Истинный дАртаньян - Жан-Кристиан Птифис

Дальнейшая карьера Пьера была весьма блестящей и заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов. Он стал генерал-майором гвардии, затем генеральным инспектором инфантерии, после чего весьма доверявший ему Лувуа поручил ему управление административной организацией пехотных войск. Этот суровый человек, высокомерный, как испанский идальго, и педантичный, как старый нотариус, сыграл впоследствии значительную роль в проведении глубоких реформ, способствовавших улучшению порядка набора в армию, укреплению дисциплины и усовершенствованию тактики пехотных войск во второй половине правления Людовика XIV. Продолжая дело генерал-майора Мартине, он стал для этого пока еще не добывшего громкой славы и считавшегося плебейским рода войск тем, чем Вобан стал для развития инженерных войск и фортификации, г-н де Фу-риль – для кавалерии, а дю Мец – для артиллерии.

В 1693 году он получил повышение, став генерал-лейтенантом Артуа и губернатором Арраса. После жестокой битвы при Мальплаке (1709 г.)[89], когда дорого оплаченную победу пришлось уступить герцогу Мальборо и принцу Евгению, он получил в качестве высшей награды украшенный лилиями жезл маршала Франции. Именно в это время он отказался от имени д'Артаньян и взял имя Монтескью. В любопытном письме, адресованном министру Портшартре-ну, он просил отсрочить свое производство в маршалы, поскольку, писал он, «я все еще колеблюсь и не в силах решить, взять ли мне имя моего дома, которое есть Монтескью, или сохранить за собой имя д'Артаньян, которое мы стали носить только после того, как один из младших Монтескью женился на наследнице рода д'Артаньянов и взял себе это имя».

Вопреки незаслуженной критике Сен-Симона, следует признать, что Пьер де Монтескью – с этих пор он носил это имя – вместе с маршалом де Вилларом добился в 1712 году одной из наиболее неоспоримых побед французского оружия – победы под Дененом, принесшей стране спасение в исключительных обстоятельствах чужеземного нашествия[90]. В период Регентства[91] он был назначен губернатором бретонских земель, где явно не пользовался популярностью из-за своего прямолинейного и грубого характера. Затем он был послан в Лангедок в звании губернатора и скончался в августе 1725 года в своем замке Дюплесси-Пи-ке в возрасте 80 лет.

В неизданных письмах, приобретенных несколько лет назад Национальной библиотекой вместе с бумагами Робе-ра де Монтескью, содержатся интересные данные о жизни другого двоюродного брата д'Артаньяна, Жозефа, сына Ар-но де Монтескью, сделавшего не менее блистательную карьеру в конце XVII века, когда он стал капитан-лейтенантом «серых» мушкетеров, губернатором Нима, генерал-лейтенантом и кавалером королевских орденов. Начало его службы никак не предвещало столь изумительных успехов.

Однажды вечером в октябре 1666 года он приехал к д'Ар-таньяну, изможденный после тяжелого путешествия из Гаскони. Его сопровождал брат самого д'Артаньяна, ученый и набожный Арно де Кастельмор, занимавшийся воспитанием мальчика после смерти его отца, случившейся в 1652 году в замке д'Артаньян. В Париж Жозеф приехал молодым неотесанным деревенщиной в возрасте 15 лет, скованным, неловким и не проявлявшим тонкости ума. Его наставник и кузен Жан де Кандиллак д'Озон, командор Мальтийского ордена, послал его в столицу для получения достойного дворянина образования.

«Я не послал Вам письмо с последним курьером, – написал Жозеф своему наставнику 23 ноября 1666 года, – потому что мы приехали довольно поздно, однако прибыли мы в полном здравии. Я нахожусь у г-на д'Артаньяна. Вексель, который Вам было угодно мне послать, я получил, однако он прибыл позже меня. Я здесь задешево приоделся, и моя одежда стоила мне всего 50 ливров, а одежда для моего слуги – 12 экю».

Д'Артаньян, понятно, не мог взять в свою роту столь неопытного юношу. Поэтому он определил его в пользовавшуюся хорошей репутацией академию г-на де Форестье, где ему могли дать солидное образование. Спустя несколько месяцев полностью преображенный Жозеф стал безупречным наездником, в совершенстве овладел шпагой, вовсю орудовал пикой и умел стрелять из мушкета. Он также усвоил начала математики и картографии, стал изящно танцевать и небесталанно рисовал.

Уже в ту отдаленную эпоху жизнь в Париже была недешевой, в особенности для горящего энтузиазмом юноши, в котором соблазны большого города пробуждали стремление к безудержному расточительству. Те несколько сотен ливров, которые, накопив ценой серьезных жертв, каждый семестр присылала ему семья, расходовались быстро.

«Мадемуазель наша дражайшая матушка[92], – писал он 2 июля 1667 года, – сегодня закончились очередные 6 месяцев, и я с нетерпением ожидаю прибытия коня, надежду на получение которого Вы во мне пробудили, ибо нет ни одного достойного человека, не имевшего бы коня. Я надеюсь, Вы поговорите с г-ном д'Озоном, чтобы он мне его прислал».

Ослепленный столичной роскошью, Жозеф вел жизнь, полную проказ и опьяняющих приключений, частенько захаживал в кабаки и солдатские притоны, брал на содержание бойких девиц. Обеспокоенный этим излишним волокитством, командор д'Озон не без опаски вскрывал письма своего беспутного подопечного. В январе 1668 года от него пришла просьба прислать 800 ливров «для удовлетворения первейших нужд», в марте он попросил, вернее, потребовал еще 800 ливров для окончания военной академии. Письма не отличались особой вежливостью.

Агент командора г-н Кардой приказал пристально наблюдать за молодым человеком и жаловался на его рассеянный образ жизни, фривольность и склонность к дебошам.

Жозеф пробыл в академии до 17 лет. После того как он вступил в роту мушкетеров, его долги, естественно, только возросли. Соперничая с ротой Кольбера, мушкетеры стремились покупать первоклассных коней, расшитые одежды, кружева и галуны. 14 октября 1668 года Жозеф написал своему наставнику из гарнизона Сен-Лоран-дез-О:

«Уверяю Вас, что пребываю в большой нужде, что у меня нет ни су и что я должен г-ну знаменосцу д'Артаньяну (Пьеру д'Артаньяну) 40 луидоров за покупку лошади, которую он мне уступил, и за то, что он был столь любезен и прислал мне денег (...) Я надеюсь, что Вы не сможете не проявить милосердия к несчастному, который, несомненно, погибнет без Вашей помощи».

Благодаря таким аргументам все семейство входило в расходы. Помимо д'Артаньяна и Кастераса де Ларивьер, время от времени делавших ему щедрые подарки, добрый аббат де Кастельмор также считал своим долгом, не рассчитывая на возврат, давать ему взаймы сколько-то экю из доходов аббатства Ла Рео в Пуату. Так не могло продолжаться бесконечно.

В декабре 1668 года ненасытный и расточительный гасконец, повсюду снискавший худую репутацию, оказался в такой нищете, что его мудрый ментор д'Артаньян счел единственно возможным решением отослать его назад в те земли, в которых, как он думал, соблазны не так многочисленны и уж во всяком случае не столь дорого стоят. 23 декабря своенравный юноша объявил наставнику, что возвращается в замок д'Артаньян, чтобы потребовать у него денег: «Я получил вексель, который Вы столь любезно мне направили. Я должен тем не менее с большим неудовольствием сообщить, что в ближайшую среду по приказу г-на д'Артаньяна и г-на де Ларивьера я уезжаю, ибо не могу прокормиться здесь, оказавшись в долгах. Я буду иметь честь приехать к Вам, чтобы лично просить Вас оказать мне любезность и дать денег».

В оправдание молодого человека следует сказать, что он помогал многим своим товарищам экипироваться и не всегда получал назад то, что давал взаймы. Дело уладилось, и в конце концов Жозеф остался в Париже: во имя мира г-н д'Озон еще раз уступил и погасил присланный ему счет.

Весна 1669 года предоставила мушкетеру большие возможности для новых трат: в феврале – смотр войск в Булон-ском лесу, в марте – еще один смотр в долине близ Колом-ба. Чуть позже мушкетеры отправились в лагерь св. Себастьяна, расположенный между лесом Сен-Жермен и Сеной. После традиционного парада солдат королевского дома был организован грандиозный праздник для придворных дам. «Командиры ставили столы и угощали всех своих друзей», – рассказывает старшая Мадемуазель.

«Все здесь чувствуют себя прекрасно, – пишет Жозеф. – Мы не стоим лагерем, слава Богу, хотя все войска королевского дома живут в лагерях, он избавил от этого своих мушкетеров».

В мае рота д'Артаньяна сопровождала короля из Парижа в Сен-Жермен. В сентябре она направилась в Шамбор, где Людовик XIV назначил д'Артаньяну ежегодное жалованье в 6 тысяч ливров. Погрязший в долгах Жозеф воспользовался этим, чтобы напомнить о себе своему доброму покровителю-гасконцу: «Все требуют от меня денег, умоляю Вас, будьте добры, пришлите мне что-нибудь, чтобы я начал отдавать свои долги...»