Месть - Джастин Скотт

Забудь про компьютер, предупреждающий столкновения, про спутниковую навигацию и про всю остальную электронику. Когда твой корабль должен пройти по переполненному проливу, как лошадь по конюшне, за ним не уследишь, сидя в кресле. Надо поднимать задницу для того, чтобы увидеть, что творится вокруг тебя.

Хотя его отец был рабочим, а мать кухаркой, Огилви воспринял манеры и речь верхушки английского среднего класса. Талант и амбиции заставили его покинуть унылый городишко на западе страны. Как ни малы были шансы на успех, он поступил в Дартмут, когда узнал, что речь британского офицера должна отличаться от речи простого матроса. Он приучил себя к сдержанности: он мог назвать подчиненного, допустившего колоссальную ошибку, «раззявой» или каким-нибудь другим, по его мнению, грубым словом, но его офицеры редко слышали от Огилви «черт побери» и «задницы», которыми он пересыпал свои мысленные речи.

Огилви бродил по мостику, растягивая часы своей вахты и отказываясь прекратить добровольную пытку. Наконец, когда Брест остался далеко за кормой и между носом «Левиафана» и островом Мадейра лежало полторы тысячи миль открытого моря, он обратился к старшему офицеру, заступившему на вахту:

— Первый, передаю вам управление. Спокойной ночи.

— Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи.

— Мне кажется, разгрузка прошла хорошо.

— Спасибо, сэр.

— Надеюсь, что наши друзья в Гавре этого не услышат.

— Не понял вас, сэр.

— Они могут подумать, что мы к ним плохо относимся, вы не находите?

Первый офицер слабо улыбнулся. Они пролили во французском порту двести галлонов нефти. Огилви усмехнулся и покинул мостик. Он любил устраивать своим офицерам такие внезапные встряски, чтобы те не теряли бдительности. Хотя его первый офицер плавал с ним уже шесть лет, Огилви подумал, что было бы разумно напомнить ему о его ответственности.

Личный стюард капитана, индиец хрупкого телосложения, наполнил ванну и достал ему пижаму, двигаясь по каюте быстро и бесшумно, как афганская борзая. Приняв ванну, Огилви лег в свою широкую кровать, задернул полог и поставил рядом с собой чашку горячего шоколада. Пока он готовился к предстоящим двенадцати часам сна, по его ногам пробегали спазмы облегчения. Первый офицер знал его привычки, и его ни в коем случае не будут беспокоить, разве что случиться авария.

Перед его глазами плясали бакены в канале, бегущие огни и мерцающие пятна на шкале радара, и он снова и снова слышал, как рулевой вслух произносит курс корабля. Огилви выпил какао и стал ждать, когда мозг сдаст командование над телом и покинет мостик. Ему было шестьдесят три года, и он знал, что нужно не торопить естественные процессы и дать им идти своим путем.

Пилот вертолета решил подняться на мостик, чтобы полюбоваться рассветом с самой высокой точки корабля. Он поспешно миновал ходовую рубку, прошмыгнул мимо рулевого и вышел в левое крыло, где он никому не будет мешать.

Его по-прежнему потрясали размеры корабля. «Если в Военно-морском флоте есть умные головы, — подумал пилот, — то им стоит построить себе несколько таких малюток, которые можно легко переоборудовать в авианосцы, как это делается у русских».

«Убей его!» — последние слова Брюса все еще звенели у него в ушах. Надо забыть, что Брюс говорил об Огилви. Брюс и только Брюс — его настоящий босс. Пилот вздрогнул. У него есть право пристрелить этого парня. Как на войне, только лучше. Здесь этому психу не поможет никто.

Пилот снова вздрогнул, но по другой причине — всякий раз, подумав о чем-нибудь хорошем, он непременно вспоминал катастрофу. Его взгляд обратился с восходящего, солнца на далекий «Белл рейнджер». Это была его первая работа со времени катастрофы в Техасе, и он взялся за нее только потому, что летать приходилось над водой.

Если бы тогда он нырнул в воду, а не пытался спасать пассажиров, у него не было бы этой маски вместо лица. Но сейчас ему не придется возить пассажиров. Только он, машина и пулемет. Пилот отвел взгляд от вертолета и посмотрел на море, повторяя про себя правила аварийной посадки: направляйся к воде; клади машину на бок перед ударом; выбирайся из машины и плыви.

Палуба крыла была сырой от прохладного утреннего тумана. В восемь часов третий офицер, заступивший на вахту, спросил у пилота, не хочет ли он чашку кофе. Летчик с благодарностью зашел в тепло рубки.

Юный офицер завел с ним разговор, облокотясь на полированный деревянный поручень перед окнами мостика. Он рассказал, что в Англии у него осталась супруга, на которой он женился пять месяцев назад. В отличие от большинства танкеров, офицеры на «Левиафане» не брали с собой жен, поскольку так хотел капитан. Жена третьего офицера возмущалась, но он все равно решил плавать с Огилви.

Пилот в ответ рассказал, что у него в Далласе есть подружка. Она была стюардессой и обещала встретиться с ним в Аравии.

— Вы думаете, что мы направляемся в Аравию? — с улыбкой спросил третий офицер. — Я шестнадцать раз был в Персидском заливе, но вместо Аравии видел лишь белую полоску на горизонте. «Левиафан» грузится нефтью вдали от берега.

Лицо пилота исказилось гримасой, и третий офицер задумался, встречалась ли его подружка с ним после катастрофы.

— Ничего, у меня есть билет. — Пилот кивнул на «Белл рейнджер». — Может быть, я сумею выбить отпуск и смотаться к ней.

— Может быть, если поладите со Стариком.

— Я ему нужен так же, как собаке пятая нога.

Третий офицер кивнул с понимающим видом.

— У него тяжелый характер, с ним трудно столковаться, — произнес он. — Правда, мне приходилось беседовать с ним по душам. Мне кажется, я ему нравлюсь.

— Почему вы так думаете?

— Мы вместе служили в «Пи энд Оу». Став капитаном «Левиафана», он позвал меня к себе.

— А что такое «Пи энд Оу»?

Пока офицер рассказывал летчику о «Пенинсулар энд ориентал стимшип компани» и том положении, которое он надеялся когда-нибудь занять, на мостике появился матрос, пришедший на смену рулевому. Новый рулевой отметил курс и скорость корабля, убедился, что море по курсу свободно от препятствий и автопилот функционирует. Затем он сел за штурвал, который слегка шевелился, управляемый невидимой рукой компьютера. Матросы украдкой обменялись ухмылками по поводу жизненных планов третьего офицера.

— Меня вид этой посудины просто потрясает, — заявил пилот вертолета и постучал по стеклу, указывая на зеленые палубы позади рубки, разделенные серыми дорожками и центральным проходом и усеянные темными трубопроводами, черными лебедками, надстройками, пожарными станциями и желтыми вентилями. — Настоящее нефтяное поле, черт побери!

— Ну, не знаю... — усомнился третий офицер.

— Ну да, вы же не сходите с корабля. А я видел их у себя в Техасе и говорю вам, что эта штука выглядит точно так же. — Пилот посмотрел на море и покачал головой. — Не могу поверить, что эта чертова галоша движется. Господи! Я знавал вонючих фермеров, которые выстраивали себе дворцы, когда находили у себя на дворе меньше нефти, чем налито в эту посудину. А тот парень на яхте хочет ее потопить! Черти бы меня взяли!

— Тихо! — прошипел офицер, оглядываясь на рулевого.

Все утро он думал, что надо бы как-нибудь уговорить Старика рассказать обо всем команде, прежде чем по кораблю пойдут гулять слухи. Рулевой невозмутимо глядел вперед.

Пилот прошептал:

— Этот тип сошел с ума.

— Да, вероятно.

— Вас это как будто совсем не беспокоит.

— А чего беспокоиться? Вы сами говорите — просто парень на яхте, и все.

— Но у него есть ракета. Трудновато не попасть в такую большую мишень.

— С палубы яхты?

— Может быть, вы никогда не видели противотанковую установку? Подбить из нее такую штуковину сможет и девятилетний мальчишка.

— Ну, я полагаю, поэтому-то вы и плывете с нами.

Пилот взял бинокль с деревянного подоконника и стал рассматривать море.

— Эй! Смотрите!

Третий офицер посмотрел туда, куда указывал пилот. Белая точка на горизонте, прямо по курсу.

— Яхта! — заорал пилот и бросился в штурманскую рубку, направляясь к лифту.

— Отключите автопилот! — приказал офицер.

Огилви был разбужен грохотом и ревом. Он подумал было, что корабль обстреливают, и мысленно перенесся на тридцать пять лет назад, во времена войны в Атлантике. Но быстро понял свою ошибку. Его ноги ступили на толстый ковер, а не на холодную мокрую сталь конвойного судна.

Шум затих, и вернулись воспоминания. Огилви слегка опьянел от долгого сна. Раздвинув тяжелые шторы, он выглянул на гигантскую палубу «Левиафана». Вертолет! Он летел впереди танкера. Капитан протер глаза и, выглянув в окно снова, увидел в десяти тысячах ярдов перед носом корабля парус.

Быстро одевшись, он поднялся на мостик. Часы в штурманской рубке показывали 9.30. Третий офицер стоял на вахте. Облокотясь на поручень под окнами мостика и потягивая кофе, он внимательно наблюдал за вертолетом. Огилви неслышно подошел к нему.