Воспоминания выжившей - Дорис Лессинг

Джеральд вернулся в тот же день, один, без эскорта, и снова попытался уговорить Эмили вернуться. Она с ним говорила. Она говорила, а он слушал. Она рассказала ему, что с ним произошло. Он этого не знал.

После того как «крошки» из подземелья разрушили созданную им коммуну, когда он увидел, что никто из его людей к нему не вернется, он приложил все усилия к тому, чтобы уговорить Эмили остаться и построить все заново. Он вернулся на мостовую и попытался привлечь к себе новый народ, создать ядро новой коммуны. Но у него ничего не вышло. Почему? Возможно, потому что все считали его связанным с «подземными», думали, что новая коммуна автоматически привлечет маленьких гаденышей. Может быть, потому что он давал понять: у него теперь есть женщина — одна женщина, Эмили, и он не даст шанса претенденткам на трон королевы банды. Именно это оттолкнуло от него потенциальных кандидаток. Как бы то ни было, бывший царек Джеральд превратился в заурядного парнягу, которому, чтобы выжить, оставалось лишь самому присоединиться к какой-нибудь коммуне… Так говорила Эмили, а Джеральд молча слушал, не соглашаясь, но и не перебивая.

— И тогда ты решил, что пусть уж лучше эти детишки, чем вообще никого. Ты не захотел выждать и осмотреться. Тебя свербит, подай тебе банду и трон любой ценой. И ты взял их к себе. Точнее, они взяли тебя, уж доходит до тебя это или нет… И теперь водят тебя на коротком поводке, куда велят, туда и бежишь, я же вижу. Эти ребятишки что хотят, то и творят, а ты только поддакиваешь.

Тут уж Джеральд не выдержал, возразил:

— Но они ведь всего лишь дети. Разве для них не лучше, что я с ними? Я добываю им пищу и одежду. Я слежу за ними.

— Они и без тебя с голоду не дохли, — сухо проронила Эмили.

Слишком сухо. Джеральд видел с ее стороны лишь осуждение, и ничего более. Ни следа привязанности, теплого чувства. Он ушел и не появлялся несколько дней кряду.

У нас хватало работы в квартире. Чистый воздух давала регулярная подкрутка ручки генератора заряда батарей. Дровами нас обеспечила Эмили: пару раз вышла из дома с топором и вернулась с охапками сухого топлива. И как раз когда я подумывала, что из-за отсутствия воды придется все-таки покинуть насиженное гнездо, снаружи раздался — цок-цок-цок — четкий перестук, и за окном появилась тележка, запряженная осликом и груженная ведрами — деревянными, металлическими и пластиковыми.

— Свежая вода-а-а! Чистая вода-а-а! — древний крик, на разных языках, живых и ныне почивших, звучавший на улицах тысяч поселений, сзывавший народ на протяжении тысячелетий. Тележкой управляли две девочки лет по одиннадцать, к которым уже подходили покупатели. Торговались девочки на диво цепко, зная, что без воды люди не проживут. За два ведра воды — хорошей воды, они дали попробовать — пришлось отдать овчину.

Тут принеслась банда Джеральда с ним во главе. Конечно, их животные нуждались в воде. Но эти торговаться не стали, они просто схватили ведра и были таковы. Я закричала Джеральду, на Джеральда — но он не обращал на меня внимания, как будто не слышал, как не слышал и воплей остальных покупателей и ограбленных девочек. Банда Джеральда исчезла, настал мой черед. Какой-то мужчина оскалил зубы и рванул ведро из моей руки. Я быстро убежала, чтобы не лишиться и второго. Эмили молча смотрела на происходящее, стоя у окна. Лицо серьезное, а губы шевелятся, как будто формуют нелестные слова, адресованные Джеральду.

Сразу налили воды Хуго, он пил, пил, пока не осушил миску. Зверь поднял голову, посмотрел на нас, и ему налили еще. Он выдул треть ведра. Эмили обняла друга, заверяя, что ему не о чем беспокоиться, что она защитит его, что вода у него будет, даже если ей самой или мне придется подождать.

Когда дня через два снова появились эти девочки с тележкой, их сопровождали двое мужчин с ружьями, и воду отпускали в порядке очереди. Джеральд не появился. Какая-то женщина сообщила, что «эти бандюганы» дорылись до Флит-ривер и теперь сами водой торгуют. Это оказалось правдой, и для нас — для Хуго, Эмили и для меня — вестью доброй. С этого дня Джеральд приносил нам ведро, а то и два ведра воды ежедневно.

— А что нам было делать? Животных-то поить надо…

Он оправдывался, защищался. Боролся с угрызениями совести? Вряд ли. Скорее ему пришлось схватиться с чем-то более материальным. Например, с властями или с конкурентами. Ведь по всему городу оживали старые колодцы и появлялись новые, открывались ключи. Если с властями, то как он смог выстоять и победить?

— Ну, — пояснял Джеральд, — к каждому солдата ведь не приставишь. Они тоже из города смываются. Во всяком случае, нас больше, чем их.

□ □ □

«Смываются, смылись, смоются…» Почему же мы — Эмили, Хуго и я — оставались в городе? Ведь мы больше не задумывались о том, чтобы «смыться», во всяком случае, всерьез. Хотя иной раз и толковали о семействе Долджели, могли элегически протянуть что-нибудь вроде «Да, надо бы подумать да обсудить, может, и вправду…»

Воздух, вода, еда, тепло… Что еще? Все оказалось проще, чем мы опасались. Проще, чем раньше. Но все же немногие, притаившиеся в уголках большого города, продолжали его покидать.

Одна ватага отправилась в путь, когда закончилась осень, в начале зимы. Последняя с наших мостовых. Примерно такая же, как предыдущие, но лучше оснащенная и характерная для нашего района. Оказалось, что караваны, отправлявшиеся из разных районов, отличаются друг от друга. У каждого свой стиль, можно сказать. Быстро формируются традиции. Запомнилась фраза, брошенная как-то кем-то из уходящих: «А кожу сапожную взяли? Как же без кожи-то?»

Возможно, стоит описать подробнее эту последнюю группу.

Холодное утро, с запада на восток несутся по небу низкие тучи, то и дело проливающиеся дождем и мокрым снегом. Воздух — хоть ножом режь, дышать трудно, несмотря на сильный ветер. Мостовая как будто растаяла. Дома теряются в полумраке.

Около полусотни человек ежатся, кутаются, большинство в мехах. Впереди двое молодых людей с огнестрельным оружием стараются, чтобы все прочувствовали, насколько они серьезны и опасны. За ними четверо с луками, при колчанах со стрелами, дубинках, ножах. Далее повозка, сочиненная из автомобиля, от которого остались только колеса. К обглоданному остову бывшего авто приделан объемистый дощатый кузов, тащит повозку одна лошадь. На повозке поклажа, всякие тюки да свертки, а также трое малышей и запас сена для лошади. Дети постарше идут пешком.

За этой повозкой вереница женщин с детьми, а за ними еще одна тележка, тащат ее двое парней, а на тележке смонтировано что-то вроде термоса: большой деревянный ящик, набитый теплоизолирующим материалом; в ящик помещена снятая с огня пища, чтобы сохранить ее теплой как можно дольше. Далее еще одна повозка — тележка молочника со съестными припасами: крупа, сушеные овощи, концентраты и так далее. И еще одна, четвертая повозка, запряженная ослом. На ней клетки с несушками, с кроликами — не для еды, для разведения, дюжина беременных крольчих. При ослиной упряжке четверо парней-охранников.

Лошадь и осел — отличительные признаки этого каравана. В нашем районе многие разводили тягловых животных. Возможно, потому что в давние времена здесь находилось много конюшен и их помещения сохранились до наших дней почти без изменений. Даже при нашем доме кто-то держал лошадей, под постоянной охраной разумеется.

Обычно, когда отправлялась в путь очередная колонна, набегали люди со всей окрути, прощались, передавали приветы на случай, если уходящие встретятся с ушедшими ранее. В то утро к уходившим подошли лишь четверо. Я тихо сидела у окна, наблюдала, как группа сформировала колонну и скромно удалилась без шума, гама, возгласов, прощаний. Резко отличавшиеся от прежних, веселых, развязных, эти старались сжаться, спрятаться, сделаться незаметными. И не без оснований: в их караване было чем поживиться.

Эмили на них даже не взглянула.

В последний момент вышел Джеральд с полудюжиной опекаемых им ребятишек, они проводили взглядами уходящих, стояли и смотрели им вслед, пока замыкающие не исчезли за церковью на углу. Джеральд завел своих малолетних головорезов обратно; проходя мимо, кивнул мне, но не улыбнулся. Выглядел он суровым, напряженным, и не удивительно. Все время находиться с этими маленькими дикарями — ему не позавидуешь. А он ведь с ними день и ночь. Мне казалось, что Джеральд специально вышел с ребятами, чтобы удержать их от нападения на повозки.

Позже к нам постучали. За дверью — четверо из банды Джеральда, возбужденные, с горящими глазами. Эмили заперла дверь и подперла ее креслом. Те, за дверью, пошептались, поскреблись, затем утопали прочь.

Эмили беззвучно зашевелила губами, тыча пальцем в Хуго. Я умудрилась разобрать:

— Небось хотели Хуго на жаркое.

— Скорее уж они получат тебя, — ответила я.