На тропе Луны - Вологжанина Алла

С послушанием у Карины было туго, да и на танцы их передвижения на самом деле никак не походили. Но удары его сердца прямо над ее ухом словно гипнотизировали, и Карина позволила втащить себя в… внутрь дерева? А, нет, в глубину. Он же четырехмерник. Не врал, значит.

Интересно было бы осмотреться, но, во-первых, для этого придется отлепиться от Диймара, а этого Карине почему-то не хотелось, а во-вторых, она все равно не успела бы ничего увидеть – они практически сразу вывалились наружу. И снова из дерева. В нескольких метрах отчетливо виднелась окраинная улица. Крылаткин тупик. Ее улица. Значит, все именно так, как сегодня (и сто жизней назад!) рассказывал Арно – глубина одного дерева соприкасается с глубиной другого. Вот только вместо улыбчивого Резанова с искоркой в левом глазу она крепко держалась за долговязого, презрительно ухмыляющегося мальчишку-знаккера из другого мира.

– Эй, уже пришли. Может, хватит меня лапать? – Диймар не очень-то аккуратно отцепил Карину от себя.

– Размечтался, – фыркнула она. – Это ты обнимашки устроил. Без этого нельзя?

Он только руками развел:

– Кто тебя знает, вдруг опять кусаться начнешь. А хорошо зафиксированная девушка в дополнительных уговорах не нуждается. Ты меня в полнолуние найти сможешь?

– Да уж, смогу. – И зашагала в сторону домов.

Гордая такая, не споткнуться бы только.

Диймар тихонько засмеялся ей вслед.

Глава 14

Колдун на крыше

Ночью Карина проснулась и поняла, что сна ни в одном глазу. По беленому потолку скакали причудливые тени. В окно лупилась ветками старая яблоня, последние листья на ней напоминали тряпки, которыми стирали мел с доски. От каждого хлюпающего удара на стекле оставались размазанные кляксы. Хлестал тот самый надрывный октябрьский дождь, готовый вот-вот перейти в снег. Брр, только завывающего ветра не хватает для полной картины. Впрочем, либо хлюпанье дождя, либо вой ветра, два в одном не предлагают, звуки нынче экономят. Носки, что ли, надеть? Ноги зябнут…

Странно, почему не спится, – за день умоталась так, что уснула еще в момент падения на кровать, «утыкание» носом в подушку прошло без ее сознательного участия. Карине, конечно же, доводилось слышать о той степени усталости, когда даже уснуть не получается. Но в неполные четырнадцать, с кипящей, из ушей прущей энергией и гибким, сильным, до последней клеточки натренированным на постоянных превращениях телом, уделываться до бессонницы ей пока не приходилось. Во всяком случае, физически.

Другое дело – морально. За последнюю пару дней на ее «трехмерный», как сказал Диймар, разум свалилось как-то слишком много информации. А на душу – переживаний.

Карина перевернулась на спину, втянула носом зябкий воздух. А в комнате-то холодновато… И дождь беснуется за окном.

Когда она, полумертвая после неполезных для здоровья приключений в межмирье и омертвении, дотопала до улицы, дождь только накрапывал. Вообще-то топать ей почти не пришлось. Митька, поджидавший ее там, где лесная тропа упиралась в тротуар, вцепился в подругу, как клещ.

– Ты где была? Что с тобой?

А с ней не было ничего особенного – просто глаза закрывались от дневной перегрузки. Она мешком повисла на Митьке, вроде бы даже заревела, попыталась выложить ему все-все, до последней мелочи, но он не позволил. Практически закрыл ей рот ладонью, замотал головой.

Потом откуда-то нарисовался физрук, они вдвоем тащили ее до дома Закараускасов. Митька звонил отцу, но разговаривал с дядей Артуром почему-то Марк.

– Артур, это Марко. Да со мной, со мной твой поганец. Приглашай меня. Ты знал, что однажды придется…

В следующий раз соображалка включилась уже в гостиной у Митьки дома. Почему-то вошла Лариса, сбросила на руки Марку Федоровичу свой мокрый плащ, потерла озябшие руки.

– Опять мое чучело в дерьмо вляпалось? – кивнула она на смирно лежащую на диване Карину. – Пойдемте, что ли, совет держать. Видимо, давно пора, но мы все на авось надеялись.

– А… дети? – Митькина мама взялась за ручку двери.

– Не переживай, Региночка, – фыркнула тетка, – дети ничего не услышат. Маменька и сестрицы меня и за человека не считали, но защиту от любопытных ушей я уж как-нибудь сотворю.

Ее пальцы нарисовали в воздухе замысловатый серебристый узор. Знак?!

Защита, видимо, удалась. Потому что, сколько Карина с Митькой ни пытались, через неплотно закрытую дверь услышать ничего не получилось. Зато Карина наконец-то смогла вывалить на Митьку весь свой рассказ, сбивчивый, местами прерывавшийся слезами.

Что там Митька ей сказал по существу, она уже не помнила. Но слушал он, как всегда, внимательно, в задумчивости теребя нижнюю губу. Что он ответил – потонуло в дремотном тумане. На первых же его словах Карину просто стало вырубать. Митька раздобыл какое-то покрывало и даже пытался ее чаем напоить. Но куда там! Адреналин отступил, сонливость побеждала.

– …От тебя только отвернись, сразу парнями какими-то обвешаешься с головы до ног, – расслышала она бурчание Митьки.

– Ревнуешь? – сквозь сон пробормотала она.

Митька засмеялся каким-то непривычным, взрослым, не митькинским смехом.

– Ревную, – серьезно, будто не ржал только что, ответил он. – Ты моя, а мое – не трогать.

– К Арно ревнуешь?

Вот как будто других проблем нет. Но под покрывалом было тепло, глаза слипались, и вообще, если уж так вышло, что она сегодня самая маленькая и слабая, то можно хоть немного лирики отхватить?

Митька засмеялся, на этот раз, как всегда, с насмешечкой, только не громко.

– Нет, Резанов – это несерьезно, это так, почувствуй себя героиней девчачьей комедии. Пришел новенький в школу, такой весь… круче-только-яйца. И девчонки сошли с ума, начались гонки, кто ж его заклеит. Заклеишь, ясное дело, ты, а потом будешь долго-долго тупить, на фиг он тебе сдался. Дальше Люська заплюет все ядом, сгрызет себе ногти по локти, а Ермолаева и ее тридцать три коровы будут тебя бить. А я, по ходу, опять спасать. Ну и так еще… э… девять лет.

– Почему девять?

Дебильный вопрос, но какой бред, такие и уточнения, чего уж там.

– Потому что еще три года школы и шесть лет универа…

– А потом?

– Тупой вопрос, потом я на тебе женюсь. Куда ты денешься? Так что Арно – фигня. А вот этот Диймар пусть мне только попадется.

– Да ладно тебе, он мерзкий, заносчивый, самодовольный и…

– Вот я и говорю, совсем не Резаныч, тут дело посерьезнее.

– Дурак ты, Митька… – и отвернулась носом в подушку.

– Точно, дурнее не бывает, – долетело до нее сквозь сон.

Следующее, что она помнила, – звонок Люсии. Митька побормотал что-то в трубку, а потом бесцеремонно толкнул Карину в плечо.

– Хватит спать, Земля вызывает. Люська звонит, сообщает, что ее сейчас «Арношин папа» проводит до калитки и надо ее, панымаешь, встретить.

– Что? Какой еще папа, он же в Москве?

– Вот и мне интересно, что там за папа нарисовался. Погнали посмотрим.

Они выскочили на крыльцо, но, видимо, недостаточно быстро. По ночному саду им навстречу уже шла Люсия, помахивая своей изящной сумочкой. Балетная осанка, сиреневая куртка, светлые волосы локонами по плечам… Картину портил только Каринин неказистый рюкзачок на плече. Она обернулась на полпути, помахала кому-то невнятному, черно-фиолетовому, проводившему ее до калитки, и продолжила путь домой как ни в чем не бывало.

– Забери это, я к тебе в носильщики не нанималась, – пропела она, стряхивая рюкзак прямо в руки хозяйки. Надо же, за весь вечер Карина так и не вспомнила, что бросила рюкзак прямо на улице возле дома, где поселился Резанов.

Дальше смутно помнилось, что они с Ларисой шли домой. Перед уходом тетка пообещала Закараускасам забежать к ним завтра до работы. Как Карина добралсь до кровати – осталось тайной.

Зато теперь сна как не бывало. Карина поворочалась с боку на бок.

– Эй, организм, – шепотом сказала она, – а ты в курсе, что мне положено хотя бы девять часов сна, поскольку я еще детеныш?