Повести л-ских писателей - Константин Рудольфович Зарубин

Вите известно, сколько бабла стригут в других подразделениях его конторы. В том же СЭБе, уверен Витя, ему бы не пришлось мириться с подачками тестя и тёщи. Особенно если заниматься «контрразведывательным обеспечением кредитно-финансовой сферы», то есть кошмарить и доить банковскую плесень, зашибающую миллионы на продаже воздуха, – всех этих жидоватых ипотечных процентщиков, которые обустраивают себе гламурные офисы и называют себя «деловыми людьми».

Или в регионах: в Приморье, в Архангельске, на каком-нибудь Алтае – да чего там перечислять. По чесноку, всё равно где – лишь бы не в Москве и не в Питере. Витя любит родной город искренне и почти целиком, от Стрелок-Эрмитажей до панельного двора на «Пионерской», где вырос и жил с родителями, пока не женился. Питер, уверен Витя, два раза побывав за границей в нулевые, – лучший город Земли. Единственный минус: ты всегда на виду. В регионах не важно, в каком ты отделе, на какой должности, в каком звании. В регионах, если сильно не выёбываешься и с начальством не конкурируешь, вертись как хочешь. Тряси долги, крышуй буржуев, мониторь ЖКХ и бюджетные расходы. Россия – страна возможностей. А в Питере хуй и табель о рангах. В Питере жди, пока вырастешь. Торгуй по-маленькому геолокацией и выписками по физлицам.

Остаётся – а чего, собственно, остаётся? Только расти, ползти от звания к званию. При этом весной 2018-го Вите доступно объяснили, что до майора лично ему надо просидеть ещё как минимум две дырки на жопе: «Раньше двадцатого года не рассчитывай». А Витя уверен, что сто раз дозрел до майора. Витя много лет наблюдает старших товарищей с близкого расстояния. Две трети кажутся ему идиотами и/или мудаками. Остальные – ничем не лучше его самого.

И вот, короче, 9 апреля 2018 года. Понедельник. Умывшись и одевшись, Витя завтракает на кухне. Он ест вчерашние котлеты с рисом. Запивает чёрным кофе с тремя ложками сахара.

Тёща уже прибегала, уже увела Юльку. Жена красится в ванной. Витя лично разогрел котлеты и рис в микроволновке. Сам растворил себе кофе. Обычно Витю мутит по утрам, но сегодня он чувствует себя человеком действия.

На стене кухни работает небольшой телевизор, подвешенный тестем. В телевизоре передача «Хорошее утро» на канале «Санкт-Петербург». Объясняют рецепт клаб-сэндвича. После сэндвича ведущие, облачённые в пастельные тона, беседуют с художественным руководителем фестиваля «Магия гитары». Кто-то широкий с музыкантской волоснёй поверх ушей играет на гитаре. Ничего так, душевно играет. Расслабушный джаз, типа.

Жена кричит «Витька, пока!» из прихожей. Уходит, не дожидаясь ответа.

На канале «Санкт-Петербург» реклама. После неё в студии новый гость.

– …Андрей Закиров! – представляет гостя ведущая. – Кандидат биологических наук и старший научный сотрудник кафедры прикладной экологии нашего главного университета.

– Санкт-Петербургского университета, – поясняет её напарник. – Добро пожаловать, Андрей Даудович.

– Спасибо, – отвечает гость.

Он сидит, подавшись вперёд, на голубом диване для гостей «Хорошего утра». Ладони упираются в колени, локти расставлены. Он одет в ширпотребный серый костюм и лиловую рубашку без галстука. Верхняя пуговица расстёгнута. У основания худой шеи видна доходяжная ключица.

Закирову Андрею Даудовичу явно за сорок, но есть в нём что-то мальчишеское. Сквозит в его посадке и мимике какой-то задор, нагловатый и бестолковый одновременно. Позднее, в беседе с коллегами, Витя назовёт Закирова «выёбистый лошо́к из универа».

Кроме этого трудноуловимого свойства, по телевизору видны более простые черты Закирова: кое-как приглаженные чёрные волосы, треугольные залысины, густые брови, узкие глаза, широкий нос. Видна клякса малинового пигмента на выбритом подбородке. И слышно – слышно этого лошка из универа по телевизору на Витиной кухне тоже отлично.

Его, оказывается, пригласили, чтобы он рассказал петербуржцам, как СПбГУ сотрудничает с Канадой. Он, оказывается, летал в Монреаль в феврале:

– …вернее, мы вдвоём летали: я и Лена Дегтярёва с нашей кафедры. На самом деле здесь и должна была вместо меня Лена сидеть. Она фотогеничней, тактичней, говорит красиво. В Монреале она с туземцами плотней общалась, потому что по-французски шпарит. Я-то, в основном, «лет ми спик фром май харт» могу. Но заболела наша Лена, к огромному сожалению…

Голос у Закирова не высокий и не низкий, но как будто надтреснутый. Говорит Закиров увлечённо, развязно, несобранно. То ли ему плевать, что он сидит на диване в прямом эфире, то ли его, наоборот, понесло от публичности. Иногда ответы Закирова выбивают ведущих из колеи. Ведущие нескладно хихикают, путаются в словах, комкают заготовленные вопросы. Но всё-таки держатся. Переобуваются на ходу, спрашивают по-другому.

Витя уже доел последнюю котлету, доскрёб рис, но не встаёт из-за стола. Он слушает с нарастающим интересом.

Его, во-первых, зацепило, что речь о франкоязычной Канаде. Витя знает: Монреаль находится в Квебеке. Там говорят по-французски и хотят независимости от англосаксов. Прямо как в Шотландии. Борьба народов за свободу от англосаксов со школьных лет вызывает у Вити симпатию. В 2014-м, когда у шотландцев был референдум, Витя до часу ночи пил за их независимость со старым товарищем в ирландском пабе.

Во-вторых, ни Шотландия, ни Квебек никуда пока не отделились. Франкоязычная Канада по-прежнему Канада. Арктический плацдарм наиболее вероятного противника. НАТО! Но кандидата наук Закирова на голубом теледиване не колышет геополитическая обстановка в Арктике. Он воркует, как задроченный голубь мира. Его послушать – никакой геополитики не существует ни разу.

У нас на кафедре, вещает Закиров, давние связи с Квебеком. Кафедры ещё даже не было в её нынешнем виде, а связи уже были – на личном, дружеском уровне. Там у них, объясняет Закиров, четырнадцать факультетов занимаются Арктикой. Почвоведы, палеонтологи, этнологи – все ею занимаются.

Ведущие спрашивают: похожа ли канадская Арктика на нашу?

Закиров ржёт и цепляется к слову.

– С точки зрения рядового эколога, – заявляет он, – Арктика у нас и у канадцев ровно одна. «Нашего» и «ненашего», если не брать добычу нефти и газа, там нет. Допускаю, что товарищ майор, который нас смотрит по долгу службы, тут со мной не согласится. Но что я ещё могу сказать товарищу майору? Льды тают везде, вечная мерзлота тает везде, метан выходит везде, море везде нагревается. Белые медведи, когда лишены привычного хабитата, – они и в море Баффина шалеют от голода, и у нас на Чукотке шалеют. Микропластик в океане везде. Топливо разливают везде. Надо тормозить потепление, надо рекультивировать почву, экосистемы реабилитировать. Делать это всё придётся вместе так или иначе. Даже в социальных проблемах российского севера ничего нет уникального. Обычное наследие колониализма: маргинализация коренных народов, повальный алкоголизм, повальный суицид. В Канаде всё это было.