Испытание для Богини - Эйми Картер

— Значит, увидимся за завтраком, — сказал Генри, хоть от мысли о еде меня тошнило.

Я услышала, как открылась дверь, и затем последовала тишина. Отвлекшись на то, как я поступила с единственной настоящей подругой в Эдеме, я застегнула джинсы и вышла из-за ширмы. В ту же секунду обнаружилось, что Генри все еще в комнате. Его плечи поникли от невидимого груза. Он засунул руки в карманы, выглядя точно так же, как в комнате Персефоны, и во мне загорелась искра страха. К счастью, его глаза не затухли, как много недель назад — парень устал, но не сдался.

— То, что ты сделала сегодня, было нелегко, но необходимо. Даже представить не могу, как сложно тебе было, особенно если учесть, что вы с Авой подруги.

— Были подругами, — прошептала я, но Генри вряд ли услышал.

— Не вини себя. Она в ответе за свои действия — не ты. Я не жалею, что позвал ее сюда, зная, что до этого момента она составляла тебе приятную компанию. Твои безопасность и счастье — самое главное для меня.

Я кивнула, и он ушел. Оглянувшись на подаренное им отражение, стоявшее на прикроватной тумбочке, я почувствовала себя еще более виноватой. Каким бы ни был проступок Авы, я не смогла ее уберечь. Как же мне защитить Генри?

Даже если это не было испытанием, впереди меня ждали еще парочка. Одно неправильное слово, мысль, поступок — и все кончено. Жизнь Генри была не менее хрупка, чем жизнь Ксандера или мамы. Я начинала ломаться под тяжестью борьбы за него в одиночку. Генри стоял на обочине, потому что я его туда затащила, заставляя обращать на себя внимание, но я не могу вызвать в нем жажду к жизни. Я единственная, кто борется за него, и меня начинают одолевать сомнения, что я справлюсь с этой задачей.

ГЛАВА 15

ОТРАВА

Побочным эффектом изгнания Авы стал огромный бугай-страж, который следовал за мной по пятам — на случай, если девушка попытается отомстить за свое наказание. Ростом два метра, он оказался тем самым блондином, которого я видела на балу в сентябре. Парень хромал, но это никак не отражалось на скорости его шага, а я слишком боялась спросить, что с ним стряслось. Страж оказался неразговорчивым, но Каллиопа представила его Николасом, и он был довольно мил для человека, который мог с легкостью убить меня мизинцем.

Одиночество мне только снилось. Когда Николаса не было рядом, его сменял Генри, а на время ночи к моей спальне приставляли стражей. Они были лишь для видимости; после Рождества Генри оставался со мной каждый вечер и вел себя совершенно противоположно тому, как было раньше. Словно я пробила какой-то невидимый барьер, и теперь, вместо того чтобы избегать меня и надеться, что я выживу, он решительно настроился выполнить эту работу за меня.

Вечерами ничего из ряда вон выходящего не происходило: лишь редкие поцелуи или поглаживания по голове — на большее он не осмеливался. Я был благодарна за его компанию, и чем лучше узнавала его человеческую сторону, тем больше надеялась, что меня будет достаточно, дабы убедить его остаться в этом мире.

Это не игра. Я отвечала на его поцелуи не из жалости и не для того, чтобы создать иллюзию, что он мне небезразличен. С каждым днем я влюблялась в него все больше и больше, хоть в глубине души знала, что это — плохая идея. Нет никакой гарантии, что я пройду испытания; ничего, что дало бы мне повод думать, что эти отношения продолжатся после зимы. Но если мне удастся каким-то чудом преуспеть, Генри понадобится повод остаться… и этим поводом стану я. Впервые в жизни я откинула все сомнения и страхи, и позволила себе раскрепоститься. Дни стали настоящей обузой — время, которое приходилось проживать, чтобы дождаться вечера. Всякий раз, как я его видела — неважно, сколько он отсутствовал, — мое сердце билось быстрее. Пережив Рождество, я обрела надежду, а вместе с ней появились и возможности.

Проснувшись раньше Генри, я наблюдала, как он спит в лучах утреннего солнца, пробивавшегося сквозь занавески. Пыталась представить, как буду просыпаться рядом с ним остаток вечности. Странно думать, что если невозможное произойдет, и я пройду все испытания, при этом оставшись в живых, он станет моим будущим. Целым будущим, без угрозы смерти, поджидающей за углом. Моим мужем.

Слово казалось незнакомым и звучало странно — уверена, мне никогда не свыкнуться с этой мыслью. Но как бы я ей ни противилась — я слишком молода, слишком одинока и ни в коем случае не готова к семейной жизни, — я начала понимать, что все не так страшно. Мы оба сломлены, и жизнь с ним не будет таким адом, каким я ее себе представляла. Может, со временем нам удастся помочь друг другу. Я могла дать ему то, в чем он нуждался — в друге, жене, королеве, — а в отместку он станет моей семьей.

Дней до наступления весны оставалось все меньше, и мои сны о маме становились более торжественными. Каждое мгновение считалось драгоценным, но в основном я не знала, что ей сказать. Мы шагали по парку, держась за руки, и болтали обо всем и ни о чем. При каждой встрече она говорила, что гордится мной, что любит меня, и что очень хочет, чтобы я жила счастливо. Чтобы я не нуждалась в ней, как Генри во мне. Но в ответ я только коротко кивала и сжимала ее руку. Невысказанные слова собирались кучкой в горле и превращались в комок, который я никогда уже не проглочу. Шли дни, мои шансы сказать ей все как на духу сокращались, и я знала, что, в конце концов, придется выдавить из себя правду. Но не сейчас. Пока в поместье существовала надежда на завтрашний день, я могла притворяться, что она не умрет.

Чем больше я гуляла с Генри, тем сильнее отдалялась от реального мира. Хоть мне и казалось, что я уже никогда в него не вернусь, что эти полгода каким-то образом растянутся в вечность, я понимала — это не так. Всему есть конец, и мы быстро к нему приближались.

Несмотря на компанию Генри и постоянное сопровождение стражей, я чувствовала себя одинокой. Элла проводила все свое время с Тео, а Каллиопа приходила ко мне, только когда Генри не было рядом, и даже она казалась подавленной после рождественского инцидента. Джеймс превратился в моего врага, но это не мешало мне вспоминать о нем. Не могла наша дружба быть лишь притворством. Я скучала по тем временам, когда могла тосковать по нему без зазрения совести. Уже убедилась, что это не он пытался меня убить, и тот факт, что он был на моей стороне — даже притом, что я была против него — утешал меня.

Больше всего я скучала по Аве. Каждый раз, когда я натыкалась на что-то, что собиралась показать ей, или хотела чем-то поделиться, у меня уходило пару секунд, чтобы вспомнить, что мы больше никогда не увидимся. По крайней мере, не в качестве подруг. Периодически я видела, как она покидает комнату перед моим приходом, или убегает из коридора, когда я поворачиваю за угол — но это длилось лишь долю секунды.

Генри не заставлял меня говорить о боли и чувстве вины, которые преследовали меня после приговора, даже когда они мешали спать по ночам. Он позволил мне бороться с ними в одиночку, но я не знала, обижаться или благодарить его за это. Понимание, что Аве сейчас ничуть не легче, лишь ухудшало ситуацию. Может, она не была лучшей подругой на свете, и иногда становилась слишком эгоистичной, но и я не идеальна. С каждым днем я все больше жалела о своем решении. Ава тоже может совершать ошибки — как и все мы. Какое я имела права наказывать ее, когда единственное, что она пыталась сделать, это облегчить свое одиночество?

Пытаясь убить время, я все чаще заходила в конюшню к Филиппу. Там было тихо, и он не пытался меня разговорить. Казалось, мужчина понимал, через что мне доводится проходить, и разрешал играть с лошадьми столько, сколько пожелаю. Щедрое предложение, учитывая, как сильно он о них заботился, но этого было недостаточно, чтобы забыть, что я потеряла.

Одним днем в конце января Генри нашел меня в саду. Я сидела в плаще рядом с покрытым снегом кустом роз. Практически не помнила, как там оказалась; не то чтобы мне не все равно. Стоило Ирен назвать мне сегодняшнюю дату, как все стало расплывчатым, и именно голос Генри вывел меня из транса.

— Кейт? — на нем было увесистое черное пальто. Парень стоял в паре шагов от меня, сильно выделяясь на фоне белого снега. Я не поднимала взгляд.

— Сегодня мамин день рождения.

Он замер. Часть меня хотела, чтобы он оставался на расстоянии, а другая, куда более настойчивая, жаждала, чтобы он понял, как отчаянно я нуждаюсь в объятиях.

— Ей всегда не нравилось, что она родилась в январе, — продолжала я ничего не выражающим голосом, глядя на безжизненное растение перед собой. — Говорила, что не хочет праздновать, когда вокруг нет цветов и все деревья мертвы.

— Спят, — возразил Генри. — Деревья всего лишь спят. Они вернутся, когда настанет их время.

— А мама — нет, — я тяжко осела на снег, не заботясь о том, что джинсы намокнут. — С тех пор, как ей поставили диагноз, мы праздновали каждый день рождения. На этот раз он будет действительно последним.