашему ужасу, держало курс на Антарктиду. Правда, мертвого штиля не было не только в этот раз, но и вообще за все плавание, а при слабом ветре мы ставили все паруса, чтобы использовать малейшее дуновение. Не было дня, когда бы нас несло обратно к Америке, и самый маленький суточный переход составлял 9 морских миль (около 17 километров), средняя же скорость была 42,5 морской мили (78,5 километра) в сутки.

Но совесть не позволила пассату совсем бросить нас на финише. Он снова заступил на вахту и принялся подталкивать разболтанный плот, который готовился к завершающему броску в незнакомой части света.

С каждым днем росло количество морских птиц, бесцельно круживших над нашим плотом. Однажды вечером, когда солнце готовилось нырнуть в море, мы заметили, что птицы вокруг сильно прибавили ходу. Они спешили на запад, не замечая ни нас, ни летучих рыб. С верхушки мачты мы убедились, что, пройдя над нами, птицы дальше летят одним курсом. То ли им сверху было видно что-то, чего мы не могли разглядеть, то ли они просто следовали инстинкту. Во всяком случае они целеустремленно летели к ближайшему островку, к своим гнездам.

Мы повернули кормовое весло, чтобы плот шел туда же, куда исчезали птицы. И после того как стемнело, мы слышали крики отставших, которые шли под звездным небом тем же курсом, что и плот. Ночь выдалась чудесная, в третий раз после нашего старта была почти полная луна.

На следующий день в воздухе над нами стало еще больше птиц, но на этот раз нам не надо было дожидаться вечера, чтобы они указали путь, это сделало за них появившееся над горизонтом неподвижно стоящее облако. Остальные облака легкими хлопьями возникали на небе на востоке, увлекаемые пассатом, пересекали небосвод и исчезали за краем моря на западе. Так вели себя пассатные облака, когда я познакомился с ними на Фату-Хиве, и ту же картину мы день и ночь наблюдали в небе над «Кон-Тики». А одинокое облако над горизонтом на юго-западе не трогалось с места, торчало, будто столб пара, пропуская мимо пассатные. По-латыни такие неподвижные облака называют кумулюнимбус. Полинезийцы этого не знали, зато они знали, что под такими облаками находится суша. Тропическое солнце раскаляет песок, получается восходящий поток горячего влажного воздуха, который, достигнув более холодных слоев атмосферы, конденсируется.

Мы правили на это облако, пока оно не скрылось после заката. Ветер был ровный, и с закрепленным рулем «Кон-Тики», как всегда в хорошую погоду, сам держал курс. Теперь задачей вахтенного было сидеть, сколько хватит выдержки, на истертой до блеска дощечке на мачте, высматривая признаки земли.

Всю ночь в воздухе над нами стоял оглушительный птичий крик. И с неба светила почти полная луна.

Глава 7. Встреча с Полинезией

Первая встреча с землей. – Нас относит от Пука-Пука. – Праздник у рифа Ангатау. – У врат рая. – Первые полинезийцы. – Новая команда «Кон-Тики». – Кнют получает увольнение на берег. – Неравная схватка. – Нас опять относит в море. – Опасные воды. – От Такуме до Рароиа. – Нас несет к чертовой мельнице. – Во власти прибоя. – Крушение. – На коралловом рифе. – Мы находим необитаемый остров

В ночь на 30 июля на «Кон-Тики» царило какое-то особенное настроение. Возможно, неумолчный гомон морских птиц вызвал у нас ощущение, что назревает что-то необычное. Три месяца мы кроме шума моря слышали только монотонный, безжизненный скрип канатов, после этого многоголосый птичий хор казался таким земным и пылким. И луна, плясавшая вокруг впередсмотрящего на мачте, выглядела небывало большой и круглой. Глядя на нее, мы представляли себе пальмовые кроны и тропическую романтику; луна не была такой желтой, когда свет ее падал на холодных рыб в пустынном океане.

В шесть утра Бенгт покинул наблюдательный пункт, разбудил Германа и лег спать. Когда Герман полез на скрипучую, шаткую мачту, уже светало. А десять минут спустя он скатился вниз по веревочному трапу и дернул меня за ногу:

– Вставай, погляди на свой остров!

Лицо его сияло, и я выскочил на палубу, а за мной – Бенгт, который еще не успел по-настоящему заснуть. Один за другим мы вскарабкались на мачту. Кругом метались птицы. В воде отражалась сине-фиолетовая мгла – след отступающей ночи, но восточный горизонт весь зарделся, и румяное зарево быстро росло, а на юго-востоке на багровом фоне зари протянулась слабая тень, будто начерченная синим карандашом.

Земля! Остров! Мы пожирали его глазами, потом растормошили остальных членов экипажа, они ошалело выскочили из хижины и завертели головами в разные стороны, словно ожидали, что плот сейчас врежется в берег. Голосистые морские птицы перекинули в небе мост к далекому острову, который все яснее вырисовывался на горизонте, по мере того как заря из красной становилась золотой.

Нам сразу бросилось в глаза, что остров лежит не там, где он должен быть. Но острова не дрейфуют, значит, плот ночью попал в течение, идущее на север. Одного взгляда на море было достаточно, чтобы по ходу волн убедиться, что этот шанс уже упущен. Отсюда ветер не позволит нам пробиться к острову. Известно, в архипелаге Туамоту хватает сильных местных течений, которые сплошь и рядом меняют направление, столкнувшись с сушей, да еще на них влияют мощные приливы и отливы, устремляющиеся через рифы и лагуны.

Мы переложили руль, хотя отлично знали, что это ни к чему. В половине седьмого солнце вынырнуло из моря и, как всегда в тропиках, пошло прямо вверх. До острова теперь было несколько морских миль, над горизонтом словно ползла полоска леса. Деревья сплошной стеной выстроились вдоль узкого светлого бережка, такого плоского, что он поминутно пропадал за волнами. По вычислениям Эрика, это был Пука-Пука, первый из островов Туамоту. Лоция 1940 года, обе наши карты и обсервации Эрика совсем по-разному указывали координаты острова, но других островов по соседству не было, а потому не приходилось сомневаться в том, что это в самом деле Пука-Пука.

Никто на борту не давал волю своим чувствам. Развернув парус и переложив руль, мы молча смотрели, кто с мачты, кто с палубы, на эту землю, которая вдруг появилась на горизонте среди могучего, необозримого океана. Наконец-то перед нами было наглядное доказательство, что мы все эти месяцы продвигались вперед, а не просто качались вверх и вниз в центре одного и того же водного диска. Все мы были очень довольны, что достигли Полинезии, но все-таки было чуточку досадно, что манящий остров недосягаем, наш долгий дрейф на запад продолжается.

Сразу после восхода солнца над деревьями в левой части острова поднялся к небу столб черного дыма. Мы смотрели на него и представляли себе, как люди на Пука-Пука, проснувшись, готовят завтрак. Никто из нас тогда не подозревал, что островитяне заметили плот и дым был сигналом, приглашением пристать к берегу. Около семи часов наши просоленные ноздри уловили слабый запах горящих сучьев борзо. Я сразу вспомнил костер на берегу Фату-Хивы… Еще через полчаса к нам донесся аромат сырых дров и леса. Остров уходил назад, и ветер приносил его дыхание. Мы с Германом минут пятнадцать висели на мачте, упиваясь запахом листьев и трав. Да, это Полинезия, чудесное благоухание плодородной земли после 93 суток среди волн, во власти соленого ветра. Бенгт уже храпел в своем спальном мешке, Эрик и Торстейн, лежа в хижине, предались размышлениям, а Кнют выбегал на палубу понюхать запах листьев, потом опять брался за дневник.

В половине девятого Пука-Пука канул в воду за кормой, но с мачты мы еще до половины одиннадцатого видели на горизонте синеватую полоску. Наконец и она исчезла, только застывший в небе кумулюнимбус говорил, где лежит Пука-Пука. Птицы отстали. Им больше нравилась наветренная сторона острова: вечером, набив живот, возвращаешься домой с попутным ветром. Заметно поредели ряды корифен, гораздо меньше лоцманов стало под плотом.

Ночью Бенгт заявил, что соскучился по столу и стульям, дескать, уже все бока протер, читая лежа. А вообще-то он был даже рад, что мы промахнулись на этот раз, ему еще осталось прочитать три книги. Торстейну вдруг захотелось яблока, а я проснулся среди ночи оттого, что ощутил чудесный запах котлет с луком. Увы, это была всего-навсего чья-то грязная рубаха.