Мерзкий старикашка - Сэй Алек

А ничего так, надо признаться, сохранился Лисапет. Подтянутый, поджарый, даже морщины слегка разгладились — от хорошего питания, не иначе. Морда породистая, и одежка ему эта очень даже идет.

Единственное что, кинжал на пояс я не стал вешать. Дедушка старенький, безобидный, и все это должны увидать.

— Всем ли ты доволен, царевич? — все же беспардонная баба, эта княгиня, вломилась без стука и приглашения. — Все ли хорошо?

— Благодарю, достойная Шока. Гостеприимство твое превыше всяческих похвал, — ответил я.

Ну и чего приперлась? Иди, обещанный пир в честь дорогих гостей подготавливай.

Верховная тёща Баратиана прошествовала к креслу, уселась грациозно, подперла щеку кулаком, облокотившись на столик с кошачьей корзинкой, и вздохнула.

— Ох и постарел же ты, батюшка. А какой был красавец в молодости. Я, дуреха, когда ты не вернулся с богомолья, повыплакала себе все глаза.

Ну здрасьте-пожалуйста, эта престарелая красотка третьей свежести мне в чувствах признаться решила что ли? И как реагировать на такое вот?

— Ну ты еще скажи, что все эти годы моего возвращения ждала, княгиня.

— Да нет, какое там, — захихикала та. — У меня благополучно сложилось все. И замуж вышла за любимого человека, и дочку, ту что родила мужу, когда и неприлично это уже вроде, хорошо пристроила. Сын вот только наш с Эулом до этого не дожил, погиб на войне…

Она вздохнула тяжко, застарелая печаль тенью скользнула по ее лицу, но уже через секунду Юльчанская взяла себя в руки.

— А ты, я гляжу, несмотря на монашество тоже наследником обзавелся?

— Котом что ли? — затупил я.

Нет, ну про коня в Римском сенате я слыхал, а вот чтобы коты государственные должности занимали… В США разве что — есть у них четверолапые мэры.

— Ну и котом тоже, — она снова захихикала. — Скажешь, что тот паренек со спатычем, что у тебя за спиной ошивался и зыркал по сторонам за рукоять ножа держась, не твой?

Булатный спотыкач Тумил, с призовых денег, честь по чести выкупил, и таскал его теперь на бедре — ну совсем как взрослый. Блистательные, что характерно, к этому оружию относились не как к переросшей зубочистке, а со всем уважением — у них оно, оказывается, прекрасно известно под названием «дырявец», и считается панацеей против врагов в кольчугах, а не панцирях.

— Нет, не мой. Тумил, сын Камила из Старой Башни. Это уже почти в Самватине, я там и не бывал никогда. Послушник это мой. Был. Теперь вот — стремянной. Хотя, подозреваю, что он себя считает еще и телохранителем.

— Можно понять, коли так, — кивнула Шока. — Случись с тобой чего, у него все радужные перспективы пойдут прахом. Да, а я-то, дура старая, уже отравить его хотела…

Ну ничего себе, какая милая непосредственность — очешуеть можно!

— А, собственно, зачем? — осторожно поинтересовался я.

— Ну сам подумай, — вздохнула княгиня Юльчанская. — Вот прибудешь ты в Аарту, станешь царем… Неужто ты трон завещаешь законному сыну Тыкави, а не своему бастарду?

— Сложный вопрос, — честно ответил я. — И оттого, сколько я еще протяну зависит, и от того, насколько прочно буду сидеть на троне, да и от личности моего гипотетического отпрыска тоже. А тебе то, княгиня, что с того?

— А то, что мой малахольный зятек в жизни незаконнорожденного не поддержит, — вздохнула она. — Сына я уже похоронила, мужа тоже, так хоть внуки, хочется, чтобы пожили подольше. А случись после твоей кончины, — живи ты тысячу лет, царевич! — замятня…

— Этого лучше не надо, — кивнул я. — И так стоим на грани, а тут еще у соседей не пойми что твориться. Нет, усобица Ашшории в ближайшие четверть века строго противопоказана.

— Да-а-а… — протянула всебаратианская теща. — Меняются люди с годами. Не все, конечно — иные как в младости были коровьей лепешкой, так и до старости ей остаются, только подсохшей. Не увидела бы я, что ты котенка слепого выкармливаешь, так и в то, что паренька просто так решил облагодетельствовать не поверила бы. Ты стал мудр, а в юности, помню, был редкий засранец. Монастырская жизнь сделала тебя…

— Мудрой коровьей лепешкой, — фыркнул я. — Откровенность твою, разумеется, я оценил. Но лучше б ты, конечно, промолчала.

— Лучше? — грустно улыбнулась она и пожала плечами. — Может и лучше. Только стара я уже, мне-то твоих милостей не надо, а Лексик, появись ты только в Аарте, и так тебе сразу присягнет со всей своей дружиной.

— И ты решила выяснить, стоит ли меня из замка вообще живым выпускать? — я откинулся на спинку кресла и с интересом поглядел на Шоку. — Пока зятек не встал на сторону…

Я пощелкал пальцами, подбирая слова.

— На сторону царя, который и сам говно, и после смерти всем захочет подосрать?

— Да уж, умеешь ты сказать, царевич, — княгиня аж затряслась от смеха. — Но точно сформулировал, этого не отнять.

Мышкин перевернулся на спину, потянулся сладко, почмокал губами и снова заснул. Кошка приподняла голову, и зорко огляделась — не грозит ли кто ее потомству и этому нахлебнику.

— Ты ведь когда пришла, знала уже, что Тумил не мой ребенок, — укоризненно произнес я.

— Ну, знаешь ли, лишнее подтверждение от предполагаемого родителя никогда не помешает, — всплеснула руками она. — Остальные-то могут и не знать точно.

— А не опасаешься, что я обиду затаю там, или злобу, отомстить пожелаю?

— Эх, царевич, — вздохнула она. — Уж поверь мне, в Аарте тебе быстро не до мнимых врагов станет — с реальными бы разобраться поспевать.

И ведь фиг поспоришь. Особенно если учитывать, что преданных лично мне людей имеется аж одна штука. Это Арцуда с Шедадом мне было легко в монастыре пугать — князья-генералы совсем не отказались бы увеличить свои владения за счет «заговорщиков», а себе-то врать зачем? Один я, как перст, а Шока, не столько даже как столбовая дворянка, а скорее как любящая мать и бабка, кровно заинтересована в моем мирном и спокойном правлении, с последующим беспроблемным процессом передачи власти наследнику — совпадают наши цели, выходит. Зачем такого союзника отталкивать?

Ну, да — баба она, конечно, вздорная, так и я, мягко говоря, не подарок, а Баратиан в паре форсированных маршей от столицы — гонец, тот и за сутки может добраться, если заводных заранее подготовить. Это может оказаться полезно.

Хотя лучше бы не пригодилось, конечно.

— Ты уж на меня не гневайся, — вздохнула княгиня и погладила кошку, успокаивая. — Зять из столицы каждодневно письма шлет, да и свои шпионы есть… Поспешать тебе надо. Главный министр уже объявил, что ты выехал в Аарту из монастыря…

— Давно?

— Два дня назад. В столице разброд и шатания, — она пристально поглядела на меня. — Князь Дамуриани тебе что, какие-то условия выставлял?

— С чего решила так? — поинтересовался я.

— Ждет уж с очень большой радостью, — она издала сухонький смешок. — Как родного. Да и слухи по Аарте разные ходят…

— С радостью, говоришь? — я ухмыльнулся. — Это хорошо. Уж я его порадую…

Шока Юльчанская кивнула с пониманием — у каждого, мол, свои секреты.

— Ладно, чего мы сидим-то? — она хлопнула ладонями по коленям и поднялась. — К пиру все уже готово. Пойдем что ли, ваше высочество? Тряхнем стариной?

— Тумилу только не говори, что … Ну, ты поняла. Это я осознаю, что половина князей спит и видит, как бы передавить всю нашу династию и поделить царские земли, а вот он и обидеться может.

— Я еще не совсем выжила из ума, — фыркнул княгиня, потом помолчала, и добавила. — А может и совсем, поди знай…

— Кошку покормить надо, — произнес я, глянув на корзину.

— Надо, — согласилась Шока.

— Ну вот зятю отпишись, и покормим, — я галантно предложил даме руку.

И чем я тебя, киса моя, буду «кормить» — лучше подумать заранее.

Традиция проведения пиров в разных странах разная. Парсюки не мыслят их без участия танцовщиц в полупрозрачных одеждах с последующим развратом, асины ведут беседы о философии, политике и поэзии возлежа на ложах, и разврат устраивают без всяких танцулек, прямо на месте, не отрываясь при том от вина и разговоров, инитарцы устраивают состязания бродячих певцов, да танцы с фуршетом, а мирельцы жрут и пьют в три горла, едва не до потери пульса, слушая заунывное хоровое пение. Все, в общем, веселятся по-своему.

Пиры в Ашшории же, напоминают, больше всего, то же действо в замках средневековой Европы: за центральным столом сидят хозяева с домочадцами, почетные гости и особо доверенные лица, за столами пониже располагаются витязи, а уж челядь (кто не заняты в обслуживании банкета) довольствуется малым у самого входа. Где-то в уголке, с голодными глазами, в это время играет оркестр, а вот трубадуры и менестрели всякие, напротив, на столь ответственные мероприятия обыкновенно не допускаются, поскольку их уделом считается исполнением песенок в трактирах и кабаках. На пиру же музицирование и пение является прерогативой аристократии, и их же святым долгом, а мастерство в этом деле почитается не ниже воинской удали.