Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На миг земля зашаталась под их ногами. На губах Жюдит чувствовался привкус слез и свежесть розы, но в его объятиях ее тело обжигало, как огонь. Первой, однако, опомнилась девушка.
Она внезапно вырвалась и бросилась бежать к порталу с легкостью, заставившей Жиля задуматься, на самом ли деле она так сильно вывихнула ногу… Добежав до дверей, Жюдит что было сил зазвонила в висевший подле них колокол, затем обернулась к Жилю, отбросив назад волосы, падавшие ей на лоб. Глаза ее блеснули, как два черных бриллианта, и, задыхаясь, она торопливо шепнула:
— Я буду ждать тебя. Жиль Гоэло! Я буду ждать три года, и ни днем больше… Если ты сдержишь свое обещание, я буду принадлежать тебе и ты сможешь делать со мной все, что захочешь. Если же нет…
— Что тогда?
Она мрачно рассмеялась тяжелым коротким смехом, ее голос дрогнул.
— Если нет, то я придумаю, что мне делать с собой. Но знай, что я не собираюсь провести жизнь в отречении от мира, вечно гнить за этими решетками со своей никому не нужной девственностью!
Нет! Если ты не придешь, то я буду принадлежать тому, кто поможет мне бежать, пусть он будет простой садовник из монастыря! Теперь уходи, сюда идут.
Действительно, звон колокола вызвал за дверями какую-то возню. Над стеной показался свет фонаря, послышались шаги. Надтреснутый голос, принадлежавший женщине явно уже не молодой, произнес:
— Кто здесь? Кто звонил?
— Это я, сестра Фелисите, я, Жюдит де Сен-Мелэн! — ответила девушка, а затем, обернувшись к Жилю, сказала приглушенным голосом:
— Не забудь же! У тебя есть только три года, чтобы заслужить меня…
Дверь открылась, затем захлопнулась с глухим стуком. Прошуршали по гравию удаляющиеся шаги; свет фонаря, освещавший верхушки деревьев, также исчез. Тогда Жиль пустился в путь, не слишком хорошо сознавая, куда идет. В ушах у него шумело, он был полупьян от счастья и удивления. Он медленно шагал вдоль стен парка, огибая монастырь, чтобы добраться до города и избежать встречи с Морваном, несомненно уже выбравшимся из реки. Ни к чему было затевать новую драку, которая могла задержать его отъезд.
Он теперь еще сильнее торопился уехать. Три года! У него было всего три года, чтобы завоевать любовь Жюдит и добиться успеха в жизни. Нельзя было терять ни минуты!
Часом позже мир уже виделся Жилю окрашенным в самые радужные краски: он позабыл, как недавно плакал от душевной боли и одиночества. Высокая черная стена, которая уже несколько месяцев заслоняла от него солнце, вдруг рухнула, но не от рева труб, как это было с красными стенами Иерихона, а от кроткого, тихого слова, произнесенного человеком с сочувствующей душой. Огромный простор предстал теперь перед глазами Жиля, простор, не имеющий других границ, кроме обширных земель и бескрайних морей… Что ему был ветер, сверху донизу пронизывающий узкие улочки, расплескивающий воду луж и хлопающий ставнями?! Что за важность, что уходящие солдаты оставляли город грязным и угрюмым, словно публичная девка после ночной оргии?! Что за важность, что в ночном небе все еще печально ползли облака, отягощенные дождем? Все в сердце Жиля было светлым, ясным и полным радости.
Для того чтобы добиться такого чудесного превращения, аббату Талюэ не пришлось произносить длинные речи и высокопарные фразы.
— Завтра! — сказал он Жилю. — Завтра ты уедешь в Брест, а там явишься к моему другу госпоже дю Куедик с письмом, которое я тебе дам. Госпожа дю Куедик сейчас носит траур, поскольку прошло всего два месяца, как мы схоронили ее прославленного супруга, но добрые дела она творит и в дни траура, и в дни праздника.
Кроме того, сейчас не сыскать моряка, какое бы высокое положение он ни занимал, который не желал бы приветствовать вдову героя. Не является исключением и шевалье де Терней д'Арсак, командующий эскадрой, который имеет поручение от короля перевезти за океан армию графа де Рошамбо… Госпожа дю Куедик представит тебя ему с тем, чтобы он нашел тебе хорошее место при главнокомандующем… может быть, место секретаря, к счастью, ты говоришь по-английски.
Сердце Жиля при этих словах бешено забилось под старой охотничьей курткой. Америка!
Вот оно! Его пошлют в Америку! Пошлют скоро, на одном из кораблей короля! Он поплывет на нем на другой край света, уносимый зелеными волнами океана и золочеными облаками своих мечтаний о славе… А там, в той сказочной стране, где люди сражаются за слово, которое еще не очень известно здесь, во Франция, — за Свободу!., он встретит, конечно, удивительного маркиза де Лафайета и, может быть, будет биться рядом с ним. Но главное и прежде всего, он сумеет заставить судьбу дать ему наконец шанс!
— О чем ты думаешь? — спросил аббат Венсан, читавший все переживания Жиля на его лице.
Возвратившийся с небес на землю. Жиль какой-то миг смотрел на аббата глазами, блестевшими благодарностью, затем улыбнулся:
— Я думаю о том, что завтра вы спустите меня, так же, как когда-то Оливье де Турнемин спускал своего белого кречета. Тарана. Я тоже буду сражаться…
Аббат нахмурил брови:
— Подожди! Я посылаю тебя сражаться, это правда, но сражаться во имя короля и за короля.
Я не посылаю тебя убивать и грабить. Если ты желаешь подражать твоему предку, то подражай ему в том, что он совершил великого… в особенности в конце жизни, потому что в день своей смерти он сражался за Бога. Для того, чтобы стать настоящим дворянином, тебе предстоит проделать более трудный и более длинный путь, чем кому-либо другому, но ты никогда не должен забывать о чести, учтивости… о благородстве души и жалости, которых не знал Кречет. Не очень-то подражай ему!
— Я не забуду ваших слов, — ответил ему юноша. — Потому что забыть их — значило бы забыть о том, чем я обязан вам, это значило бы разочаровать вас… а я бы предпочел умереть, чем дать вам повод разочароваться во мне.
Торжественность его тона вызвала у аббата улыбку.
— Постарайся также остаться в живых! — сказал он, похлопав Жиля по плечу. — Ты не можешь представить себе, до чего я
