Клочья тьмы на игле времени - Михаил Емцев

Прямо против того островка стоял на мосту дом с круглой островерхой башней. Над входом был фриз, изображавший шабаш. Черный козлище с рогами лирой, увитыми гирляндой цветов, розовые округлости молодых ведьм, всякая нечисть непотребная с клювами и хвостами да кипящие котлы с младенцами. Приволье. Лунный свет на поляне. Тени от стволов…

Превосходный фриз. Соблазнительнейший шабаш. Ради такого шабаша и души бессмертной не пожалеешь.

Сотнями жгли храмовников, обвиненных в мерзком идолопоклонстве, оговоривших себя под пыткой.

А что такое смерть? Такое ль это зло,Как всем нам кажется? Быть может, умирая,В последний, горький час дошедшему до края,Как в первый час пути, совсем не тяжело? [14]

Поглядел незнакомец на фриз и поднялся по ветхим деревянным ступеням. Скрипели они надрывно и жалобно, как души в чистилище. Дверь была высоко, на втором этаже, почти под самым фризом. Только тут и заметил, наконец, он дощечку из черной бронзы:

«Мессир Рэне, парфюмер королевы-матери».

По углам дощечки — черепа и совы. На двери вместо молотка выбеленная баранья лопатка, а над дверью чучело летучей мыши вниз головой.

«И не боится, черт вертлявый, — усмехнулся малиновый капитан, — живет открыто, как хочет. Да и чего бояться ему? Слава вечному пламени, мы не в Испании. Нет у нас своей Изабеллы и импотентного фанатика кардинала Хименеса, а христианнейший король Генрих II и девка его Диана де Пуатье давно уже на кладбище. Кончилось мрачное царство попов. Теперь колдунам раздолье. Поговаривают, что придурковатый ведун по кличке Три Лестницы насчитал во всей Франции сотню тысяч одних только ведьм. Вся страна теперь словно единая ведьма. Шарлатаны проклятые! Так и льнут к Екатерине Медичи. Предсказатели, маги халдейские, цыгане, фокусники, астрологи. Но Рэне не чета им. Он дело знает! Наш человек».

Левой рукой взял баранью лопатку и трижды постучал условным секретным стуком.

Рэне отворил ему без всяких паролей. Давно уже приметил в глазок малиновый плащ. Знал, зачем пожаловал незнакомец. Провел гостя прямо в лабораторию. Заставил спуститься по узкой винтовой лестнице в каменное святилище свое. Но такого ничем не удивишь. Что ему горны и перегонные кубы, стеклянные реторты да глиняные тигли! Он, слава светозарному, такого в подземных храмах нагляделся…

Гость держался уверенно, как равный с равным. Молча вручил парфюмеру розенкрейцерский манускрипт. Сел в глубокое старое кресло. Согнав злобную черную кошку и смахнув пыль, очистил перед собой место на лабораторном столе. Отодвинул в сторону звездные таблицы, корешки мандрагоры, высушенную до черноты кисть какого-то висельника и человеческий вполне сформировавшийся зародыш в стеклянной банке.

— Ну и что вы нам посоветуете, мэтр? — спросил он, когда парфюмер закончил чтение.

— Не очень легко, но возможно.

— Не пожелаете ли дать мне самые общие объяснения?

— Охотно, сударь, — любезно ответил парфюмер, — но это потребует предварительных затрат… — Он выжидательно поглядел на гостя.

— Сколько? — сухо спросил тот, с удивлением чувствуя, что не питает к парфюмеру королевы-матери ни малейшей неприязни.

«Сразу видно, деловой человек. С таким можно ладить. И право, не стоит скупиться. Судя по всему, затраты окупятся с лихвой».

— Половину.

— Половину чего? — не понял капитан.

— Той суммы, которую вам вручили сегодня утром.

— Она дана мне не только на расходы, мэтр. Здесь и мои наградные.

— Они еще будут у вас, — серьезно заверил Рэне. В голосе его звучало абсолютное знание.

— Ладно, мэтр. Я вам доверяю, — сказал капитан, доставая один из мешочков. — Здесь двадцать пять двойных испанских пистолей. Ровно половина.

— Знаю, — кивнул ему Рэне, ловко убирая мешочек, который словно растворился под его ладонью.

— Знаете? — недоверчиво улыбнулся гость.

— Я все знаю, — все так же серьезно ответил парфюмер.

«Дельный мужчина, — с растущим уважением подумал капитан, — умеет себя подать. Недаром он при королеве-матери, как Локуста при Нероне. Скольких уже отравил, а никто худого слова про него не скажет».

— Не надо так думать, — тихо сказал Рэне. — Давайте лучше поговорим о деле.

Капитан вздрогнул. Потом натянуто рассмеялся.

— О деле так о деле, дорогой мэтр. Вы сумеете найти избранника?

— Да.

— Что вам для этого нужно?

— Мне известен день его рождения, теперешний возраст и знак зодиака, под которым он появился на свет. Большего пока не требуется. Я составлю гороскоп и сверюсь со своей картотекой. Может быть, в ней уже есть такой.

— А если нет?

— Поговорю со старшиной цеха алхимиков.

— Дворянин может и не состоять в профессиональном союзе, — задумчиво протянул капитан.

— А я могу прибегнуть к помощи иных сил, — перебил его Рэне.

— Вы имеете в виду…

— Не надо произносить этого, — остановил капитана Рэне. — Вы можете неосторожным словом породить в астрале враждебных ларв. Они помешают нашему делу.

— Хорошо. А когда вы найдете его, что нужно будет делать мне?

— Постарайтесь добыть для меня кусочек его одежды, волосы и кровь. Тогда задуманное удастся.

— Вы верите этому документу?

— Я верю всему, что связано с рыцарями Креста и Розы. Это гораздо серьезнее, чем некоторые предполагают.

— Хорошо, мессир. Я готов беспрекословно повиноваться вам. Вы разбираетесь во всем этом гораздо лучше меня.

— Благодарю вас, капитан. Оставьте мне свой адрес, чтобы я мог известить вас в случае надобности.

— Я буду жить в Лувре. У брата.

— Тем лучше. Передайте мои почтительнейшие чувства господину коннетаблю.

Они раскланялись, довольные друг другом. Мэтр Рэне проводил гостя до дверей, как будто знал, что они уже не встретятся в этой жизни. Он обязан был знать это, поскольку по особому приказу уже составил гороскоп капитана. Капитан родился под знаком Сириуса, или, как его именуют несведущие люди, Собачьей звездой. Он сделал свое дело, и часы его были сочтены.

Но не только звезды не благоприятствовали капитану. Он слишком много сделал для тайного ордена, слишком многое знал. Звезды могут перемениться. Но люди навряд ли. Они обычно не прощают опасной вины осведомленности…

С этого дня никто более не видел на парижских улицах высокого человека в малиновом плаще. Его худая, как борзая, белая английская лошадь тоже пропала бесследно.

Но прежде чем пуститься в свой последний путь, капитан провел приятную ночь в Лувре. Почти до рассвета пировал он с любимым братом своим — коннетаблем Франции. Но за игристым анжуйским и терпко-красным бургундским вином не забывал о только что полученных секретных инструкциях. Записка, которую он по прочтении сжег, таинственным образом оказалась в кошельке с оставшимися пистолями. Поскольку после посещения мэтра Рэне капитан ни с кем не общался, оставалось предположить, что записку ухитрился сунуть смуглый и гибкий, как вороненый клинок шпаги, парфюмер. Он проделывал и не такие чудеса, так что все было в порядке.