Сибирская амазонка - Ирина Мельникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Живой?
— Откель, Иван Лександрыч? — удивился казак. — Крови вишь сколько? Больше, чем с телка!
— Да уж! — Иван приподнял попону за край, оглядел ее и бросил на прежнее место. И спросил:
— Где атаман?
— В правлении все, — ответил казак. — И хохлы там же. Вместе с Миколой, старостой ихним. И эти, басурманцы…
В этот момент распахнулись створки окна, и Шаньшин высунулся наружу.
— Слава богу, вернулись! А то я собрался за вами казачков посылать. Уж не заплутали ли где, думал!
— Долго ж ты собирался, — не сдержался и съязвил Иван. Они вошли в правление, и острый глаз Вавилова тут же ухватил и Гаврилу, и трех лохматых мужиков. Самый крупный из них в довольно чистом армяке, вероятно, и был Микола Перетятько — староста соседней Полтавки. Корнуэлл сидел рядом с атаманом. Выглядел он встревоженным и на приветствие сыщиков ответил лишь кивком головы. Глухарь и Ахмат Пристроились прямо на полу у порога…
Алексей сел на лавку рядом с Гаврилой, а Иван подошел к столу атамана. Никита Матвеевич был крайне расстроен.
— Гляди, Иван Лександрыч, — кивнул он на лежащее прямо на полу тело. Оно было закрыто простыней, которая лишь по краям оставалась белой, настолько пропиталась кровью. — Вот привезли!
Шаньшин поднял простыню за край. Корнуэлл сморщился и отвернулся. Алексей в изумлении поднялся на ноги. Такое он видел впервые. Тело Голдовского напоминало муляж в зале анатомического музея. Тот самый, который должен наглядно показывать строение мышц… С переводчика, похоже, содрали кожу, ударила в голову первая мысль. Тошнота подступила к горлу сильнее даже, чем в прошлом году, когда он доставал из бурелома в Тесинске растерзанные медведем трупы преступников. Но он сумел справиться со спазмом и даже не закашлялся.
— Вон оно что! — произнес Иван задумчиво и склонился над трупом. — Я про такое слышал! Эх, Иннокентий Владимирович, Иннокентий Владимирович, разве ж ведали вы, какую лютую смерть примете?! — произнес он укоризненно и посмотрел на Полякова. — Алексей, подойди! Надо будет протоколом оформить осмотр трупа. Думаю, даже фельдшера не придется приглашать, чтобы установить причину смерти.
Давай, занимайся, — он хлопнул Алексея по плечу, — а я опрошу хуторян. — Он повернулся к Миколе:
— Ну, кто первый?
— Его собаки обнаружили! — пояснил угрюмо Перетятько. — Мы их завсегда вперед подвод пускаем, чтоб зверь ушел, если что! А тут только Кызыр перевалили, они такой рев подняли, да еще с подвывом, что мы даже не поняли, кого держат-то? Ружьишки подхватили, и в тайгу. А он вот тебе, на березе висит. За руки и ноги его привязали. — Староста перекрестился. — Что твой кусок мяса. На спине только кожи и осталось с ладонь, не больше. — Он поднял глаза от тела, лежащего на полу. — Это что ж деется? Так они всякого приговорят…
— Никита Матвеевич, где я тут могу свидетелей опросить? — прервал его тираду Иван. — И желательно, чтобы никто нам не мешал!
— А в канцелярию пройдите, — Шаньшин распахнул дверь в соседнюю комнату. — Там и чернила, и бумагу найдете. Опрашивайте, сколько душа пожелает.
— Староста — со мной, остальные дожидаются, пока не позову, — приказал Иван мужикам, которые покорно закивали головами и проводили их испуганными взглядами, словно уже наперед определили себе место в арестантской.
На пороге Иван оглянулся.
— Никита Матвеевич, казаков отпусти, а сам останься.
Англичанина предупреди, чтобы из станицы до тех пор ни ногой, пока все до конца не опишем. И ты, Гаврила, не уходи.
Разговор есть. — Он прошелся быстрым взглядом по фигуре молодого урядника и скрылся за дверью канцелярии.
Алексей склонился над трупом. То, что ему показалось поначалу грязью, на самом деле было мошкой, прилипшей к окровавленному телу.
— Надо же, сколько ее! — посмотрел он на атамана. — Выходит, даже у мертвого кровь сосут?
— Оне его не сосут, Лексей Дмитрич, — усмехнулся Гаврила, — оне его сожрали!
— Как это сожрали? — поразился Алексей. — Такая мелочь?
— Мелочь, а жадная! — вздохнул атаман. — Мужики вон рассказывали, что он весь, как под шубой, был, так мошка обсела. Часа четыре он, видно, голяком висел, да ему и двух бы хватило. Шкура-то у него тонкая, городская…
— Постой, постой, — Алексей помотал головой, будто это могло прояснить положение. — Объясните наконец, что произошло с Голдовским? И почему вы так уверены, что это он? — Он с сомнением посмотрел на изъеденное, безобразно раздутое лицо трупа, слипшиеся от крови волосы. Понять, какого они цвета, было невозможно, разве что голову помыть?
Атаман молча положил на стол очки. Их стекла и оправа тоже были в крови, но они были явно те самые, с круглыми стеклами, которые Алексей лично видел на Голдовском еще в Североеланске. Крыть было нечем… Перед ним лежал окровавленный труп человека, принявший самую лютую смерть, с которой Алексею когда-либо приходилось сталкиваться.
— Все-таки поясните мне, что произошло на самом деле? — попросил он и опустил простыню на то, что несколько часов назад было мужским лицом.
— А что объяснять, — махнул рукой атаман, — тут испокон веку такое творится. В последнее время, правда, редко… — Он вздохнул и перекрестился на образ Николая-угодника, висевший в переднем углу. — Раздевают догола, если хотят с кем расправиться, и привязывают к дереву. Мошка прилипает сразу. Рот у этого, — кивнул он на труп, — тряпкой забили, чтобы криков не слышно было, а так человек, говорят, почище сохатого на реву голосит. Мало кто больше часа выдерживает.
От боли сердце заходится. Да и сам посуди, Лексей Дмитрич, собака за ногу хватит, и то заблажишь дурниной, а тут заживо кожу грызут… Мошка — тварь зловредная! Цапнет раз, ранка с неделю не заживает, а чешется как! Страсть прямо!
Алексей недоверчиво покачал головой.
— Не может быть! Она ж, как мак, мелкая?
— А ты, мил-человек, перед дождем в тайгу сунься, — подал голос один из мужиков, — только накомарник не надевай. Посмотришь тогда…
— Пока стрекоза на крыло не поднимется, спасу от нее нет, — чинно добавил второй, — лишь к середине лета полегчает, и только в сентябре исчезнет насовсем.
Сэр Корнуэлл поднялся со своего места. Щеку его подергивал нервный тик, но все-таки он держался молодцом и, вполне спокойно извинившись, объяснил, что ему нужно уходить. Караван готов отправиться в путь…
— Нет, ваша экспедиция останется в станице до особых распоряжений, — сказал Алексей по-английски и кивнул на дверь канцелярии. — Некоторые формальности, сами понимаете, но завтра, я думаю, мы вам разрешим с утра отправиться по вашему маршруту.
— О да, конечно, — словно гусак, закивал головой англичанин, — конечно, нет проблем! — Он склонил голову перед атаманом, затем кивнул Алексею и покинул станичное правление в сопровождении своей верной стражи, которая за все это время не заявила о себе ни единым словом.
— Никита Матвеевич, — Иван появился на пороге канцелярии, за ним виднелось красное и потное лицо Перетятьки.
Видно, шевелить мозгами в разговоре с полицейским оказалось гораздо тяжелее, чем корчевать пни на своем участке, — распорядись насчет трупа. Надо отправить его в губернию, а пока определи его в ледник, если таковский имеется.
— Имеется, — вздохнул Шаньшин, — у меня на рыбозаводе. — И справился:
— Долго ему лежать?
— Пока не получим распоряжений от начальства, — пояснил Иван. — Если нет родственников, возможно, позволят здесь похоронить. — Он смерил взглядом мужиков, потом повернулся к старосте:
— Ладно, с вами все понятно! Езжайте домой, но далеко не отлучайтесь из деревни, вдруг еще какие вопросы появятся.
— Да мы ничего… Да мы завсегда… — Перетятько вытер ладонью пот со лба и приказал мужикам:
— Поехали! — и поклонился Ивану. — Храни вас бог, Иван Лександрыч! А то мы сперва всполошились, вдруг не поверят…
— Что ж не поверить, поверим, — заметил глубокомысленно Вавилов, проводил взглядом хохлов и взял из рук Алексея несколько исписанных листков бумаги — протокол осмотра тела, пробежался по нему глазами, крякнул многозначительно и посмотрел на Шаньшина. — А теперь побеседуем с тобой, Никита Матвеевич, и с тобой, Гаврила Никитович!
Гаврила подошел и сел рядом с отцом, а Иван опустился на соседний с Алексеем стул. Теперь они сидели друг против друга — хозяева и гости, два сыщика и два подозреваемых, если не в убийстве или в соучастии, то в укрытии некоторых важных обстоятельств, которые могли бы предотвратить это преступление…
Иван заявил об этом прямо, без обиняков, отчего Гаврила опустил глаза в пол, а Шаньшин побагровел.
— В чем ты нас подозревать, Иван Лександрыч? — произнес он с вызовом. — Государеву службу мы исправно несем! Только награды имеем, ни в чем скверном отродясь замешаны не были!
— Никита, я тебя безмерно уважаю. — Иван смотрел атаману прямо в глаза, и тот не выдержал, отвел взгляд. А Вавилов продолжал: