«Кон-Тики» - Тур Хейердал

И вдруг мы увидели, как Кнют присел и бросился в воду. Держа в одной руке спасательный жилет, он плыл изо всех сил. Когда голова Германа показывалась на гребне, Кнюта не было видно, а когда появлялся Кнют, Герман пропадал из виду. Но вот две головы вместе поднялись на волне, друзья встретились, и оба крепко держались за жилет. Кнют помахал рукой. Мы уже успели вытащить обратно надувную лодку и теперь принялись лихорадочно выбирать линь спасательного жилета, не спуская глаз с темного силуэта, который корчился в воде позади наших друзей. Когда Кнют еще только пробивался к Герману, загадочное чудовище крепко его напугало, высунув из воды темно-зеленый треугольник. Один Герман знал, что это не акула и не какой-либо другой хищник, просто наполненный воздухом угол непромокаемого спального мешка. Впрочем, мешок недолго плавал, после того как мы благополучно вытащили Германа и Кнюта на плот.

Тот, кто похитил его, явно упустил добычу поценнее…

– Спасибо, что меня не было внутри, – сказал Торстейн и занял свое место у руля.

А вообще-то в тот вечер мы не были расположены острить. Еще долго нас не покидало чувство ужаса, правда, к нему примешивалась благодарность провидению за то, что нас на борту по-прежнему шестеро.

И Кнют услышал немало добрых слов не только от Германа – от всех нас.

Впрочем, долго размышлять над случившимся было некогда. Небо опять почернело, ветер дул все сильнее, и еще до ночи мы встретили новый шторм. Теперь спасательный жилет плыл на длинном лине за кормой плота, и, если кого-нибудь вдруг снесет за борт, будет за что ухватиться. Потом спустилась ночь, и в кромешном мраке мы уже ничего не видели, только слышали, как завывает в снастях ветер, под напором которого хижина скрипела так, что казалось – она вот-вот улетит. Но хижина была накрыта брезентом и хорошо укреплена растяжками. Мы чувствовали, как «Кон-Тики» взлетает на шипящих гребнях, при этом бревна ходили ходуном, будто клавиши пианино. Нас всегда удивляло, почему из широких щелей между бревнами не бьет фонтаном вода, хотя они работали, словно могучие мехи, качая влажный воздух.

Пять суток шторм чередовался с крепким ветром, море вспахали глубокие борозды, полные водяной пыли, сорванной с гребней бурлящих серо-голубых валов, словно сплющенных могучими порывами ветра. Наконец среди туч появились синие просветы, а затем зловещие черные тучи и вовсе уступили место вечно побеждающему синему небу, шторм прошел дальше. На память о себе он оставил поломанное весло и лопнувший парус; гуары оборвали канаты снизу и болтались между бревнами. Но сами мы и весь наш груз были в полной сохранности.

Два шторма заметно расшатали плот. Большая нагрузка на крутых волнах растянула канаты, а непрерывное трение заставило их глубоко врезаться в бальсовую древесину. Мы были рады, что последовали инкским образцам, а не воспользовались стальным тросом, который в шторм попросту перепилил бы все бревна. И, возьми мы для основы высушенную бальсу с максимальной плавучестью, плот давно затонул бы под нами, пропитавшись морской водой. А так сок свежесрубленных стволов играл роль пропитки, которая не пускала воду внутрь. Правда, крепления настолько ослабли, что приходилось следить, как бы нога не угодила в щель между бревнами, где ее вполне могло раздавить, когда бревна сталкивались с огромной силой. На носу и на корме, где не было настила, приходилось пружинить ногами, когда мы стояли на двух соседних бревнах. К тому же на корме обросшие влажной зеленью бревна были скользкими, как листья банана. И хотя мы протоптали тропку, а для рулевого положили широкую доску, не так-то просто было устоять на ногах под ударами волн. Один из девяти стволов-великанов с левого борта день и ночь глухо бился о поперечины. И отчаянно скрипели канаты в месте скрещения мачт, которые опирались каждая на свое бревно и все время качались не в лад.

Кормовое весло мы скрепили длинными шинами из твердого мангрового дерева, а Эрик и Бенгт выступили в роли парусных мастеров. И вот уже голова Кон-Тики опять решительно смотрит в сторону Полинезии и руль приплясывает на присмиревших волнах. Только гуары не хотели работать, как прежде. Ведь нижние крепления лопнули, поэтому гуары не могли противостоять напору воды и болтались под плотом туда-сюда. Добраться до канатов снизу было невозможно, они совсем обросли. Сняв палубный настил, мы обнаружили, что из главных канатов, скреплявших основу, лишь три не выдержали, да и то их перетерло неудачно уложенным грузом. Сразу было видно, что бревна впитали изрядно воды, зато груз в целом убавился и выходило примерно так на так. Мы уже израсходовали большую часть провианта и пресной воды, а радисты, кроме того, заметно сократили запас сухих батарей.

Подводя итоги после шторма, мы заключили, что плот не утонет и не рассыплется на отрезке, который еще отделял нас от островов. Теперь нас больше всего занимала совсем другая проблема: каким будет финиш нашего путешествия?

«Кон-Тики» будет упорно пробиваться на запад, пока не боднет носом скалу или что-нибудь еще, что преградит нам путь. Но плавание можно считать законченным лишь после того, как вся команда благополучно высадится на один из многочисленных полинезийских островов.

Пока что невозможно было сказать, где именно плот пристанет к суше. Мы находились одинаково далеко от Маркизского архипелага и от островов Туамоту и вполне могли пройти между ними, не увидев ни того, ни другого. Ближайший из Маркизских островов был в 300 морских милях на северо-запад, ближайший из группы Туамоту – в 300 милях на юго-запад, а ветер и течение в основном держались западного направления.

Между прочим, на северо-западе ближе всех был Фату-Хива, тот самый лесистый горный, островок, на берегу которого, живя в свайной хижине, я услышал яркие рассказы старика о главном боге его племени – Тики. Если «Кон-Тики» прибьет к этому берегу, я встречу немало знакомых, но старик вряд ли будет среди них. Он, наверное, давно покинул этот мир, в душе надеясь увидеть самого Тики. Да, если нас понесет к Маркизскому архипелагу, мои друзья убедятся, что там от острова до острова довольно далеко и волны с ревом разбиваются об отвесные скалы, вся надежда на узкие долины, заканчивающиеся тесными бухтами.

Если же мы пойдем к Туамоту, там острова густо рассыпаны на большой площади. Правда, этот архипелаг еще называют «Низкие», или «Опасные острова», потому что он весь сложен из кораллов, представляя собой коварные рифы и поросшие пальмами атоллы, которые возвышаются всего на 2–3 метра над поверхностью моря. Кольцевые рифы ограждают барьером каждый атолл, затрудняя судоходство в этой области. Но хотя атоллы Туамоту сооружены коралловыми полипами, а Маркизские острова представляют собою потухшие вулканы, оба архипелага населяет один и тот же полинезийский народ, тут и там вожди считают Тики родоначальником.

Уже 3 июля, когда до Полинезии была еще тысяча миль, природа подсказала нам, как она некогда подсказывала первым выходцам из Перу, что впереди в океане где-то лежит суша. Покинув берег Перу, мы наблюдали небольшие стаи фрегатов, пока не ушли примерно на тысячу морских миль от материка. Около 100° западной долготы они исчезли, и после этого мы встречали качурок. И вот 3 июля, у 125° западной долготы, снова появились фрегаты. С этого дня мы часто их видели, когда высоко в небе, а когда над гребнями волн, где они перехватывали летучих рыбок, спасающихся от корифен. Эти фрегаты прилетели не из Америки, оставшейся у нас далеко за кормой, их дом был где-то впереди.

Шестнадцатого июля природа послала нам еще более яркое свидетельство: мы выловили девятифутовую акулу, и та отрыгнула большую непереваренную морскую звезду, которую недавно подобрала у какого-то берега.

А на следующий день нас навестили гости прямо из Полинезии. Торжественная минута – две крупные олуши появились над горизонтом на западе и вскоре очутились над нашей мачтой. Сделали несколько кругов, потом сложили свои полутораметровые крылья и закачались на воде рядом с плотом. Тотчас подскочили любопытные корифены и заметались вокруг плавающих птиц, однако ни одна из сторон не задевала другую. Первые живые посланцы как бы желали нам «добро пожаловать» в Полинезию. Вечером олуши не улетали, они остались отдыхать на море, и после полуночи мы слышали их хриплые крики, когда они парили вокруг мачты.

Летучая рыба, которую мы теперь собирали на палубе, принадлежала уже к другому, куда более крупному виду, знакомому мне по той поре, когда я ловил рыбу вместе с островитянами у берегов Фату-Хивы.

Трое суток несло нас к этому острову, но тут подул сильный норд-ост, и мы повернули в сторону атоллов Туамоту. Плот вышел из Южного экваториального течения, и сразу в мире течений начался ералаш. Сегодня они есть, завтра невесть куда пропали. Течения напоминали невидимые реки, разветвляющиеся в океане. Как течение посильнее, смотришь – и волна покруче, и температура воды на градус пониже. О его направлении и силе мы могли также судить по разнице между счислимой и действительной позицией нашего плота, ежедневно определяемой Эриком.