Зов кукушки - Роберт Гэлбрейт

На бэушном компьютере Страйка DVD-привод не работал с момента покупки; он сунул диск в карман пальто, висевшего у стеклянной двери, положил на стол раскрытый блокнот и продолжил изучение материалов из архивной папки с металлическими кольцами.

За окном опустилась тьма; в золотистом кружке света от настольной лампы сменялись листы уголовного дела, подтверждавшие заключение о самоубийстве. Среди этих скрупулезных показаний, поминутного хронометража, переснятых этикеток от лекарств, обнаруженных в настенном шкафчике из ванной комнаты Лулы, Страйк раскопал крупицы истины, которые почуял за лживым рассказом Тэнзи Бестиги.

Вскрытие показало, что смерть Лулы наступила вследствие удара о проезжую часть и что непосредственной причиной смерти стали перелом шейных позвонков и внутреннее кровотечение. На руках выше локтевых сгибов имелись немногочисленные гематомы. При падении на ней была лишь одна туфля. Фотоматериалы подтверждали высказанное на сайте LulaMyInspirationForeva наблюдение о том, что Лэндри, вернувшись из ночного клуба, переоделась. Вместо платья, в котором, судя по фотографиям, Лула вошла в дом, на трупе оказались брюки и топ с блестками.

Страйк обратился к переменчивым показаниям Тэнзи Бестиги: вначале она сказала полицейским, что просто пошла из спальни в ванную; потом добавила, что открыла окно в гостиной. Фредди, по ее словам, все это время спал в своей постели. На плоском мраморном бортике ванны полиция нашла полдорожки кокаина, а в шкафчике над раковиной — спрятанный в коробку с тампонами пластиковый пакетик с тем же содержимым.

Из показаний Фредди следовало, что он спал, когда разбилась Лула, и проснулся от криков жены, после чего поспешил в гостиную, где мимо него пронеслась Тэнзи в одном нижнем белье. Букет роз в хрустальной вазе, которую разбил неуклюжий полицейский, должен был, по признанию Фредди, выразить его дружеское расположение к Диби Макку; да, он был бы рад завязать знакомство с рэпером; да, ему, конечно, приходило в голову, что Макк мог бы стать украшением его нового триллера. Да, он согласен, что разрушение цветочной композиции вызвало у него неадекватную реакцию, но он был в шоке от смерти Лулы. Вначале он поверил жене, когда та заявила, что слышала наверху скандал, но впоследствии вынужден был согласиться с точкой зрения полицейских: показания Тэнзи свидетельствуют о злоупотреблении кокаином. Ее пагубная привычка наложила серьезный отпечаток на их семейную жизнь; он признался, что знал о регулярном употреблении ею этого наркотика, но не предполагал, что в ту ночь у нее дома имелась заначка.

Далее Бестиги показал, что они с Лэндри не были вхожи друг к другу в дом и что их одновременная поездка на выходные к Дикки Карбери (о чем полиция, вероятно, услышала позже, так как Фредди допросили повторно) практически не способствовала их знакомству. «Она общалась с более молодыми гостями, а я почти все время держался рядом с Дикки — он мой ровесник». К показаниям Фредди было не подкопаться.

Дочитав полицейский отчет о том, что происходило в квартире четы Бестиги, Страйк добавил несколько пунктов к своим собственным записям. Его заинтересовала половина дорожки кокаина на бортике ванны, а еще больше — те считаные секунды, когда Тэнзи видела летевшую за окном Лулу. Тут, конечно, многое зависело от планировки квартиры Бестиги (ни плана, ни схемы в деле не было), но Страйку не давало покоя одно неизменное утверждение в сбивчивых показаниях Тэнзи: она все время подчеркивала, что ее муж спал в своей постели, когда Лэндри упала с балкона. Ему вспомнилось, как Тэнзи, когда он припер ее к стенке, заслоняла лицо, делая вид, будто отбрасывает волосы. В общем и целом, независимо от выводов полиции, Страйк заключил, что точное местонахождение супругов Бестиги в момент падения Лулы Лэндри отнюдь не установлено.

Он продолжил методичное изучение материалов дела. Показания Эвана Даффилда в основном совпадали с опосредованным рассказом Уордла. Актер признал, что пытался удержать свою девушку в клубе «Узи» и хватал ее за руки выше локтя. Она вырвалась и убежала; вскоре он последовал за ней. В одной его фразе, облеченной в сухие слова дознавателя, упоминалась маска волка: «Я обычно надеваю маску в форме волчьей головы, когда хочу укрыться от папарацци». Показания Даффилда вкратце подтвердил шофер, который вез его из «Узи»: они заехали на Кентигерн-Гарденз, а потом на Д’Арбле-стрит, где водитель высадил пассажира и уехал. Уордл упоминал личную неприязнь шофера к Даффилду, но голые факты, которые полицейские внесли в протокол, этого не отражали.

Показания Даффилда подтвердили и двое других свидетелей: женщина, которая видела, как он поднимался по лестнице в квартиру своего наркоторговца, и сам наркоторговец, Уиклифф. Страйк вспомнил, как Уордл говорил, что Уиклифф мог и соврать, чтобы прикрыть Даффилда. А соседку снизу легко могли подкупить. Все остальные, кто якобы видел Даффилда на лондонских улицах, с уверенностью могли сказать лишь одно: им встретился человек в маске волка.

Закурив, Страйк еще раз перечитал показания Даффилда. У парня был крутой нрав — он даже сам признал, что хотел насильно удержать Лулу в клубе. Синяки у нее выше локтей почти наверняка оставил он. Но если он действительно ширнулся на пару с Уиклиффом, то, как прекрасно понимал Страйк, его шансы просочиться в дом восемнадцать по Кентигерн-Гарденз или взвинтить себя до состояния убийственной ярости были ничтожно малы. Страйк знал, как ведут себя героинщики: в последнем сквоте, где жила его мать, он насмотрелся таких предостаточно. Это зелье делало своих рабов покладистыми и вялыми, не похожими ни на горластых, буйных алкоголиков, ни на дерганых параноиков-кокаинистов. И в армии, и на гражданке Страйк повидал самые разные типы зависимости. У него вызывали омерзение СМИ, которые превозносили наркомана Даффилда. Героин не имел ничего общего с гламуром. Мать Страйка умерла на грязном матрасе, брошенном в угол, и целых шесть часов никому не приходило в голову, что она мертва.

Страйк встал из-за стола, подошел к темному, залитому дождем окну и с усилием поднял раму; в баре «12 тактов» громче обычного ухала бас-гитара. Не выпуская изо рта сигарету, он стоял и смотрел на Черинг-Кросс-роуд, сверкающую фарами и лужами, на припозднившихся гуляк, которые нетвердой походкой брели по Денмарк-стрит, еле удерживая зонты, и хохотали так, что перекрывали шум транспорта. Когда же, подумал Страйк, у него появится возможность в пятницу вечером пропустить пинту-другую с приятелями? Эта возможность осталась в другой вселенной, в той жизни, что уже позади. Он застрял в каком-то странном чистилище, где общался с одной лишь Робин; так не могло продолжаться до бесконечности, но он пока не был готов к нормальной, человеческой жизни. Он потерял и армию, и Шарлотту, и полноги; прежде чем открыться для удивления и жалости посторонних, ему нужно было притерпеться к тому человеку, в которого он превратился. Окурок ярко-оранжевой точкой полетел в темноту и погас в водосточном желобе; со стуком опустив раму, Страйк вернулся к письменному столу и решительно придвинул к себе папку.

В показаниях Деррика Уилсона он не нашел для себя ничего нового. Киран Коловас-Джонс в деле не фигурировал, а упомянутый им голубой листок — тем более. Дальше Страйк не без интереса обратился к показаниям двух девушек, с которыми Лула провела остаток дня. Это были Сиара Портер и Брайони Рэдфорд.

Визажистке запомнилось, что Лула вела себя жизнерадостно и радовалась скорому приезду Диби Макка. Портер, в свою очередь, утверждала, что Лэндри была «сама не своя», «в дурном настроении, в тревоге» и отказывалась назвать причину. В показаниях Портер была интригующая деталь, которую никто, кроме нее, не упоминал. Топ-модель утверждала, будто бы Лула в тот день заявила о своем намерении «все оставить брату». В каком контексте это прозвучало — неизвестно; при этом оставалось впечатление, что Лула явно пребывала в мрачности.

Страйк удивился, что его клиент не упомянул о намерении сестры оставить ему «все». Понятно, что Бристоу и без того имел в своем распоряжении доверительный фонд. Вероятно, перспектива разжиться дополнительной суммой, пусть даже весьма солидной, не поражала Бристоу, как поразила бы Страйка, не получившего в наследство ни гроша.

Зевнув, Страйк закурил следующую сигарету, чтобы не уснуть, и приступил к показаниям матери Лулы. По словам самой леди Иветты Бристоу, после операции она испытывала сонливость и недомогание, тогда как дочь, приехавшая навестить ее в то утро, была «всем довольна»; если что-то ее и тревожило, то лишь самочувствие и состояние здоровья матери. Вероятно, из-за суконного стиля полицейского протокола у Страйка возникло впечатление, что леди Бристоу решительно отказывалась признавать официальную версию. Она, единственная из всех, высказалась в том смысле, что смерть Лулы была результатом несчастного случая, что ее дочь просто поскользнулась на балконе, — в ту ночь был гололед.