След на воде - Татьяна Ивановна Ефремова

Может, с Катей посоветоваться? Она почти всех официанток из бара знает, ей проще будет договориться.

* * *

Катю я застала за странным занятием. Она стояла на нашей опустевшей станции, двумя руками держа перед собой пустой бокал. И очень внимательно его разглядывала.

Потом вдруг поднесла его к лицу и прикоснулась к стеклу губами, будто отпила.

И опять внимательно так посмотрела.

Протерла ладонью след от помады — и снова на бокал уставилась.

Я даже забыла, что спросить у нее хотела. И окликнуть ее не торопилась. Как-то не по себе стало от увиденного.

Может, Катя тоже не в себе? Наблюдала за сумасшедшей туристкой, наблюдала, да и сама потихоньку с катушек съехала. Стоит теперь, с пустым стаканом целуется.

— Кать, — тихонько позвала я, — ты чего делаешь?

Она вздрогнула и, резко повернувшись, уставилась на меня расширенными глазами. Ну, точно, с головой не все в порядке.

— Ты чего? — повторила я.

— Мне страшно, — сказала она шепотом. — Мне кажется то, чего быть не может, понимаешь? Этого не может быть, но я сама это видела. Просто сразу внимания не обратила.

— Что ты видела? — я тоже начала шептать, хотя услышать нас никто не мог. Видно сумасшествие, действительно, заразно.

Вместо ответа Катя еще раз «поцеловала» стакан и протянула мне.

— Вот смотри, если отпить, то помада на стекле остается, так? Можно потом вытереть, но полностью помаду убрать не получится. Только если помыть. А если протереть рукой, то все равно след.

— Ну, и что?

— Смотри, у меня помада светлая, и то немного видно. Видишь?

— Да вижу я! Катя, что случилось? Можешь ты толком объяснить?

— Толком не могу, — вздохнула она. — Только помаду рукой вытереть нельзя, это я точно знаю. И там след от помады тоже был.

— Где «там»?

— На стакане. Из которого Марта пила.

Что же такое творится-то? Она явно не в себе. Может, Вадима позвать, пусть ей тоже вколет чего-нибудь успокаивающего.

Катя снова посмотрела на меня внимательно и заговорила вдруг своим нормальным, привычным голосом.

— Я понимаю, что выгляжу сейчас, как идиотка. Но мне страшно очень. Сначала думала, что мне показалось, а теперь понимаю, что все гораздо хуже, чем мы думали, — она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и продолжала. — Помнишь, в тот день, когда с Мартой приступ случился, мы все понять не могли, как водка в стакане оказалась?

Помню ли я? Еще как! Я из-за этой водки извелась вся, а она спрашивает, помню ли.

— Так вот, водка эта не случайно в стакане оказалась. Ее туда подлили. И стаканы нарочно поменяли. Знаешь, зачем? Чтобы Марту убить! Это не случайность, понимаешь! Она просто маньячка, вот и все.

Выпалив все это, Катя перевела дух, и посмотрела на меня, пытаясь оценить произведенный эффект.

Оценивать было что. Я от обилия информации даже на стул присела. Правда, все равно, не поняла ничего. Какой стакан? Кто хотел Марту убить? И главное, зачем? Кто у нас маньячка, в конце концов?

— Расскажи все по порядку, — потребовала я.

— Так я же и рассказываю по порядку. Я в тот день этот стакан убирала. Уже после всего. Ну, и обратила внимание, что на нем след от помады. Слабый такой, как будто специально вытирали. Но у Марты же помада яркая, ты вспомни. Ярко малиновая. Вот ее и не удалось вытереть. Немного осталось все равно. А зачем, спрашивается, было вытирать? Да чтобы никто не понял, что стакан-то другой. Марте другой стакан подсунули, с водкой, а тот, с помадой, поставили Алексу. И помаду вытерли, чтобы он не понял, что стакан не его. А Марта хлебнула — и привет! Если бы не Вадим, то умерла бы запросто. Ведь она про свою аллергию еще в первый день рассказала, это не секрет. Поэтому и спиртное в стакан налили, что у нее аллергия сильная. Ее убить хотели.

— Да кто хотел-то?! — заорала я, потеряв всякое терпение. — Кто водку подлил? Кто стаканы поменял? Кто помаду оттер, будь она неладна?

Катя посмотрела на меня своим ненормальным, долгим взглядом и сказала снова шепотом:

— Ты что, не поняла ничего? Да Анна же! Кроме нее никто не мог. И про аллергию она слышала, и с Мартой об этом разговаривала, знала, что та совсем алкоголь не переносит. И сидела она рядом с Алексом, понимаешь. Потому в его стакан водки плеснула, что тот рядом был, проще было сделать это незаметно. Чтобы в Мартин стакан что-то подлить, пришлось бы через стол тянуться, это заметили бы обязательно. А как она стаканы переставила, не заметили. И Алекс помаду на стакане не заметил, потому что она оттерла ее.

— Да зачем Анне Марту убивать? Какой смысл?

Аня задумалась ненадолго.

— Смысла нет, — согласилась она. — Потому и страшно. Понимаешь, она убивает просто так. Без причины. Карина была права — это не обычная депрессия, это гораздо страшнее. Она просто маньяк. Убивает ради убийства. Может, и Каринку она убила, если та догадалась.

Ладони как-то разом взмокли, в голове зазвенело. Анна? Пожилая обеспеченная туристка — маньячка, убивающая просто так? Но если это правда, мы все, действительно, ходим по краю пропасти. Вдруг завтра ей снова захочется кого-то убить? И как Алекс не боится у нее работать, если знает о ее болезни все? Или не знает?

А Димыч, балбес, не хочет иностранцев рассматривать в качестве подозреваемых. Прицепился к несчастному Витьке, а мы тут жизнью рискуем, можно сказать.

* * *

К Витьке Димыч прицепился не на шутку. Даже про Зотову с сильными руками как будто забыл.

— Темнит он чего-то. Недоговаривает.

— Кого он ждал-то в тот вечер?

— Не говорит. Морду скроил важную и сказал, что милиции это не касается. Это, мол, его личные дела. Я ему покажу личные!

— А разве можно отказаться на вопросы милиции отвечать? — недоверчиво поинтересовалась Катя.

Мы с ней пришли на корму вместе, чтобы попытаться повлиять на Димыча. Может, если Катя ему сама расскажет о своих наблюдениях, он обратит внимание на странное поведение одной из туристок.

— В том и дело, что можно. Я здесь вообще не «милиция». Нет у меня, если разобраться, полномочий его допрашивать. Но если убийцу не вычислить, пока мы здесь, на теплоходе, то потом бесполезно будет дергаться. Даже если и догадаемся, кто убил, на берегу он в бега уйдет. И поймать его тогда будет гораздо сложнее. А если он из иностранцев, — Димыч покосился на меня, — то мы его потом