Рассудите нас люди - Александр Андреев

Я воскликнула рассерженно;

— Ты совершенно лишен чувства поэзии!

— Время не поэтическое, Женя, — атомное.

Мы сели в трамвай и проехали несколько остановок. Потом мы долго шли по новой, недавно нанесенной на карту города улице. Здесь бурлила такая же суетливая и озабоченна; жизнь, как и в центре: торопились люди, не замечая друг друга, мчались автобусы и машины, мигали промороженные светофоры, во дворах, катаясь с ледяных горок, звонко шумели дети, заиндевелые витрины магазинов раскинулись вдоль первых этажей. Точно улице этой не два года, а сто лет. И возникало впечатление, будто люди вжились тут мгновенно, с жадностью стосковавшихся по жилью, не оглядываясь по сторонам — некогда! Действительно, атомный стремительный век!

Мы свернули вправо, в переулок, и очутились на пустыре. Здесь, наверно, была свалка когда-то. Овраги и бугры сейчас присыпаны снегом. Дорога на этом снегу выглядела черной и маслянистой, снег на ней истолчен скатами машин.

Чудовищной мощи грузовики, гремя на рытвинах, с грохотом проносились мимо. Везли кирпич, железобетонные балки, лестничные марши, трубы, целые квартиры для будущих домов. От их неудержимого хода дрожала земля и по дороге прокатывался гул. А в отдалении возвышались, подобно сказочным утесам, жилые массивы. И над ними — краны, множество кранов!

Мы привыкли к слову «строительство», оно сопровождало и сопровождает каждое наше поколение, и без зрительного ощущения самого строительства уже не волнует — слово обычное, повседневное. И только здесь, в строительном районе, постигаешь смысл и значение этого великого понятия. Как будто расширяются масштабы жизни.

Громадная машина надвинулась на нас и затормозила.

— Женя! — Меня окликнул брат Алеши Семен. — Ты куда? К Алеше? Здравствуй, Петр! Чего грязь месить, садитесь, подвезу. Прыгай сюда!

Сзади, требовательно сигналя, уже торопила другая такая же громадина, и мы поспешно влезли к Семену в кабину. Грузовик взревел и понесся, не разбирая дороги, к строящимся кварталам.

На будущем перекрестке Семен попридержал машину, открыл дверцу и встал одной ногой на подножку — излюбленная поза шофера.

— Вон тот дом в конце улицы видите? — Семен неопределенно махнул перчаткой в сторону возводимых зданий. — Там, пятый этаж закончили, на шестой полезли...

— Кому это ты объясняешь? — спросил Петр, выходя из кабины.

Семен засмеялся.

— Ах да! Забыл. Алеше привет передавай. Женя!

Пока мы, огибая штабеля перекрытий, оконных блоков и красные пирамиды кирпича, добирались до бригады, Петра Гордиенко то и дело останавливали знакомые прорабы, бригадиры и рабочие с других, объектов, зазывали к себе — поговорить.

— Потом, ребята, загляну, — обещал он, не задерживаясь.

Наконец мы достигли цели. Петр завернул в прорабскую на первом этаже, а я по захламленной лестнице стала осторожно подниматься наверх.

На площадке четвертого этажа я приостановилась, чтобы усмирить непонятное и радостное волнение от предстоящей встречи с Алешей, точно мы не виделись с ним целый год. На следующий этаж я взошла не сразу — захотелось взглянуть на Алешу украдкой. Прижимая к груди сумочку с ананасом и конфетами, я шагнула на ступеньку, еще на одну, затем еще — и передо мной открылось пространство шестого этажа. Повернув голову вправо, я увидела сперва Анку, а потом уже Алешу, — он выкладывал внутреннюю стену, — и чуть было не окликнула его сгоряча. Но тут же зажала себе рот варежкой.

Я никогда не видала Алешу на работе, и он показался мне в первую минуту совсем не таким, как дома. В телогрейке, в солдатской шапке с опущенными наушниками — наверху сильно дуло, — в рукавицах, он выглядел каким-то каменным от чрезмерной сосредоточенности. Одна девушка разливала раствор, Анка верстала кирпичи. Он укладывал их точно, спокойным и рассчитанным движением. Правая рука держала мастерок уверенно, раствор швыряла небрежно и в то же время аккуратно, зачищала швы. Алеша ни разу не повернул головы, не оторвал взгляда от рук. Анка на минуту замешкалась, и он постучал мастерком, требуя кирпич, сперва легко, затем громче и требовательней. И опять — размеренные движения: кирпич за кирпичом... Сколько же нужно таких движений, чтобы возвести эту стену, этот дом, эту улицу, чтобы построить этот новый город!.. «Милый мой,— мысленно прошептала я Алеше, — дорогой мой! Ну, остановись, отдохни, устал ведь...»

Алеша не почувствовал моей безмолвной заботы. Он двигался вдоль стены — кирпич за кирпичом, кирпич за кирпичом — в мою сторону. Шарф размотался, шею между воротником и шапкой обжигал ветер. Я, кажется, ощущала эти студеные ожоги, и мне хотелось подышать и отогреть застуженную полоску на его шее.

Вот Алеша поравнялся с лестницей, где я затаилась. Движения его оборвались, рука сделала неверный взмах, и кирпич лег косо. Алеша прижмурил глаза и втянул воздух.

— Ты что? — спросила Анка.

Алеша пробормотал:

— Страшно знакомый запах откуда-то...

Я поняла, что он уловил запах моих духов.

Анна увидела меня и закричала:

— Женя! Гляди. Женя!.. Вон она. Откуда ты взялась?

Я взошла на этаж. Работа приостановилась, и девчонки, побросав свои места, окружили меня. Возможно, я своим появлением внесла небольшое разнообразие в их, в сущности, монотонную работу. Анка не утерпела, чтобы не сообщить новость своему мужу, работавшему на другой половине здания.

— Трифон, гляди, кто пришел!.. — крикнула она. — Иди сюда!

Алеша, улыбаясь, положил мастерок, снял рукавицы и перелез через стену на мою сторону. Он был немного растерян, смущен, обрадован.

— Как тебе пришло в голову приехать? — спросил Алеша. — Как ты нас нашла?

— Меня Петр привез.

— А где он?

— Там, в прорабской конторке.

Подошли Трифон с Серегой Климовым. Потом поднялся Петр.

— Ну, нравится у нас? — спросил он меня.

— Нравится, — сказала я. — Только очень ветрено, продувает насквозь.

— Ничего, — отозвался Трифон, нагибаясь над сложенными ковшом ладонями, чтобы прикурить. — С ветерком-то лучше работается, он дремать не дает. Только поворачивайся. Веселое дело!

— Строителю одна сласть, что зимой, что летом. — Серега Климов, как всегда, был недоволен своей работой, своей жизнью. — Силикатный кирпич, раствор, сырые стены — вот и все наши игрушки. Весело от таких игрушек — смейся. Мне не очень. — Он даже отвернулся. — Есть же такие счастливцы, которые сидят в теплых кабинетах. Эх, и хочется, ребята, посидеть в кабинете, просто беда!

Трифон разочаровал его.

— Не дорос ты до кабинета. Солидности в тебе нет, осанки, тебя за начальника никто не примет. а скажешь — не поверят.

— Я в начальники и не лезу. — Серега засмеялся. — Но в седьмые заместители подойду. Все равно в теплом кабинете сидеть. Сиди себе, перебирай бумажки и покуривай. Чистого воздуха захочется, форточку откроешь, подышишь. А тут от этого чертова ветра и скрыться некуда, везде настигнет... Нет. братцы, надо время от времени меняться местами.

— На твое место никто не позарится! — крикнули ему. — Приплачивать станешь, тогда может, пойдут. Или взятку припасешь...

Я оглядела знакомые лица парней и девушек, обветренные, с растрескавшимися от стужи губами, густо припудренные пылью, и невольно подумала: «Неужели и меня через несколько лет ждет такая же участь и я, как Серега Климов, буду мечтать о теплом кабинете?» Мне вспомнились вдруг Вадим, Аркадий с друзьями. Они показались мне в этот миг мелкими, почти ничтожными с их чванливыми ухмылочками и скептическими словечками в адрес вот этих «работяг», за спиной которых высились жилые массивы без конца и края. Сколько же тепла, уюта и радости для людей создали они своими руками!..

Над головами проплыла на тросе бетонная лестница, и монтажники закричали нам:

— Берегись!..

Рабочие медленно разошлись из-под стрелы. Алеша увлек меня за собой.

— Спустимся пониже, там не так дует.

Петр Гордиенко крикнул вдогонку:

— Женя, про каток не забыла?

— Нет, пойдем обязательно!

Мы забежали в двухкомнатную квартиру на пятом этаже. Здесь было сравнительно чисто и безветренно. Ветер со свистом врывался лишь в разбитую половинку окна и взвихривал серую пыльцу.

— Что я принесла тебе, Алеша, — умрешь!.. — Я вынула из сумки ананас и подала ему. Он взял его в руки, взвесил и покачал головой с осуждением кормильца семьи, добытчика.

— Женька, расточительница!.. — Я заметила, как он проглотил слюну. Глаза его заблестели. — Молодец! — похвалил он и рассмеялся. — Ты просто чудо! Я сейчас сбегаю за ножом. — Как мальчишка, он метнулся наверх и буквально через минуту слетел вниз. — На режь!

Я разрезала заморский плод на тоненькие кружочки, и мы стали их есть, медленно, протяжно, если так можно выразиться. Рот заливала сочная свежесть и удивительный пахучий аромат.