Наследие греха - Рут Ренделл

Отчим Терезы припарковался у общественного выгона с утиным прудом в середине. Вокруг раскинулась тихая, безмятежная деревня. Лето еще не вступило в ту пору, когда начинает блекнуть яркая зелень буков, и клематис еще не курчавился морозно-серой бородой. Деревенские коттеджи группками окружали выгон, а вдоль той стороны, которая находилась ближе к церкви, протянулся ряд георгианских домов с окнами-фонарями, темные рамы и блестящие стекла которых не скрывали ситец и серебро гостиных. В деревне было всего три магазина, почта, мясная лавка с навесом и белой колоннадой у входа и еще одно местечко, где продавали сувениры для туристов. Вокруг коттеджей сохло на веревках выстиранное в понедельник белье, едва различимо покачиваясь в жарком безветренном воздухе.

Компания уселась на скамейку на выгоне, и Тесс стала кормить уток печеньем из пакета, обнаруженного ею в бардачке машины. Кершо достал откуда-то фотоаппарат и принялся делать снимки, а Генри вдруг понял, что больше никуда не хочет идти с ними. Дрожь отвращения охватывала его при мысли о том, что вскоре ему предстоит таскаться по коридорам Мызы Помфрет, ахать над фигурками из фарфора и притворно восхищаться семейными портретами.

– Вы не возражаете, если я останусь здесь? – спросил он своих спутников. – Мне хочется снова взглянуть на церковь.

Чарльз бросил на него сердитый взгляд.

– Мы все пойдем смотреть церковь, – заметил он со вздохом.

– Нет, дорогой, без меня, – сказала Тесс. – Не могу же я войти туда в джинсах!

– Да и я тоже, в таких-то штанах, – поддержал приемную дочь Кершо, уже убравший фотоаппарат. – Нам надо ехать, если мы хотим попасть в усадьбу.

– Я вернусь отсюда сам, на автобусе, – сказал Арчери-старший.

– Ладно, только ради бога, отец, не опаздывай! – все еще недовольно попросил его молодой человек.

Однако для чего-то большего, чем просто сентиментальное путешествие, пастору нужен был справочник. Поэтому, едва машина мистера Кершо отъехала, Генри развернулся и направился к сувенирному магазину. Колокольчик нежно звякнул у него над головой, когда он открыл дверь, и из соседней комнаты в магазин вошла женщина.

– У нас нет путеводителей по Сент-Мэри, – сказала она, – но вы обязательно найдете их в самой церкви, на прилавке за дверью.

Однако раз уж он вошел, уходить с пустыми руками было неловко. Что же купить? Открытку? Или брошку для Мэри? «Нет, – подумал священник, – что может быть хуже, чем адюльтер, мысленно совершаемый всякий раз при взгляде на сувенир?» Он с содроганием оглядел ассортимент лавчонки: латунные бляшки для конской сбруи, расписные кувшины, лотки с костюмной бижутерией…

Отдельный прилавок был посвящен исключительно календарям, выжиганию по дереву и стихам в рамках. Одна такая рамка – пастушок с нимбом вокруг головы и ягненок с ним рядом – привлекла его внимание знакомой надписью.

Покойся с миром, Пастушок,Пропета песнь твоя.Господень Агнец на лужокЗовет играть тебя.

Женщина из лавки встала у викария за спиной.

– Вижу, вы обратили внимание на стихи нашего местного барда, – радостно сказала она. – Он был еще совсем мальчиком, когда его настигла смерть, и похоронен здесь же.

– Я видел его могилу, – отозвался Арчери.

– Знаете, многие из тех, кто приезжает сюда, считают, что он и в самом деле пас овец. Вечно приходится всем объяснять, что были времена, когда поэт и пастух значили почти одно и то же.

– Лисидас, – отозвался священник.

Продавщица не обратила на его слова внимания.

– А вообще он был очень образованным юношей, – продолжила она рассказывать. – Учился в местной школе, и все считали, что ему надо идти дальше, в колледж. Но он погиб, его сбила машина. Хотите взглянуть на его фотографию?

Она достала из ящика под прилавком целую стопку дешевых фото в рамках. Снимки были одинаковыми, и на каждом виднелась одна и та же надпись: «Джон Грейс, бард Форби. Тот, кого любит Бог, умирает молодым».

Со снимка глядело худое аскетическое лицо с резкими чертами – такие лица бывают у очень чувствительных людей. Или у больных злокачественной анемией. Глядя на него, Арчери испытал странное чувство – как будто он его уже когда-то видел.

– Что-нибудь из его работ опубликовали? – поинтересовался пастор.

– Так, пару стихов в журналах, – ответила его собеседница. – Подробностей я не знаю, я сама здесь всего лет десять, но, говорят, сюда приезжал на лето один издатель – так он как будто собирался издать его стихи отдельной книжкой. Да не успел – мальчик умер. Миссис Грейс – его мать – тоже очень хотела, чтобы его стихи напечатали, – да вот беда, все они куда-то подевались. Осталось только вот это, то, что вы видите. Его мать говорила, что он писал целые пьесы – нерифмованные, правда, вроде шекспировских. Но ничего так и не нашли. Может, он сам их сжег или отдал кому-нибудь. Жалко, правда?

Священник бросил взгляд в окно, на небольшую деревянную церковку.

– «Здесь Мильтон нем, без славы скрытый прах…»[17] – пробормотал он.

– Вот именно, – сказала женщина. – Хотя как знать, может быть, его стихи еще и объявятся, как свитки Мертвого моря.

Заплатив пять с половиной шиллингов за пастуха с ягненком, Генри пошел к церкви. Он отворил калитку и, двигаясь по часовой стрелке, подошел к входу в старое здание. Как там Имоджен говорила? «Церковь обходи посолонь. Не то жди беды». Удача была нужна ему для себя и для Чарльза. Но, по иронии судьбы, все складывалось так, что, чем бы ни кончилось дело, один из них непременно проиграет.

В церкви не было слышно музыки, но, едва отворив дверь, пастор сразу понял, что идет какая-то служба. Мгновение он стоял, глядя на людей внутри и прислушиваясь к словам.

– По рассуждению человеческому, когда я боролся со зверями в Ефесе, какая мне польза, если мертвые не воскресают? – донеслась до него знакомая фраза.

Это оказалась погребальная служба. Она была уже почти на середине.

– «Станем есть и пить, ибо завтра умрем…»[18]

Дверь слегка скрипнула, когда Генри затворял ее. Обернувшись, он заметил стоящие у ворот траурные машины. Викарий еще раз сходил к могиле Грейса, миновав по пути свежую яму, в которую предстояло вскоре опустить новый гроб, и наконец присел на деревянную скамью в тенистом уголке кладбища. Было без четверти двенадцать. «Посижу здесь еще полчасика, – подумал Генри, – и пойду на автобус». Вскоре он задремал.

Его разбудили негромкие шаги. Открыв глаза, он увидел, что из церкви выносят гроб. Четверо мужчин, как положено, поддерживали его с углов, но гроб был совсем небольшим – видимо, принадлежал ребенку или невысокой женщине. На крышке лежали букеты цветов и венок из крупных белых лилий.

За гробом двигалась скромная процессия: человек десять, с мужчиной и женщиной во главе. Арчери видел только их спины, и к тому же на женщине было черное пальто и большая черная шляпа, поля которой прикрывали ее лицо. Но он узнал бы ее где угодно. Он узнал бы ее, даже если бы вдруг ослеп и оглох, он учуял бы ее по запаху, словно старый, больной пес. Они не видели его и даже не подозревали, что за ними наблюдают, эти люди, пришедшие отдать последний долг Элис Флауэр.

Кроме той первой пары, все остальные были стариками – видимо, друзьями Элис, – а одна женщина, судя по ее виду, могла быть заведующей больницей. Они окружили могилу, и викарий начал произносить последние слова, с которыми тело старой служанки было предано земле. Роджер Примеро наклонился, поднял довольно брезгливо комок черной, жирной земли и бросил ее на гроб. Его плечи задрожали, и тут же маленькая ручка в черной перчатке скользнула ему под локоть. Генри почувствовал укол такой неистовой ревности, что едва не задохнулся.

Викарий, прочитав молитву, благословил собравшихся, а потом Примеро отвел его в сторону, и они немного поговорили, после чего пожали друг другу руки. Взяв жену под локоть, Роджер медленно пошел с ней к воротам, где ждали автомобили. Все было кончено.

Когда они скрылись, Арчери встал и подошел к постепенно заполнявшейся могиле. Запах лилий ощущался за несколько ярдов. К венку была прикреплена карточка, на которой кто-то скромно и просто написал: «От мистера и миссис Примеро, с любовью».

– Добрый день, – сказал священник могильщику.

– Добрый, сэр, добрый. Отличный сегодня денек, – отозвался тот.

Было уже почти половина первого. Генри заспешил к калитке, гадая на ходу, как часто здесь могут ходить автобусы. Выйдя из тени деревьев, он вдруг остановился. К нему по песчаной дорожке широкими шагами приближался Чарльз.

– Ты правильно сделал, что не поехал, – сказал он отцу. – Мыза закрыта на ремонт, представляешь? Мы решили поехать куда-нибудь выпить, а заодно прихватить по дороге тебя.

– А где машина? – спросил пастор.

– С той стороны, за церковью.

Похоронная процессия наверняка уже уехала, но старший Арчери все равно пожалел про себя, что не сидит сейчас в «Оливе и голубе» за холодной говядиной с салатом. Черный автомобиль пролетел мимо, когда они с сыном огибали живую изгородь из тиса. Священник с трудом заставил себя смотреть прямо на ворота. Супруги Примеро были еще там – разговаривали с директрисой больницы, и у Генри тут же пересохло в горле.