Сослагательное наклонение - Юрий Гулин

Максим обменивался со всеми крепким, как и в случае с Николаем Павловичем, рукопожатием, а сам думал: «Ой, не врут книжки, и кино не врет! Лица у всех разные, а манера поведения, как под копирку: и степень радушия на лице, словно на аптекарских весах отмерена, и взгляд положенной остроты, и рукопожатие одинаковой силы. Вот что значит выучка! «Дядя Миша» — пардон, Михаил Иванович — и тот, как порог зала переступил, так враз сменил маску на лице на подобающую моменту. Куда все добродушие подевалось? Таким я его еще не видел. Может и с ним поздороваться?» — расшалился в мыслях Максим, но, наткнувшись на предупреждающий взгляд «дяди Мишиных» глаз, от проказы благоразумно воздержался.

Меж тем, церемония представления подошла к концу, и последовало приглашение занять места за столом. Максиму досталось место с торца. Такое же место с противоположной стороны занял Николай Павлович. То, что ему досталось почетное место, Максима не удивило и не обрадовало, чего-то подобного он, собственно, и ожидал.

Оглядев стол, Максим с удовольствием отметил строгость заказа. Закуска была серьезная, но без модных закидонов. Из крепких напитков присутствовали только водка и коньяк. Тем временем последовало предложение наполнить рюмки. Подглядев за действиями остальных, Максим понял, что здесь принято самообслуживание. Он протянул руку к ближайшей бутылке водки. Убедившись, что рюмки у всех наполнены, Николай Павлович встал, то же немедленно проделали и остальные, включая Максима.

— Товарищи! — голос Николая Павловича звучал торжественно, но без лишнего пафоса. — Я предлагаю выпить за Максима Всеволодовича, который, не будучи чекистом по принадлежности, когда потребовалось, поступил как истинный чекист, чем заслужил нашу вечную признательность. Ура герою!

За столом раздалось негромкое, но дружное «ура», и хрустальные рюмки устремились на встречу с рюмкой Максима. В течение короткого интервала последовали традиционные «второй» и «третий» тосты. Потом за столом наступило молчание: все принялись усиленно поглощать пищу. Через некоторое время Николай Павлович поднялся с места, и направился к Максиму. Остальные тоже встали, но своих мест не покинули, за исключением Михаила Ивановича, который подошел к стене, достал из стоящего около нее кожаного дипломата плоскую коробку и передал ее Николаю Павловичу. Максим, который встал с места вместе со всеми, понял, что настало время сюрпризов. Николай Павлович с улыбкой на лице взглянул в глаза Максиму. На этот раз и улыбка выглядела вполне искренней, и взгляд Николая Павловича стал похож на обычный взгляд умного человека.

— Дорогой Максим, — голос Николая Павловича был теперь наполнен неподдельной теплотой. — Мы долго думали, как отблагодарить тебя за то, что ты для нас сделал. Хотели наградить тебя специальным знаком, но потом передумали. Решили, что не стоит тебя привязывать к спецслужбам каким-то официальным образом, дабы не создать тебе проблем в твоей дальнейшей жизни. Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду. А на словах знай: отныне и навсегда мы считаем тебя своим товарищем. А мы своих в беде не бросаем. Так что если, не дай, конечно, Бог, случится у тебя какая засада, на нашу помощь можешь смело рассчитывать! Ну а это, наш тебе подарок! — Николай Павлович протянул Максиму коробку.

Максим принял подарок и открыл коробку, догадываясь, что он в ней увидит, и не ошибся. В коробке уютно расположился красивый пистолет и рядом все положенные аксессуары. Максим достал оружие. За столом раздались аплодисменты. Максим поднес пистолет поближе к глазам и прочел надпись на пластинке, вделанной в рукоятку: «Морозу Максиму Всеволодовичу. За особые заслуги перед Российской Федерацией».

— Спасибо! Спасибо, товарищи!

— Владей. Заслужил! — Николай Павлович вернулся на свое место и, надо полагать, нажал на кнопку под столешницей, потому что в зале появились официанты, и на столе началась перемена блюд: исчезли пустые тарелки из-под закусок, и появилось горячее. Пока шла вся эта перестановка, Михаил Иванович успел нашептать Максиму:

— Тостов больше не будет. Дальше каждый пьет и ест чего и сколько сам пожелает.

Через некоторое время гости начали покидать места за столом и перемещаться на диваны. Пришла пора сделать в трапезе паузу. Николай Павлович сделал знак Михаилу Ивановичу, тот кивнул и вышел, а через некоторое время вернулся с гитарой в руках и передал ее Николаю Павловичу. Тот пристроил гитару на коленях и начал проверять настройку инструмента. Гости, включая Максима, стали подсаживаться поближе к гитаристу. Николай Павлович оглядел присутствующих и, перебирая по струнам пальцами, начал извлекать из гитары знакомую Максиму мелодию, а потом запел приятным баритоном:

Солнца не будет, жди — не жди,

Третью неделю льют дожди….

Честно признаться, Максим меньше всего предполагал услышать «Вальс в ритме дождя» в такой компании. Закончив исполнение и получив порцию заслуженных аплодисментов, Николай Павлович передал гитару Петру Петровичу. Тот тоже исполнил пару песен, вовсе Максиму не знакомых, но оставляющих приятное впечатление. А потом пришел черед самого Максима. Петр Петрович протянул ему гитару и сказал:

— Друг Максим, сделай милость, порадуй нас той песней, что исполнял ты недавно на небезызвестной тебе даче! — И, увидев недоумение на лице и немой вопрос в глазах Максима, поспешил сказать:

— Да господь с тобой! Ты что такое подумал? Не «слушал» вас там никто, и «слушать» не мог! Однако, сам факт твоего музицирования, незаметным, конечно, не остался — для кого там еще могли гитару затребовать? Так что давай, брат, не чинись!

— Ну что ты, друг Петр, — в тон ему ответил Максим, — перед вами ли мне чиниться?

Меж гостей прокатился одобрительный смешок, а Максим взял первый аккорд и запел:

Последняя листва, смиряясь, с дерев упалаКрик улетевших птиц растаял в облакахИ осени уже пора надеть насталаКонечный свой убор в серебряных тонах…Я многое успел и повидал немалоНо все-таки порой мне грустно от тогоЧто, c осенью в глазах, бреду я с карнавалаА впереди зима, и дальше ничего…Вино моих страстей, к которому бывалоЯ жадно припадал, не оставляя в прокОно теперь на дне хрустального бокалаВсего один глоток, всего один глоток…Что проку в том глотке там, под плитой могильной?Допью пока живой, чтоб вновь вскипела кровьИ разум затворя, смешавши мед с полыньюВкушу прощальный дар — последнюю любовь…Когда возьмет свое безжалостное времяОстанусь я один, согбенный и седойПусть память о былом мне душу обогреетПечальною зимой, последнею зимой…А по весне опять вернутся в гнезда птицыЛеса зашелестят молоденькой листвойИ будет в танце жизнь беспечная кружитьсяНо только не со мной, но только не со мной…Последняя листва, смирясь, с дерев упалаКрик улетевших птиц растаял в облакахИ осени уже пора надеть насталаКонечный свой убор в серебряных тонах…Последний аккорд потонул в одобрительных аплодисментах.— А у вас талант, Максим — заметил Николай Павлович — ведь это ваша вещь?— Вещь моя. А талант мой обычный, каких на Руси немало!— Что, безусловно, радует, не правда ли?

Вскоре после этого Николай Павлович покинул компанию, а за ним, с интервалом в несколько минут, потянулись и остальные. Вскоре в комнате остались только Максим и Михаил Иванович, к которому сразу вернулось его прежнее благодушие.

— Ну, что, Максим Батькович, еще по одной накатим?

— С вашего позволения, я бы пока воздержался.

— Воля твоя, боярин. Тогда давай «маненько» покалякаем… Послушай моего совета: той пушечкой, которую тебе подарили, ты особо-то не размахивай, не ровен час, кого подстрелишь, а то и вовсе жизни лишишь. Маяты потом будет… выше крыши! Ты ее, пушечку-то эту, с собой попусту не таскай, разве что в тир иногда выноси: не гоже оружию совсем без дела лежать! А остальное время держи ее в сейфе. А для повседневной, так сказать, самообороны, мы тут для тебя кое-что другое припасли. Возьми-ка вон тот чемоданчик, — «дядя Миша» указал Максиму на «дипломат», из которого не так давно извлек коробку с пистолетом. — Кстати, соколик, и сам чемоданчик и все, что в нем, тебе предназначено, так что открывай, не стесняйся!

Максим положил чемодан на диван между собой и «дядей Мишей» и откинул крышку. В «дипломате», на дне, лежала красивая кожаная папка, а поверх нее две кобуры с гарнитурой для носки под подмышкой. Одна кобура была пустой, видимо она предназначалась для пистолета в коробке, а во второй был еще один пистолет. Дядя Миша расстегнул кобуру и достал оружие.