Время для жизни 2 - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да успокойся ты! Нужен мне больно этот жиденок! — сплюнул в сторону Ильичев.
«О как! А Степа-то оказывается — антисемит! Вот уж — неожиданно как! Хотя… Ильичев же — из казачков. А там к этому пресловутому вопросы отношения такие… неоднозначные! Или даже — как раз-таки — однозначные! Испокон веков!».
— Ага… вот оно как… получается. Степа! Вот скажи мне как… — «а как сказать? другом он мне пока не стал. Приятель — да! Но не более… пока!», — скажи мне… как электрик — электрику! Как… гинеколог — гинекологу!
Ильичев фыркнул дымом и расхохотался:
— Вот, Ваня, ты как всегда — как чё ляпнешь, так и… хоть стой, хоть падай!
— Ты не смейся… балбес. Вопрос-то серьезный! Чего ты к нему, к Гиршицу этому, так неровно дышишь? — придвинувшись к Ильичеву поближе, негромко спросил Иван.
— Серьезный вопрос у него…, - протянул сержант, но вроде бы — смутился, — да знаешь… я даже и сказать толком не могу. Ну… не нравится он мне. Какого хрена он вообще сюда поступил, да еще и в мой взвод попал! Этим… ему нужно было — вон, в мединститут поступать, на зубника. Или — в педагогический, на худой конец!
Бытовой антисемитизм он, падла, очень живучий. Его и там, в двадцать первом веке до конца не искоренили. На что уж и большевики старались, и потом — культурно старались изжить. Но… чуть тронь человека вроде бы культурного, поставь в рамки сложной ситуации… и снова вылазит — «Если в кране нет воды…».
— Степа… Вот скажи мне… Тебе часто приходилось иметь дело с евреями? — постарался проникновенно спросить Косов.
— Ну да… приходилось, — задумался Ильичев.
— Нет! Не так. Я спросил — часто ли тебе приходилось иметь дело с евреями. А ты мне во ответ — ни бе, ни ме! Часто, спрашиваю? Много с ними общался? — добавил упорства в голов Косов.
— Ну-у-у… ну как… ну было несколько раз, да! — кивнул сержант.
— То есть — несколько раз, да? И что, в эти несколько раз — они тебе показались жадными, сволочными, хитрыми? Подставляли тебя? Или других подставили?
— Ну да… хитрые, да и жадные тоже. Дела с ними иметь… не стоит!
— А вот… ты уверен, что во всех этих случаях — это были именно евреи? Не армяне, к примеру, не хохлы, или — прочие какие греки… А именно — евреи?!
Ильичев задумался, достал другую папиросу, прикурил:
— Не… ну как! Пару раз то — точно жиды были!
— Ага… то есть получаем: ты неоднократно встречался с мудаками, но только пару раз с уверенностью можешь сказать, что в данных случаях «насолили» тебе именно — евреи. Так?
— Ну… выходит, что так, — уже менее уверенно ответил Степан, — ты, вообще, к чему это ведешь?
— Веду я, друг мой Степа, к тому, что не хрен судить о людях… всех людях определенной национальности — по двум встреченным тобой мудакам. Я вот… я вот сходу могу назвать три… а то и четыре случая, когда полными мудаками были сволочи с фамилией — Иванов. Понимаешь, Степа — полными мудаками! Конченными! Таких… только вон — в речку, с камнем на шее. Ничего их уже не исправит. Или вон… наш каптер по фамилии — Пилипчук. Кстати, а где эта морда? Покрутился тут недельку и куда-то уже сдулся, скотина хитрожопая!
— Обрати внимание, Степа, — продолжил спич Косов, — Пилипчук, сука хитрая, сдулся из лагеря, чтобы сопли тут на кулак не собирать, ноги на строевой не отбивать, или марш-броски по грязи не наматывать… а жиденок, как ты сказал, Гиршиц — здесь! Вон он, сопит сквозь сопли на своей «шконке». И кто тогда тут жид? А, Степа?
Ильичев молчал.
— Видишь, Степа, как интересно получается… и жид — вроде такой же как мы, а сука Пилипчук… в училище, в теплой каптерке.
— Ты это… Пилипчук — хохол! Ты с остальными — не равняй, — нашел аргумент сержант.
— Степа! Ты себя сейчас вообще слышишь? То ему жид — не нравится, то теперь уже — хохол Пилипчук. То есть — жиды и хохлы — все суки поголовно? А что тогда делать с Гончаренко? Вон он, тоже хохол и здесь, с нами? Степан… я к чему веду-то… в каждой нации — есть нормальные люди, их больше. А есть — суки и мрази… мудаки. Их — меньше. В каждой нации, Степа! И среди русских есть много таких козлов, что… Так что… не надо человека судить по его нации. Я, Степа… я так скажу, если человек — нормальный человек, то мне по херу, кто он там по паспорту… Хоть нанаец! А если мудак… то… мудака в рыло бить надо, и по херу кто он там…
Косов чего-то раздухарился.
— И еще скажу, Степа… если до тебя нормально не дойдет. Подумай вот о чем… ты — комсомолец, герой, курсант военного училища. Командиром будешь. А если дойдет до начальства, а еще хлеще — до политруков… твои придирки к Гиршицу… или еще к кому, по вопросу национальности. Это, Степа, может крайне хреново сказаться на твоей, прежде всего, судьбе. Великодержавный русский шовинизм! Вот как это называется. И с этим, Степа, сейчас очень сильно борются. Очень сильно. И, в общем-то — правильно делают. Как бы… по башке за такое не получить. Больно будет! Ладно… ты парняга уже взрослый… чего я тебе буду кашу разжёвывать? Только помни — не все русские одинаково полезны. И не все евреи — жиды! Среди других народов… жидов тоже — хватает!
Пару дней после разговора Ильичев его сторонился. Был задумчив. Но к Гиршицу более — не цеплялся. Просто старался не замечать его.
Постепенно из аморфной массы разных молодых людей стали складываться коллективы. Коллектив отделения — более плотный, коллектив взвода — по рыхлее, но тоже стали образовываться его контуры. С коллективом роты
