Узник гатчинского сфинкса - Борис Карсонов

— Петр Хрисанфович, что в заарестованных бумагах Коцебу?

— Бумаги сии были просмотрены самым тщательным образом. Ничего предосудительного в оных не обнаружено…

— Наверное, мы поступили с ним не совсем хорошо, и надо поправить ошибку. Где находится Коцебу?

Обольянинов поспешно раскрыл папку и вскоре выудил из нее секретное донесение Тобольского губернатора.

— Тобольский губернатор докладывает, что бывший президент Ревельского магистрата Коцебу определен на жительство в заштатный город Курган.

— Курган? — переспросил Павел.

— Это южная оконечность Тобольской губернии.

— Но что это означает — Курган?

— Курган, ваше величество, это, насколько я понимаю, насыпной холм над старинным захоронением. Следственно, слово сие, вероятнее всего, следует переводить со степного языка как могила.

— Могила? Какое странное название. Впрочем, распорядитесь незамедлительно при возможной удобности вернуть Коцебу в Петербург.

— Будет исполнено, ваше величество!

Наутро нужная бумага для Тобольска уже лежала на генерал-прокурорском столе.

«Милостивый государь мой, Дмитрий Родионович.

Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил: отправленного к вашему превосходительству господина Коцебу освободить и возвратить с посланным с сим сенатским курьером, снабдя его по пристоинству экипажем и всем потребным для проезда, и сколько на то денег употреблено и выдано будет, то уведомить меня для возвращения оных вам.

Пребываю вашим покорнейшим слугою, генерал-прокурор

В Павловске,

июня 15 дня

1800 года».

— Весьма хорошо, — возвращая подписанную бумагу чиновнику Ильинскому, сказал Обольянинов.

— Ваше высокопревосходительство, все-таки, за что его туда упекли?

— Экий, Николай Степанович, какой вы шустрый! Канцелярией отказались заведовать, а теперь выпытываете…

— Петр Хрисанфович, — на полушепоте заговорил Ильинский, хотя в кабинете они были одни. — Я же сам просматривал его бумаги и, понимаете…

— Друг мой, по правде сказать, и никто не знает… Разве только его величество… Попытайте у него, разрешаю. Ну? Так-то вот-с!..

На другой день резвая фельдъегерская тройка с казенным человеком проскочила первую петербургскую заставу у Аничкова моста и повернула на Московский тракт. В желтой курьерской сумке лежала важная бумага. Она сохранилась, и мы можем ее прочесть.

Ехать тебе с письмом Его Высокопревосходительства, господина Генерал-прокурора к Тобольскому гражданскому губернатору Кошелеву, по которому дается тебе отправленным отсюда некто г-н Коцебу, коего должен ты привезть в С.-Петербург к Его Высокопревосходительству, оказывая ему в пути всякую благопристойность и уважение.

Прогонов туда дается тебе 120 рублей, да на содержание 5 рублей, а обратно снабдит тебя господин губернатор, смотря по числу лошадей и надобности издержек, нужным количеством денег, как на прогоны, так и на содержание его.

На подлинном подписался действительный статский советник

Июня 16 дня

1800 года».

Однако же наш герой ничего этого не знал. Он будет в неведении еще 22 дня. Этого срока достанет, чтобы курьер смог проскочить из Петербурга до Тобольска, а потом до Кургана.

И уж совсем он не мог даже во сне помыслить об ожидающей его истинно царской награде: по приезде в столицу Павел пожалует Коцебу в Лифляндской губернии, в Перновском уезде, мызу Воррокиль и 400 душ крестьян, даст ему чин надворного советника и назначит директором придворной немецкой труппы. Так, в подражание своему отцу, он отблагодарит сочинителя драмы.

Ничего этого Федор Карпыч не знает, не ведает. Днем он по обыкновению прогуливается по берегам Тобола, покуривая трубку, иногда купается, читает присланную губернатором франкфуртскую газету, пишет свои записки, бранится с Росси, ходит с Соколовым на охоту, тайно пересылает с надежными людьми письма в Европу, иногда ходит к курганцам в гости, вечерами раскидывает гранд-пасьянс. Загадка по обыкновению одна: удастся ли или не удастся когда-нибудь выбраться из Сибири. Когда пасьянс не сходился, бывал расстроен и молчалив. По-прежнему вымысливал все более и более изощреннейшие планы бегства, чем совсем запугал Ванюшу. Однажды Соколов остановил друга своего на полуслове и тихо, приложив палец к губам, прошептал:

— Этого никогда не будет!

Коцебу поразило, как Ванюша сказал слово «никогда». Он, будто ошпаренный, встрепенулся весь и замолчал, и с каким-то недосказанным недоумением все глядел на друга своего. Впервые подкатилась под сердце тоска необъяснимая: а что если и вправду этого никогда не будет? Мысль страшная, необратимая в своей безысходности. Мимолетный сей разговор тяжко придавил и погасил теплившийся огонек. Коцебу ушел в себя и о побеге больше не говорил.

Меж тем жизнь шла своим чередом. Исправник Мамеев в открытую флиртовал с хорошенькой женой экс-исправника Николая Бошняка. Последний недвусмысленно грозился о сем написать жалобу губернатору, дабы укротить притязания Мамеева на законный брак его[23].

По вечерам на скамеечку под окно дома Коцебу любил приходить выкурить трубку горбун из уездного суда, коллежский регистратор Алексей Лисицын. Его занимал архиважный вопрос: живут ли на Луне люди или тамт-ко только одни ангелы летают, как о том протопоп Наркис сказывает.

После получения почты на скамеечку любил заглянуть держатель «Московских ведомостей» Андрей Бурченинов. В такие часы тут собиралось много мужиков. Газету прочитывали полностью, до единой буквы и запятой, не оставляя без внимания ни одного объявления. По обыкновению, с них и начинали.

— Вот, господа, извольте выслушать, — ровным голосом начинал Бурченинов. — Продается девка семнадцати лет, умеющая мыть, гладить, крахмалить, шить белье, годная для горницы, за детьми ходить и кушанье готовить. Видеть ее можно Новинской части второго квартала под номером сто тридцать девять, в приходе Николая-чудотворца, что на Щепах, против съезжего двора.

— Какова цена? — спрашивает Мамеев.

— Цену, Степан Осипович, не указали. Чай, надобно посмотреть. Может, чахлая али с одним глазом.

Бурченинов любил порядок и основательность во всем.

— А вот еще на Малой Дмитровке продается аглинская корова — бурая, белоголовая, к молоку хорошая и с нею бычок бурой же. А спросить обо всем можно у ключницы Анны Степановой.

— Куды им до наших коров, хоть бы они и аглинские! — вступил в разговор Михаила Ребухин, экспедитор. — Моя комолая намедни ведро дала. А пасли за кладбищем, у болота, а ежели бы в пойме?

— То верно. Супротив наших аглинским не выдюжить, — подвел итог судья.

— А вот вам в живорыбном ряду в седьмой лавке у Семена Петрова продаются самые лучшие икряные гольцы по пятнадцать копеек десяток.

— Однако же! — воскликнул Данилко Хворостов. — За такие деньги я пуд отборных карасей дам.

— Худо, видать, на Москве, коль такая дороговизна во всем, — сказал почталион Кондрат Шубин, тоже любивший тут посудачить.

— Ну, брат, Москва она и есть Москва, — философски изрек Федор Иванович Грави. Он имел право говорить так туманно и многозначительно, потому как едва ли не единственный из жителей Кургана, который когда-то, в давние времена, бывал не только на Москве, не только на Ивана Великого лазил, но и Европу с ранцем и ружьем прошагал. С фельдмаршалом Салтыковым Фридриха воевал, в Берлине пиво пивал. Эвон!

— Тут вот еще пишут, что в Серпуховской части четвертого квартала, на Средней Донской, в приходе Риз Положения, продаются отменные гильдянские куры, белые китайские гуси и утки же белые с большими хохлами…

— Ну, этого добра нам не занимать!

— Что, Андрей Васильевич, слышно из Италии? — с нетерпением спрашивает старик Грави. Как участник Семилетней войны судья — непререкаемый авторитет по части военных баталий.

— Помнится, Андрей Васильевич, в прошлом разе ты нам из Ливорны сообщение читал, — напомнил ему судья.

— Да. Это в предыдущей газете. Вот она. Адмирал Кейт обнародовал, что велит повесить всякого корабельного капитана, который вздумает вспомоществовать Массене в случае его побега.

— Выходит, что прижали французов? — задается риторическим вопросом судья.

— Тут вот из Мангейма передают.

— Что из Мангейма? — оживился Коцебу.

— Командующий королевскими войсками генерал-поручик князь Гогенлое обнародовал полученное им от генерала Крея известие, что генерал Мелас опять разбил французов в Италии и что Генуя сдается на капитуляцию.