Встречи на футбольной орбите - Андрей Старостин

Рассказ свелся к эпизоду во время «застольной» репетиции, проходившей под руководством Владимира Ивановича Немировича-Данченко в фойе Художественного театра. Жара стояла удушливая – «вот как сейчас». Сидящие за столом актеры – Виктор Яковлевич Станицын, Николай Павлович Хмелев, Марк Исаакович Прудкин, Алла Константиновна Тарасова и все остальные, занятые в пьесе, изнемогали от духоты. Открытые окна облегчения не приносили.

Взмокший от жары Виктор Яковлевич Станицын взмолился, обратившись к режиссеру:

– Владимир Иванович, разрешите снять пиджаки?

– Конечно, конечно, снимайте, – сказал маститый старейшина театра, одетый, как всегда, парадно, в костюме, в белой крахмальной рубашке с галстуком.

– Владимир Иванович, а почему вы не снимаете пиджак? – спросил кто-то, увидев, что режиссер как был, так и остался при полном параде, в наглухо застегнутом пиджаке.

– А я не так воспитан, чтобы при дамах, в общественном месте раздеваться и сидеть без пиджака!..

Дружный смех и последовавшее движение на стульях свидетельствовали, что Яншин попал в цель. Подтягивались протянутые ноги, засовывались в тапочки голые пятки, принималась приличествующая моменту осанка. Даже Джинал, исподтишка кося на меня глазами (меня он относил к руководству), перестал мотать ногой и вальяжную позу сменил на угодливо-внимательную.

В этот раз Яншин много рассказывал случаев о вдохновляющих примерах беззаветного служения искусству из жизни Станиславского и Немировича-Данченко.

Известный афоризм Станиславского «театр начинается с гардероба» часто стал употребляться в нашем футбольном быту.

Вернувшись на дачу, за столом на веранде мы проговорили до петухов о театрально-футбольных делах. Платон Лесли, человек прямой и откровенный в своих суждениях (он присутствовал на встрече), выговаривал Яншину за нелицеприятную критику игры команды: «Так беспощадно нельзя, Миша! Прямо в лоб!..»

А Яншин в ответ: «Нет, именно только так и льзя! Все по головке гладим – ах, Витя, ах, Алеша, ах, Паша! А ты видел, как они сидели, когда мы вошли? А ты «нельзя, Миша»! Нет, льзя, льзя, льзя! Вспомни, как нас, молодых, Станиславский на репетициях терзал!..»

Разумеется, Яншин был далек от мысли проводить прямые сопоставления между творческим методом воспитания актера и тренировкой футболиста. Разве что обоим нужна хорошая физическая форма и творческая фантазия. Но вот отношение к делу, личная дисциплина, воспитание интеллекта, чувство ответственности за общее дело – звенья одной цепи и для театра и для футбола. Здесь нет мелочей. Это и есть «театр начинается с гардероба», футбол тоже.

Для меня в этом сомнения не было. Приобщение к миру искусства благотворно влияет на психологию спортсмена, даже если речь идет лишь о непосредственном общении с его лучшими представителями.

Вспоминается предметный урок. Приезд нашей команды в Ленинград совпал в очередной раз с гастролями там Художественного театра. Накануне игры, кажется с «Зенитом», Яншин пригласил к себе в номер посидеть. Мы жили в той же гостинице «Астории».

Со мной вместе зашли Иван Филиппов, начальник команды, и футболисты – Владимир Степанов и Георгий Глазков. Ничего предосудительного в таком визите не было: время сна еще не наступило, ничего горячительного на столе не стояло и не предполагалось: хозяин номера, звавший Николая «Станиславским в «Спартаке», с режимом, да еще накануне матча, шуток, как говорится, позволить не мог.

В гостях у Яншина находился Всеволод Алексеевич Вербицкий, большой артист и известный спортсмен-теннисист. Когда злободневная тема из футбольной жизни была перемолота, Яншин попросил Вербицкого что-нибудь почитать. К общему удовлетворению артист согласился без долгих уговоров. «Я вам прочту четвертую главу из «Евгения Онегина», – усаживаясь поудобнее в кресло, произнес своим баритоном, с чуть улавливаемым французским прононсом Вербицкий. И начал читать всем знакомые со школьной скамьи запомнившиеся строки. Но сколько же в них открылось новых поэтических красок, так ярко живописующих русскую природу, человеческие характеры, быт своего времени. Мы были благодарными слушателями: Всеволод Алексеевич видел это по нашим глазам, ощущал это по затаенной тишине, в которую падала музыка пушкинского стиха, услаждавшего, по-видимому, и слух самого исполнителя.

Уже было довольно поздно, когда закончившееся чтение вознаградили дружными аплодисментами, искренними и громкими.

Под вопросительным взглядом Филиппова – пора, мол, завтра играть – я стал подмигивать Степанову и Глазкову на дверь. Вдруг раздался деликатный стук. «Ну, – подумалось, – Николай наводить порядок пришел». На «войдите» Яншина неожиданно зазвучал голос, который никому другому во всем мире принадлежать не мог, голос Василия Ивановича Качалова.

«У вас читают, можно и мне послушать?» Надо знать, с каким уважением к этому несравненному артисту относились в театральном мире от самого маститого режиссера и актера до самых молодых, начинающих, чтобы понять, какое восторженное чувство охватило нас, когда Василий Иванович в пижамном костюме вошел в комнату. В руках он держал книжку.

Все засуетились, наперебой предлагая новому гостю место, Яншин с радушием хозяина, польщенного высоким посещением, усадил его, массивного, барственного, элегантного даже в домашнем одеянии, в кресло, мы об уходе и думать забыли. Василий Иванович с любезностью, никогда ему не изменявшей, лестно отозвался об исполнительском мастерстве Вербицкого – «Я слышу за стеной великолепное чтение! Аплодисменты!» – поблагодарил хозяина за любезное разрешение «развеять бессонницу в добром обществе», не забыл пожелать и нам, футболистам, успеха в завтрашнем матче – «Заранее поздравляю!» – и тут же, как мне показалось, несколько стесняясь, спросил:

– А вы не будете возражать, если я вам немного почитаю? Не устали?

«Неужели Маяковского?» – мелькнуло у меня в голове (я успел прочитать фамилию поэта на корешке книжки в руках у Василия Ивановича).

Я слышал стихи Маяковского в исполнении автора. Слышал, как их читали Владимир Яхонтов, Сергей Балашов. Не знаю почему, но мне показалось удивительным такое сочетание фамилий: Качалов и Маяковский. Барон, Карено, Штокман, Чацкий и многие другие роли, многократно виденные мною на сцене Художественного театра в исполнении Василия Ивановича, никак не связывались в моем дилетантском представлении со стихами Маяковского.

– Я вам почитаю из Маяковского, – с расстановкой произнес Качалов, обводя нас взглядом, как бы проверяя впечатление. Мне показалось, что и Яншин, и Вербицкий тоже не ожидали такого репертуара.

И мы стали первыми слушателями чудесного качаловского исполнения стихотворений Маяковского. Взыскательный к себе артист «делал пробу на народе», разъяснил Яншин. Кто слышал впоследствии Василия Ивановича со сцены, тот сам знает, как он читал стихи о паспорте; кто не слышал, тем я не смогу рассказать про голос-оркестр, сумевший в ту ночь зазвучать во всю звонкую силу поэта; голос, завороживший нас до рассвета накануне серьезной футбольной игры. Копошилась где-то мысль о возмездии. Мяч нарушителей заповедей о режиме не милует. В данном случае он сделал исключение. Великое искусство артиста с лихвой восполнило жертву двумя-тремя часами сна. Матч мы выиграли. Лучшими игроками были Степанов и Глазков. Меня тренеры тоже хвалили.

Однако вернемся на террасу дачи, где уже при показавшемся из-за горизонта солнце Яншин доказывал Платону и Фадееву свои «льзя, льзя, льзя!». Ведь сегодня баски после продолжительных гастролей по СССР возвращаются в Москву. Встреча с ними из области отдаленных предположений переходит во вполне осязаемое ближайшее будущее. Я после безуспешных попыток примирения спорщиков – иногда, мол, «льзя», иногда «нельзя» – отправился спать, понимая, что спор о футболе не чтение Качалова, а безнадежная затея отыскать синюю птицу.

Баски приехали. Вот они опять сидят за общим столом, накрытым в зале ресторана «Метрополь».

Зная расписание режима дня гостей, я пригласил своих вчерашних собеседников к часу их обеда в «Метрополе». Вместо Лесли присутствует Юрий Карлович. Он басков не видел, и мне приходится каждого ему представлять. В качестве журналиста я уже побывал у гостей в раздевалке, при их первой встрече с «Локомотивом» и «Динамо» в Москве. Но не так-то просто вести программу представления испанских футболистов любопытствующему Юрию Карловичу в присутствии Яншина. «Главмех» сам их всех знает, и мы вперебой показываем: «Вот этот огромный и есть Лангара, по фашистским газетам «убитый наповал» при обороне Барселоны, а рядом с ним сидит Хосе Иррарагори, участник знаменитой атаки республиканцев на Вильяреаль, футболист экстракласса, по манере игры схож со своим капитаном – Регейрой, прямо в масть с ним, как второй пристяжной к могучему кореннику – Лангаре». «Одним словом – «птица-тройка», совсем по Гоголю», – смеется «голубой Сандро». А Юрий Карлович подхватывает: «Но ведь это испанская, а должна быть русская!»