Приключения Питера Джойса - Емельян Ярмагаев

Теперь старуха и ее сын — оба уставились на меня. Одну и ту же мысль я читал в их глазах — читал так ясно, как будто они хором твердили ее целую минуту. Откинув полу камзола, я показал им мои пистолеты — кстати сказать, они торчали за поясом бесполезно: вечно я забываю их чистить и перезаряжать.

— Да, сынок, Джойс — это тебе не агент Плимутской компании, — поучительно сказала леди. — Садитесь, я налью вам отличного испанского вина — французское, на мой вкус, кисловато. — Она рассмеялась. — Что вы, Питер, да я же не из рода Борджа [116], этих отравителей! Пейте спокойно.

Сэр Томас и я выпили в молчании. Леди тем временем разобрала брошенные на стол карты и показала нам одну из них:

— Туз пик — зловеще звучит, не правда ли? Совсем как в трагедии Уила Шекспира. Кто же из джентльменов удачи прячет такую карту в рукав? Нет, Джойс, я вовсе не жажду крови. Этого нарушителя морских законов всего-навсего постигло то, о чем я предупреждала команду… Стоп, не чокайтесь: на корабле это дурная примета. Напоминает погребальный звон колокола.

— Знайте, Питер, — сказал Том Лайнфорт, отодвигая свой бокал, — с нами — или на дно. Третьего не будет.

— Ну, зачем так грозно? — бойко сказала леди Элинор, залпом выпив бокал. — Джойс — сталь той же чеканки, что и мы. Положите-ка, мальчики, капитана на диван, я вам помогу… Уф, какой тяжелый! Мужчину такого сложения обязательно должен хватить апоплексический удар — а, Питер?

И при этом зорко на меня посмотрела.

— Непременно апоплексический, — согласился я, вынув из шеи капитана стилет. — Так и в романах пишут: «Его постигла божья кара». Если замотать шею косынкой…

— Я давно знала, что у вас, Джойс, на плечах отнюдь не болванка для парика. Что ж, зовите людей ле Мерсера и твоих приятелей, Том, у которых такой замогильный вид. По английским обычаям, надо всех известить.

Я вышел на палубу, и мое разгоряченное лицо скользким шелком одела морская сумеречная прохлада. Океан весь светился, точно под волнами скрывались источники холодного огня. «Красивая Мэри» покачивалась на расстоянии полукабельтова, и отблеск ее фонаря кровавой струей тек под корму. На баке и юте безлюдно и тихо: пуритане покинули корабль; на шкафуте темнела фигура вахтенного матроса. Он напевал:

Просят судьи: «Назови

Тайну нам твоей любви!»

— Судьи, я теперь одна,

Месть моя была страшна…

Если сейчас броситься в воду с борта и проплыть до флейта, можно успеть поднять тревогу и под угрозой пушек «Красивой Мэри» накрыть шайку Лайнфортов. Вопрос в практическом смысле этого предприятия. Я оглянулся. Тьма еще не сгладила все углы, не заполнила люгера, и было видно, что убранная палуба «Голубой стрелы» приобрела опрятный и строгий вид. Паруса были спущены — мы стояли меж двух противолежащих якорей, или, как говорят моряки, на фертоинге. Корпус люгера тихо поворачивался до натяжения одной из якорных цепей, потом вздрагивал и начинал поворот в обратную сторону. Я подозвал вахтенного и велел ему собрать всех в капитанской каюте.

Бывшие заключенные явились переодетые в платья хозяев «Голубой стрелы», и теперь их можно было хоть отличить друг от друга. Человек пять из них, несомненно, знали лучшие времена, особенно самый молодой — тот, кто так горько жаловался на тюремные порядки. Этим пятерым сэр Томас предложил сесть, и они разместились на стульях вокруг стола, тревожно и пытливо оглядываясь. Остальные притулились вдоль стен.

Один за другим в каюту ввалились дюжие молодцы ле Мерсера, числом около полутора десятков, и хотя в каюте стало очень тесно, мне показалось, что воздух посвежел. Деревенские парни стояли в независимых и вольных позах, показывая, что им черт не брат, а впереди, заложив руки за пояс, стоял их вожак ле Мерсер. Леди поднялась с места и подошла к дивану, на котором покоилось накрытое с головой тело.

— Капитан Уингэм умер, — сказала она таким тоном, точно сообщала, что ветер сегодня юго-восточный. — Умер после великой победы. Неприятно. Но что делать. Все мы смертны.

Она откинула покрывало и ласково посмотрела на мертвеца, как бы одобряя его поведение. Потом снова накрыла его лицо и наскоро притронулась платочком к глазам. Из приличия кое-кто кашлянул в кулак, некоторые шумно вздохнули.

— Да! — сказала леди, ясным взором окидывая собрание. — Вот и мистер Джойс может подтвердить. Вино… карты… волнение… а человек пожилой. Но речь сейчас о другом. На люгере нужен капитан. Нужна команда.

Парни из Стонхилла с живым интересом рассматривали переодетого «Иеремию Кэпла» — смерть капитана не произвела на них никакого впечатления. Роберт ле Мерсер сказал:

— Мы это понимаем, миледи. Вопрос: для чего? Куда плыть?

— Люблю, когда быстро соображают, — похвалила леди. — Так слушай: капитаном буду я, мой мальчик. А помощников у меня двое: мистер Джойс и мой старший сын, Томас Джеймс Лайнфорт, которого ты, дружище Боб, в простоте своей считал пастухом. Но это пустяки, и никто на тебя не в обиде. Эти джентльмены, — она указала на пятерых сидевших за столом, — люди большой храбрости, они научат вас владеть оружием. И поплывем мы, дорогой Боб, навстречу твоей удаче! У тебя будет столько денег, что карманы будут от них лопаться и деньги будут сыпаться наземь, а ты, Боб, этак небрежно скажешь жене: что это там покатилось, Кэт? Ах, золотой нобль? Возьми его себе на пиво!

Все понимали: леди мило шутит, — а дельце-то сомнительное. Кое-кто ухмылялся, но общего восторга не получилось, и леди это поняла. Лицо ее сделалось мрачным и уродливым.

— Теперь я предскажу, что будет с теми, кто вернется на флейт, — закаркала она, презрительно морща орлиный нос. — Да, я покажу вам, мальчики, вашу судьбу как на ладони! Первым делом вас начнут допрашивать: где капитан? Умер. Какой смертью? Не знаем. Ну, так посидите взаперти! — Она прошлась взад и вперед. — А дальше будет еще хуже. В Америке на вас наденут кандалы, а затем и продадут — верно, Джойс? — на долгие годы!

Она в ярких красках живописала плантации, надсмотрщиков с плетью и прочие ужасы, о которых сама знала понаслышке. Что было делать мне? Стоя перед людьми, из которых я тщился создать пионеров моей мечты, я — вот адская насмешка судьбы! — вынужден был молчаливо подтверждать слова проклятой старухи. Вздумай я возразить, кто после моей гибели довел бы до конца начатое дело?

Я сделал что мог: поймав взгляд Боба, подмигнул, а затем незаметно повел глазами в сторону дивана. И клянусь незабвенной памятью Меркатора, умница Боб меня понял! Он усмехнулся и сказал:

— Прекрасно вы говорили, миледи, и слушать вас занятно. Но утро вечера мудреней. Потолкуем меж собой. Только уговор: кто хочет на флейт, силой не держать!