Викинги. Заклятие волхвов - Николай Бахрошин

Зачем?

Разве человек рождается, растет, познает Явь только для того, чтобы убить как можно больше других? Зачем ему тогда вообще рождаться, если его цель – только смерть…

Так распорядились боги, часто слышал он. Но так ли они распорядились, кто знает? Странные, непривычные мысли. Оглушающие, как крепкий хмель. Сумрачные и тревожащие какой-то другой правдой, чем та, к которой он привык за многие годы…

Первый раз задумался…

Неужели – первый?

Чужой! – помнится, бросила Сангриль. Неужели – права, и ему никогда по-настоящему не понять дороги викинга? Почувствовать в ней настоящую цель и смысл?

Совсем в голове все перемешалось…

Он вздрогнул, вцепился в деревянный борт до боли в руке, чтобы болью прогнать непривычные мысли.

– Сьевнар, ты что там застыл на корме? Никак высмотрел в глубине самого великана Эгира? – весело окликнул его Косильщик. – Лучше не смотри, Подводный Хозяин не любит, когда на него глазеют. Может к себе забрать…

Сьевнар опомнился и с усилием разжал пальцы. Оглянулся.

Оказывается, не заметил, как Гуннар подошел к нему, пробираясь между румов гребцов. Шлем и кольчугу старший брат снял, кожаная куртка распахнута так, что видна белая мускулистая грудь с отчетливым вырезом бурого загара. Щеки и подбородок выбриты, белокурые волосы тщательно вымыты, их с удовольствием треплет и пушит морской бриз. Свежий шрам на щеке густо замазан желтым бальзамом, что варит для раненых Гюсси Старый, сведущий в переломах и ранах. Светлые глаза, как обычно, чуть прищурены, смотрят вокруг с привычной шальной безмятежностью.

Идти под парусом при хорошем ветре, когда весла сложены вдоль бортов – легко и приятно. А прошлое хорошо тем, что прошло, как часто говорил Косильщик.

Их безымянная крепость осталась уже далеко за кормой. Теперь о ней вспомнят, разве что поминая случаем погибших ратников острова или прославляя во флоках подвиги погибших героев.

Прошлое хорошо тем, что прошло…

– Да что с тобой, брат? Ты чего побелел весь? Рука болит?

– Нет, ничего, – с усилием отозвался Сьевнар.

Сейчас Сьевнару не хотелось делиться своими мыслями даже со старшим братом. Вряд ли Гуннар одобрит его, когда услышит, что дорога викинга ведет в никуда.

Нет, даже он не захочет этого слышать, наверняка не захочет…

Глава 5

Дорога на восход

Мы на земле будто искры. Исчезаем во тьме, словно и не было нас никогда. Только слава наша придет к Матери Славе и пребудет в ней до конца концов земных и иных жизней. Так нам ли бояться смерти, если мы – потомки славных?

1

Солнце уже поднялось, когда ярлы Рорик Неистовый и Олаф Ясноглазый вместе вышли из ворот гарда Юрича.

Шли медленно и тяжело, как два старика, что сами не рады собственному пробуждению. Вечером, на пиру у Харальда Резвого, нынешнего князя Хароля, выпито было столько горького пива и сладкого хмельного меда, что счет чарам потерялся еще в начале.

– Пусть Черный Сурт разжует мою печень, если эта словенская медовуха не крепче самого крепкого пива. В голове до сих пор будто волны шумят, – заявил Олаф.

– Так и есть.

– От этого пойла у меня до сих пор жжение в брюхе. Царапает все внутри, словно живую мышь проглотил.

– Не знаю, никогда не глотал мышей. Ни живыми, ни мертвыми… – проворчал Рорик.

Ярл Олаф коротко хохотнул и тут же болезненно сморщился.

Неистовый ярл покосился на него. Сейчас никому не пришло бы в голову назвать Олафа Ясноглазым. Большие, выразительно очерченные глаза налиты кровью и подернуты мутной пеленой, как у умирающей птицы. Обычно худощавое, живое лицо опухло, под глазами набрякли морщинистые мешки. С утра молодой ярл Олаф не выглядел молодым.

Конечно, он со своими четырьмя кораблями прибыл к Юричу одним из первых, вспомнил Рорик. Надо думать, успел устать от бесконечного обжорства и пьянства.

Харальд Резвый щедро чествовал прибытие соплеменников, словно хотел опровергнуть свое второе, не слишком почетное прозвище «Скупой». А может, и вправду стремился. Вчера, к примеру, отмечали прибытие Хаки Сурового с его островной дружиной. Почти до утра засиделись за горьким пивом, сладкими винами и медовой брагой – сам Харальд, хозяин лесного города, и гости-ярлы: Рорик Неистовый, Олаф Ясноглазый, Тунни Молотобоец, Дюри Толстый и остальные.

Ярл Хаки стал уже совсем старым: сидя на пиру, он иногда прикрывал глаза от слабости, это заметили все. Похоже, скоро вольной дружине Миствельда придется выбирать себе нового ярла.

Рорик Неистовый по понятным причинам не испытывал особой любви к ярлу Хаки. Что это вообще за ярл, который не родился владетелем, а был избран дружиной? Но своего мнения не высказывал, наоборот, старался улыбаться добродушно и снисходительно, показывая, что старые обиды давно и прочно забыты. Сейчас, когда его должны выбрать конунгом предстоящего похода, ему ни к чему ссориться с кем бы то ни было. На языке греков это называется «политика», помнил он.

Рорик понимал: если он сам не испортит дела – его обязательно выберут конунгом. Он – опытный воин, знаменит своими победами, он все затеял, у него – пленный франк, обещающий показать дорогу и тайные проходы в византийскую крепость. Вести такое войско в дальний набег – это большая честь и огромная слава.

Рорик вдруг вспомнил, как поучал в свое время недалекого ярла Торми и про себя усмехнулся. Политика? Игра в сущности, и даже – увлекательная игра…

– Все хочу тебе сказать, Рорик… – вдруг начал Олаф. – Я слышал про то, что недавно случилось в Ранг-фиорде… Что твои жены сгорели, когда парились в бане. И надо же – как раз накануне похода… Боги часто поступают по-своему, нам их трудно понять… Не хочу утешать тебя, мужчина и воин не нуждается в утешениях… И все-таки, твои дети живы, а это – главное…

– Да! – коротко согласился Рорик, показывая всем своим видом, что не хочет говорить об этом. Не хочет вспоминать горькое.

А сам подумал, что если молодой, но хитрый Ясноглазый так взялся его обхаживать, значит между ярлами уже почти решено выбрать его конунгом похода. Политика…

Когда ярлы вышли из тени могучих, бревенчатых стен, перед ними с высоты холма распахнулась ширь реки и лесов. В глаза ударило яркое солнце. Чествуя дорогих гостей, ярл, конунг и князь Харальд распорядился зажечь много масляных светильников. За долгими застольными разговорами и бесконечными здравницами сами, наверное, не заметили, как копоть разъела глаза, думал Рорик. А может, Олаф прав, и все дело в медовой браге, которая крепче привычного пива. Ноги до сих пор ступают нетвердо. И ноги качает, и голову качает отдельно, саму по себе, и в брюхе что-то качается…

Проморгавшись, ярлы все так же неторопливо спустились по утоптанной тропе вниз к Иленю, где на песчаном плесе выстроились длинным рядом остроносые корабли фиордов. Умывались, обнажившись по пояс. Отфыркивались и долго плескались. От холодной воды все-таки становилось легче.

Рорик, хоть все еще чувствовал боли в голове и резь в глазах, но уже с удовольствием оглядывал берег реки, где скучились уже несколько десятков морских драконов. Их было много, и становилось все больше. Красивое зрелище – драконы морей, выстроившиеся на плесе…

Огромное войско! Сплошной воинский лагерь под стенами Юрича. Шум, гам, походные костры, лязг оружия, громкая, разноголосая речь, крики и брань героев, добравшихся до бочек крепкого пива. Старые стены города из неохватных, замшелых бревен, наверное, никогда еще не видели такого войска. Так пойдет – скоро и берега не хватит для кораблей, – восхищались ратники. В сущности, ждали только прибытия старого Энунда Большое Ухо с его дружиной, чтобы выбрать морского конунга и тронуться дальше…

И он, Рорик, скоро поведет всю эту армаду. Есть чем гордиться!

Немногочисленные горожане, что остались жить в городе под рукой князя Хароля, старались носа не высовывать за пределы стен. Понимали, если в городе князь еще как-то сможет их защитить, то на берегу, за стенами, буйные пришельцы могут наплевать и на самого князя. Только вчера, помнил Рорик, Харальд Резвый жаловался ему за вечерним столом, что терпит большие убытки. Из-за предстоящего похода, мол, ему пришлось отменить ежегодное весеннее торжище на берегу. Кто из торговых гостей рискнет привезти товары к Юричу, когда рядом расположилась многотысячная рать фиордов?

Рорик только усмехался в ответ. Предстоящий поход в Византию окупит все, незачем месить слова попусту? Как будто Резвый этого не понимает…

Понимает, конечно! Плачется об убытках, а у самого глаза горят в предчувствии прибыли. Скупой! Все равно Скупой!