Тайный бункер абвера - Александр Александрович Тамоников

— Плотник, мадам. — Безусый юноша залился краской и смущенно предложил: — Я, я могу. Я перед войной работал подмастерьем у краснодеревщика.

Мари провела пальчиками по его кулаку, сжимающему автомат:

— О, я сразу обратила внимание, какие у тебя сильные пальцы.

Тут же второй солдат в негласном соревновании подобрался поближе к аппетитной красавице:

— Мадам, зачем вам эти старые доски? Я могу достать вам огромное зеркало в настоящей золоченой раме.

Мари закинула голову и засмеялась:

— Вообще-то я мадмуазель. Так приятно, когда мужчины хотят выполнить любое твое желание. Но сейчас мне нужно прикурить сигарету. Ужасно хочется курить.

Солдаты в серо-зеленых шинелях засуетились, копаясь в своих карманах. Щелкнули несколько зажигалок, Мари повела папироской, выбирая счастливчика, который даст ей прикурить сигарету. Разгоряченные солдаты не замечали, как хромоногая сутулая фигура сгрузила доски на кожаную обивку и тут же сама нырнула в мягкую темноту отсека. Лишь легко хлопнула дверца, скрывая тайного пассажира. Мари же, попыхивая ароматным дымком, ущипнула за щеку подмастерье краснодеревщика:

— Я запомнила тебя, твои руки мне приглянулись.

Балерина подмигнула остолбеневшему юнцу и зацокала каблуками к машине. Когда дымок из выхлопной трубы растворился в воздухе, его товарищи принялись тыкать солдата под ребра, завистливо изображать его умильную улыбку. Но ни советская лазутчица, ни разведчик не думали уже о патрульных, оставшихся у вокзала. Они теперь обсуждали план побега Захаревича из застенков гестапо.

Черный хромированный автомобиль чинно прокатился по центру города, затем принялся петлять по улочкам, потом замедлил движение у дровяных складов. Мари ловко метнула горящий окурок прямо в кучу стружек, что накопилась после распилки бревен на дрова. И снова ударила по газам, теперь уводя бронемобиль как можно дальше от белого дымка, выпрыгнувшего столбиком из желтой древесной горы.

— Сейчас разгорится, ветер сильный задувает, северный. Все сараи спалит, забегают эти жирные морды! — с ненавистью выкрикнула Мари.

Она вцепилась в руль, ноги не отпускали педали — яростно вжимали их в пол. На высокой скорости они влетели в центральный район, распугали прохожих на нескольких улицах и наконец почти уткнулись в серые двери, на которых белел прямоугольник от снятой вывески.

— Это что, прямо к дверям? Это гестапо? — забеспокоился лежавший на полу Шубин.

Но возбужденная происходящим Мари, кажется, совсем не боялась быть пойманной. Лицо ее светилось от азарта и злости: сейчас покажет этому Беккеру с его гестапо всю их тупость, прямо под носом выкинет такой трюк, что никому и в голову не придет.

Балерина только ухмыльнулась в ответ на тревогу разведчика:

— Никто не посмеет совать свой нос в генеральский автомобиль, хоть я даже в окно заеду. Да и через четверть часа фрицам будет не до этого.

И, подтверждая ее слова, ветер на улице вдруг пригнал тучу из черного пепла, затянул удушливой завесой тротуар. Женщина натянула платок так, чтобы ее личико и локоны были хорошо видны.

— Садитесь на место водителя, так чтобы вас не было видно снаружи. Как только Захаревич сядет в авто, гоните со всей мочи к пустырю. Пока немцы будут тушить пожар, у вас есть шанс выбраться из города. Машину бросьте на пустыре. — Она вдруг протянула узкую ладонь. — Гранату!

— Но зачем, для чего она вам? Какой план? — возразил было ей Глеб и все же послушно снял с ремня лимонку.

Женщина ловко сунула гранату в карман юбки:

— Как вас там, Шульц, Шубин?! Вы отправляете меня вытащить пленного из лап Беккера и спрашиваете про план. — Она расхохоталась зло и хрипло. — Никакого! Вы — сумасшедший, право сумасшедший. Сидите тихо, а потом бегите из города.

— Но вы… — Разведчик попытался ее остановить, но было уже поздно.

Советская лазутчица в кокетливо распахнутом пальто, стуча каблуками, прошла в серое здание, в стенах которого умерли от пыток сотни советских военных. В коридоре при виде любовницы генерала Фертиха дежурный взял под козырек:

— Добрый день, ма… — Он растерянно замолк, не зная, как назвать статус этой фронтовой жены, которую знал весь городишко.

Но женщина лишь испуганно ринулась к нему почти в объятия:

— На улице пожар! Неужели русская бомба?! Господи, мне так страшно, я не хочу умереть. Где вход в подвал, быстрее, отведи меня туда! Надо спрятаться от самолетов, от их ужасных бомб.

Дежурный растерянно прислушался к крикам на улице — там и правда творилось что-то страшное, пахло удушливо и едко. Мари кинулась бежать по коридору:

— Быстрее, мы же погибнем. Где тут убежище?!

Рядовой бросился следом, но тут же остановился и кинулся к двери, потом снова на свой пост. Он не знал, как поступить: спасать свою жизнь и искать укрытия от какой-то беды, что подступала к зданию, или следовать своему долгу и бежать за бесцеремонной красоткой. Инстинкт оказался сильнее, как только он открыл дверь и оказался в черном тумане из копоти, то со всех ног пустился бежать подальше от места своего дежурства.

А Мари в это время стремительно скакала по ступеням вниз, из-за решеток к ней тянулись руки, стонали измученные люди, просили помощи:

— Помогите! Я умираю!

— Спасите, спасите, нас пытают!

— Воды, дайте глоток воды.

Но Мари не останавливалась, она толкнула дверь камеры, точно зная, что ее даже не закрывают. Пыточную, которую оборудовал Беккер, не надо было закрывать на замки. Пленный всегда оставался во время допросов связанным. Руки, ноги стянуты тугими узлами, а путы насажены на крюк в потолке, так чтобы несчастный человек болтался, словно кукла, с вывернутыми назад руками. В таком положении каждая минута превращалась в пытку, от боли люди кричали часами, теряли сознание. Но в углу стояло ведро с ледяной водой, чтобы снова и снова обливать несчастного, приводить в чувство и продолжать задавать вопросы.

Сейчас главы гестапо не было на его любимом месте «работы», вместе со своими подчиненными тот бросился на место полыхающего пожара у дровяных складов. Там теперь кипела работа: таскали ведра с водой, лопатами кидали землю в пламя, чтобы утихомирить жаркий столб, который пожирал все вокруг. В сумрачном подвале остался висеть капитан Захаревич. Из-за мокрых волос, что залепили глаза и лицо, он не видел, кто вошел в комнату. Лишь поднял голову, услышав странный звонкий перестук. Перед глазами от боли в руках плыла кровавая пелена, язык прилипал к нёбу. Он не помнил, сколько уже времени прошло с момента схватки с немцами в лесу, каждая минута теперь растянулась на вечность, ужасную, невыносимую, наполненную адской болью вечность.

Неожиданно кто-то взмахнул ножом, и Захаревич плашмя рухнул на каменный пол, женский голос зашептал на