Пустой (... на тему - s-t-i-k-s) - Андрей Сомов

в виде полного ничтожества и грязи. Пусть! Но зато хоть на минуту ты стал кем-то значимым, уважаемым, авторитетным. Человеком которого боятся и уважают. Человека, перед которым расступается толпа и все опускают глаза в пол.

Настоящая беда ожидает ту дуру, которая выйдет замуж за такое чудовище. Он не будет выпячивать свое раздутое я на работе и среди немногочисленных друзей. Он будет отыгрываться на жене и ребенке, постоянно унижая их и обличая в них свои же детские комплексы и порождая в своем ребенке новые.

Комплексы маленького, униженного, забитого и очень трусливого человечка. Человечка, который постоянно озлоблен на весь мир за то, что он не заметил и не оценил его, такого сильного, красивого, умного. Постоянная зависть ко всему и всем. Зависть, сводящая с ума, готовая переродится в любое преступление. И у таких людей всегда и на все есть оправдание, любой низости которая исходит от них.

В школьном классе, в студенческой аудитории, они находят кого-то слабее духом, окончательно ломают его и не отходят от своей жертвы ни на шаг. Постоянно то натягивая, то ослабляя смертельную хватку на горле своими гнилыми зубами. Тонко чувству ту грань, за которую лучше не переходить, не перегибать палку. Доведенная до крайности жертва, потеряв страх от постоянных подколок и унижений может сорваться с крючка, и просто на просто ударить нахала по лицу. Нет, не ударить, а дойдя до крайней степени озверения избить до полусмерти и даже убить обидчика. А сдачи такие типы дать не могут, потому как трусливы до крайности и слабы духом.

Как сорвавшемуся с цепи человеку объяснить в суде почему он это сделал, казалось бы, сделал невиновного человека инвалидом или убил его? Поэтому, чувствуя, что жертва может сорваться и ударить, а еще хуже просто уйти, вампир ослабляет хватку, становится в этот день рубахой-парнем, прекращает свои издевательства, а затем, в самый неподходящий для жертвы момент - наносит укол. Непонятно за что, почему? Мгновенно меняясь в настроении.

Но меняясь неожиданно только для своей жертвы, а для себя, он просто выжидал и словил неслабый кайф от нежданчика в лице очередного плевка в виде унижения. Они постоянно крутятся у многих балбесах в лучших друзьях, советников в сложных жизненных ситуациях. Им просто жизненно необходимо постоянно кого-то унижать, чувствовать, что тем самым они выше кого то, лучше и умнее.

Таких женщин называют – ведьмами. Мужчин – вампирами или по-современному – энергетическими вампирами.

Ну или просто бьют с ноги по наглой морде.

– Слыш Фунт, а может ты ему кол осиновый в грудь забьешь? – спросил я.

Тот на секунду прервался от скорбного занятия по опутыванию веревкой трупа, с любопытством посмотрел на меня и поинтересовался:

– Зачем?

– Да ладно. Шучу я.

Тот, подумав секунду, угодливо осклабился. Типа понял и оценил шутку.

Летом темнеет поздно, и поэтому вечерний полумрак все не наступал. Я смял пустую пачку из-под сигарет и бросил ее подальше в воду.

– Точно никто не видел, как ты его мочил? – поинтересовался я у Фунта смотря на другой берег реки.

– Я ж те уже говорил все, – не отрываясь от своего занятия ответил тот.

– А ты еще раз повтори, – медленно заводясь ответил я сквозь зубы.

Тот вздохнул притворно как родитель вздыхает над туповатым чадом и нудным голосом начал монотонно говорить:

– Он сначала от меня к барной стойке отошел. Ну ты знаешь, там маленькая такая.

Монотонность в голосе после первого же предложения исчезла. Он вообще вскочил на ноги и начал расхаживать, взад-вперед жестикулируя руками. В том, что он «поплывет» на первом же допросе я не сомневался. Глуповат и трусоват. Я его с детства знаю, всегда таким был. Толстеньким, розовым, пугливым. И кличку ему дали соответствующую, Фунтик, как поросенку из мультика.

Годам к пятнадцати его словно бы подменили. Появилась жадность, а может она всегда в нем была, просто не замечал никто, и звериная жестокость. Он мог без особого повода нахамить старшему, что в те годы считалось недопустимым, ударить младшего, что было абсолютно не по-пионерски. Это позже я понял, что он просто проверял пределы допустимого в своей компании. Что ему позволят сделать и на что закроют глаза, а за какие красные черты лучше не заступать. Позволили ему много. Слишком много.

Годам к восемнадцати он окончательно откололся от начавшей редеть дворовой компании. Кто уехал, кто поступил учится и сменил круг друзей, а у кого-то сменились жизненные принципы и точки опоры стали иными.

Фунтик стал Фунтом!

Бабки, сидящие у подъездов и знающие все и про всех, говорили полушепотом и зловеще, что он в мафии. Вся доморощенная «коза-ностра» состояла примерно из десяти отморозков, и занималась поборами с владельцев коммерческих ларьков, которые только начали появляется на улицах города.

Впрочем, с отморозками действительно, лучше было не связываться. Похороны подобных «мафиози» происходили почти каждый день. Братва начинала делить, ларьки, магазины, заводы.

Люди, начинали терять прежний благообразный облик строителей коммунизма и превращается в унылых терпил, перебегающих от работы домой, где закрывали, приходя металлические двери и задергивали шторы на зарешеченных окнах.

Выживал каждый, кто как мог. На плаву оставались самые смелые, самые хитрые, самые беспринципные. Фунт, был в своей стихии.

Примерно на третий год моей ударной службы в органах МВД, он как бы случайно нарисовался передо мной. Друг детства-блин.

Незаметно, как ему казалось, он прозондировал почву, оказалось, что я не лох-педальный, и что-то могу и вес имею, он стал набиваться ко мне в друзья. Мелкая «торпеда» на подхвате. Я с него тянул инфу, которую и так без него знал, балласт. Трусливый, жадный и тупой. Все тот же Фунтик.

Ну, тупой не тупой, а меня таки развел на помощь и втянул в этот «блудняк».

Я повелся на звонок по телефону:

– Слыш… я тут это…короче ты нужен.

Информация от него была всегда, как это у нас говорят, вторична. Оперативного интереса он не представлял. И если бы я только знал в чем дело… Хотя бы намек какой, в жизни бы не поехал. Но блин, друг детства.

Я, грешным делом, решил, что он или пьяный за рулем попался, или коллеги по труду ему за что-то предъявили…

Приехал. Увидел. Офигел (это так, мягко сказано).

Шарик навыделывался на Фунта в кабаке, при свидетелях. Тонкий душевный мир мелкого бандита не мог вынести таких оскорблений, и он не смог придумать ничего лучше, чем вытащить его прилюдно