О таком не говорят - Патриция Локвуд

Малышка даже не начала остывать, пока находилась в палате. Их отец сам отнес ее в морг, нарушив все больничные правила, настоял – дайте мне, – и завернул ее в одеяльце, чтобы она не замерзла, и повесил ей на руку свои жемчужно-серые четки.

Целый час выпал из жизни, пока она бродила по коридорам с больничной тележкой, где были сложены все их вещи из палаты, а потом к ней подошла медсестра – одна из тех, кто обтирал малышку, – и шепнула ей на ухо: «Как вы пели…» Она замерла, сосредоточенно глядя в пустое пространство поверх плеча медсестры. Она знала, что если повернет голову хоть на градус, то увидит себя на экране – на пятачке для курящих перед входом в больницу, со стаканчиком кофе в руке, – себя, дающую интервью о бетонном гусе, который сегодня одет во все черное.

Википедии в принципе нельзя доверять, и уж тем более нельзя доверять информации, содержащейся в самом конце всякой википедийной статьи. Но послушайте, в этот раз все будет правдой.

Свет по дороге домой был как мех дышащего зверя, переливался холмистыми склонами золота и серебра: олененок, и кролик, и лисица, дрожащая на синем снегу. Лисица позволила ей подойти, хотя она была человеком; сегодня звери ее не боялись. Под гулким куполом неба носилось эхо бесплотного крика: «Но ведь она не ушла, правда? Она не может уйти!» Безымянные птицы, подхваченные этим криком, умчались ввысь и растворились в небесном свечении.

В музее Клойстерс, вспоминала она, прижимаясь горячей щекой к оконному стеклу и размышляя о четках, обернутых вокруг малышкиного запястья, в музее Клойстерс одна деревянная статуя была живой. Ее лоб выпирал из себя прямо в реальный мир, вспучившись созревшей мыслью: о воскресении тела. Это была статуя Иисуса, и, возможно, он и вправду восстал из мертвых, потому что табличка, прибитая рядом, сообщала, что пальцы на его правой руке были реконструированы.

Это же круто! Еще больше ног!

Они подолгу сидели, держа на коленях груды мягких детских одежек, и не хотели лекарства от боли. Они хотели найти самый действенный способ сохранить человеческий запах как можно дольше. Она сама, ее сестра, их мама носились по дому, как каллиграфические серые гончие, почуявшие добычу, и когда находили носочки, или ползунки, или крошечную пышную юбку наподобие балетной пачки, отмеченные сияющей подписью, они размахивали ими над головой и кричали: «Есть!»

Она надела футболку в засохших подтеках малышкиных глазных капель и положила под подушку синий мячик из тонких резиновых ниточек. Положила на тумбочку у кровати свой круглосуточный пропуск в ОРИТН и сказала себе, что, если ночью случится извержение вулкана, она будет окружена самыми нужными, самыми правильными вещами, так что давай, сыпь свой пепел, сказала она и уснула.

В похоронном бюро, когда они обсуждали детали с распорядителем похорон, ее брат оговорился и назвался мужем малышки. Они смеялись на грани истерики, у всех из глаз текли слезы, они хватали друг друга за руки и никак не могли остановиться. Она закрыла глаза, уткнувшись лицом в плечо брата, и увидела, как он уносит малышку в глухие леса, где его навыки выживания уберегут их всех от беды.

«Вот этот», – сказала сестра и указала на гроб, отделанный изнутри простеганным розовым атласом и похожий на раскрытую валентинку. Даже на фотографии он как будто опускался в белую землю, и этот спуск длился вечно. Голос сестры сделался почти прежним, как бы отмеченным ярлычком «родилась в 1987 году», тем самым голосом, который в последнее время уже начал казаться вымирающим видом под угрозой полного исчезновения. «Вот этот. Потому что она у нас стильная девочка».

После беседы с распорядителем она прошлась по магазину при похоронном бюро, похожему на сувенирную лавку, заставленную медными урнами и мемориальными коллажами, карманными часами, хрустальными розами Сваровски и гранитными плитами с выгравированными лицами канувших в Лету Линд. Она бродила по магазину довольно долго, вертела в руках пресс-папье, ставила их на место. Она привыкла привозить сувениры из каждой поездки. ты знала, что прах покойного можно поместить в мяч для гольфа? – написала она подруге. ты знала, что есть гробы с камуфляжной раскраской? ты знала, что можно распорядиться, чтобы твой прах поместили внутрь черепашки из папье-маше, а черепашку выпустили в море?

я бы не отказалась

С ней так горячо

песня мерцала по радио по дороге домой, и ее папа и муж сестры – в своем трогательном, чутком братстве – принялись наперебой превозносить мастерство Карлоса Сантаны как гитариста, мастерство, которое они оба определяли как запредельное и неземное.

Моя muñequita, моя испаночка,

моя гарлемская Мона Лиза

Мертвый рефлекс всколыхнулся у нее в горле. Ей действительно было смешно? Или смех дожидался снаружи, пока она не сорвется и не присоединится ко всем остальным?

Мастер в маникюрном салоне представился Гуглом. «Потому что я знаю все», – сказал он, улыбнувшись слепящей стене с образцами всех вообразимых цветов, руке с тысячью наманикюренных пальцев, безмятежным небесам, и спросил: «Собираетесь на вечеринку?» Она прошептала ему правду, и Гугл перекрестился; теперь к его знаниям прибавилось еще одно. «Я вам сделаю лак, светящийся в темноте, хорошо? – сказал он и принялся обрабатывать ее ногти с бесконечно бережной нежностью. – Потом, когда вы войдете куда-нибудь, где темно, вы увидите, как они светятся, все до единого».

Мужской магазин «Men’s Wearhouse», где с мальчиков сняли мерки, чтобы подобрать каждому идеально сидящий костюм, был священным; «T.J. Maxx», где девочки слали друг другу свои фотографии из соседних примерочных кабинок, был священным; и «Обувной карнавал», где они расхаживали по проходам, шатаясь на каблуках и почти смеясь; и «Michael’s», где они выбрали рамки для фотоколлажей; и цветочная лавка, где они заказали букет гипсофил, именуемых в народе «дыханием младенца»; и кондитерская, где они долго присматривались к печенью; и бутик «Clinique», где они покупали водостойкую тушь для ресниц; и «Фабрика чизкейков», где потом, уже после всего, они ели креветки в хрустящем кляре и были очень добры и внимательны друг к другу – все было священным, и светильники, над которыми она всегда потешалась раньше, расцветали, как неземные цветы, на своих металлических стеблях.

Маленький белый пудель, которого приводили к малышке и который расцеловал ее всю, пришел на вечернее прощание и терся о ноги скорбящих, собравшихся в траурном зале. «Можно с животными?» – спросила она накануне у распорядителя похорон. «С животными можно», – ответил он и рассказал, что однажды на прощание с покойницей привели коня, чтобы он в последний раз уткнулся носом в щеку хозяйки и стал