Венеция зимой - Эмманюэль Роблес

— Впервые. — Он не лгал и не пытался оправдаться.

Этот короткий разговор, казалось, слегка снял напряжение.

— У тебя неприятности? — спросила Тереза, помолчав.

— В общем-то да.

— Из-за женщины?

Андре взглянул на Терезу, удивленный ее проницательностью, но он вовсе не собирался изливать душу перед уличной девкой. Жестом показал, где висит пиджак. Она бросила его Андре и, пока тот искал бумажник, причесалась перед зеркалом в шкафу, не спуская с Андре глаз. Он тоже видел ее в зеркале. Их взгляды встретились. Он протянул ей деньги. Тереза старательно пересчитала их, наморщив лоб, видимо, решила, что достаточно, отперла дверь и молча вышла с пальто в руках.

Андре слышал, как удаляются в сторону лифта и затихают ее шаги. Растянувшись на кровати, положив руки под голову, он чувствовал себя вычеркнутым из жизни и был умерен, что если не сломит сопротивление Элен, то лишится чего-то навсегда.

В воскресенье вечером Элен вернулась из Местре и от Марио, забывшего о своем обещании молчать, узнала о визите Андре. Элен стало страшно. Ужинала она у Марты с Карло, говорила только об Анне-Марии, не упомянув об Андре, и попросила разрешения переночевать, сославшись на усталость. В комнате над кроватью она вновь увидела смутно тревожившую ее картину, на которой человек в полумаске подавал какой-то знак своей спутнице.

Проснувшись, она подумала, что не сможет долго вести с Андре эту недостойную игру в прятки, нужно, ничего не боясь, встретиться с ним и окончательно поговорить.

В понедельник утром — оно было словно пронизано нежным январским солнцем — Элен отправилась на почту и позвонила Андре. Ей пришлось подождать. В кабине пахло клеем и окурками. Она стояла, глядя на полированную деревянную стену с надписями и непристойными рисунками, и среди них — фаллос, похожий на очковую змею с немигающими глазами, нарисованными на дискообразной шее.

— А, это ты! — воскликнул Андре, и от его радостного голоса Элен вздрогнула, точно ее ошпарили кипятком.

— Я прочитала твою записку сказала Элен, — но должна была ехать в Местре…

Вопреки ожиданию Элен, он не упрекнул ее за то, что она не позвонила перед отъездом.

— Я все понимаю, — продолжал он тем же непринужденным тоном, — давай вместе пообедаем. Встретимся в ресторане гостиницы. Здесь вполне прилично, а обеды начинаются с половины первого.

Она отказалась, вспомнив, что в два часа, как обычно, должна быть у мадам Поли, которая живет очень далеко — за церковью Иезуитов, на улице Святой Катерины. Он молчал, и ей показалось, что на другом конце провода ее собеседник вне себя от ярости. Машинально Элен взглянула на свою руку — она так сильно сжала задвижку двери, что побелели суставы.

— Ну, ладно, — сказал он наконец. — Тогда давай договоримся на вечер, в том же месте, ну, скажем, часов в семь?

— Хорошо, — Сказала она, — в семь.

— Ну, дорогая, ты снова становишься умницей.

Она не ответила, потому что ей вдруг стало нечем дышать, и она чуть не потеряла сознание в этой кабине. В висках быстро стучала кровь. Она первая повесила трубку.

6

Мадам Поли решила рассказать Элен о пришедшем ей в голову плане, из-за которого она даже потеряла всякий интерес к личной жизни молодой женщины.

Мадам Поли уже поправилась, хотя вид у нее был еще больной. Она снова восседала в гостиной среди книг, безделушек и горшков с цветами.

— Я уверена, — сказала она, — что уйду из жизни раньше моего мужа. И мне не очень-то улыбается, что он будет торжествовать, когда моя смерть развяжет ему руки и он сможет творить свои гнусности. Вы меня слушаете?

— Конечно, мадам.

— Мне кажется, вы думаете о другом.

— Вам это только кажется, мадам.

— Можете вы хоть на минутку отвлечься от своих печальных мыслей?

— Я стараюсь, мадам.

— Ну ладно.

Она сняла очки, устроилась поудобнее на диване, ее отекшие ноги в черных чулках выглядывали из-под халата.

— Я хочу продиктовать на магнитофон свои воспоминания. А потом найду кого-нибудь, чтобы перепечатать их с пленки. Понимаете, что я имею в виду?

— Нет, мадам.

— До чего же вы глупы! Я же их потом опубликую!

Казалось, ее маленькие глазки, утопавшие в жирных розовых щечках, буравили Элен, словно через прорези в маске. Элен уловила в ее взгляде ту же яростную настойчивость, что и в глазах Андре.

— Я не идиотка. Разумеется, никто из издателей не захочет их печатать. Но я уже звонила в одну типографию. Там согласились взяться за эту работу, если я оплачу все расходы. Тысячи экземпляров, полагаю, будет достаточно. Ну, что вы на это скажете?

— Я думаю, это вполне осуществимо, — сказала Элен осторожно, уверенная, что ее мнением интересуются только из вежливости.

— Еще бы! С помощью денег можно добиться всего! Это известно. Но самое интересное не в том, чтобы просто рассказать о моей жизни, хотя мне есть о чем вспомнить. Я хочу, чтобы все узнали, какие муки я перенесла, сосуществуя с этим типом, который, к несчастью, достался мне в супруги! Пусть узнают, как меня унижал, эксплуатировал, издевался надо мной все эти годы человек, защищенный чудовищными законами, превращающими нас в рабынь!

— А это не рискованно? — спросила Элен.

— Я ничего не боюсь. Мой адвокат хитер, как лис!

Мадам Поли все больше оживлялась, и при каждом жесте ее браслеты воинственно позвякивали.

— Это еще не все, и вот тут-то дело касается вас. У нас с мужем много друзей в Париже. Я бы хотела перевести мою книгу на французский. Экземпляров пятьсот. Вы бы взялись за перевод? Не отвечайте сразу. Сначала подумайте. Я заплачу хорошо. Хочу, чтобы друзья во Франции узнали правду о моей загубленной жизни! Разумеется, подарочные издания будут вручены людям выдающимся, например папе римскому.

— Почему же папе, мадам?

— Глупышка! Я, хоть и неверующая, хочу, чтобы Его Святейшество узнал, что богатейший католик, благочестивый до мозга костей — он ведь до сих пор крестится перед церковью, представляете? — в действительности гнуснейшее создание, проходимец, каких вы во Франции называете тартюфами!

Все больше возбуждаясь, она размахивала толстыми короткими ручками, словно выплескивала накопившуюся ненависть, в которой теперь сосредоточился весь смысл ее оставшейся жизни.

— Имейте в виду, я все предусмотрела! С этой проклятой болезнью я, может статься, умру раньше, чем выйдет книга. Но я уже договорилась с нотариусом. В завещании указано, что книги на итальянском и французском языках будут разосланы по списку — я его сейчас составляю! И даже если я умру, то оставлю после себя бомбу, которая обязательно взорвется.