Кречет. Книга 1-4 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А если в вас живет душа следопыта, — добавил со смехом Адаме, — вы сможете поселиться в не тронутом цивилизацией краю. Например, вам подарят тысячу акров на Северо-Западе.
— Проще говоря, индейские земли, которые вам не принадлежат, — сухо проговорил Жиль. — Дарить чужое — чего проще. Кроме всего прочего, прошу вас не беспокоиться, сударь, я не жду подарков от Конгресса Соединенных Штатов. Я служил вашей стране по доброй воле, и ни я, и никто другой из моих соотечественников, проливавших за нее кровь, никогда не думали о материальном вознаграждении…
— Никто в этом и не сомневается, — сердечно заметил Вашингтон: ему не нравилось, что разговор принял такой оборот, — но мы от всей души хотим подарить вам земли в знак признательности. Прошу, забудьте об этой злосчастной истории с Роаноком. Надо было мне сразу догадаться, что земли, годные под выращивание табака, долго свободными не остаются, но мы вместе решим, где вам лучше устроиться.
— Не беспокойтесь, генерал. Мне ничего не надо. Слава Богу, я богат и вполне могу купить себе любое поместье в Виргинии или в Мэриленде.
— Но и для покупки свободных поместий в этих краях вы не найдете! Зато территории на Северо-Западе будут разделены на десять штатов и присоединятся к уже существующему союзу, как только их населенность станет достаточно плотной.
— Жаль, но я совсем не желаю способствовать уплотнению населенности пустынных земель. Да и госпожа де Турнемин вряд ли сумеет когда-либо приспособиться к жизни первопроходцев. А потому я отказываюсь от любого участка, если он находится на индейских землях, где моей семье будет постоянно грозить опасность… Неприятно только, что с такой помпой подписанные акты так легко в вашей стране объявить не имеющими силы!
— Но мы пока еще вольны распоряжаться землями в Америке по своему усмотрению, — разозлился Адаме.
— Благодаря кому? — спросил Жиль, дрожа от ярости. — Не так давно король Англии, услышав ваши претензии, умер бы со смеху.
Он поднялся, поклонился хозяйке дома, беспомощно и расстроенно наблюдавшей за ссорой.
— Простите, но я покидаю вас, сударыня. Никогда не забуду вашего теплого приема. — И добавил, обернувшись к Вашингтону:
— И к вам, генерал, я питал и питаю самое глубокое уважение и любовь. Я хорошо понял, что очень скоро оказанные Францией услуги станут Америке в тягость, французам лучше разбивать свой лагерь в других краях. Сегодня же ночью мой корабль покинет гавань.
— Но это же просто смешно, Турнемин! — попробовал удержать его Вашингтон. — Куда вы поплывете?
— Туда, где француз еще может чувствовать себя как дома. Вместо того, чтобы выращивать табак в Виргинии, я буду заниматься хлопком в Луизиане — там, я думаю, мне без труда удастся купить… участок земли без сюрпризов. Если же вы считаете себя моим должником, то я с удовольствием прощаю вам долг.
— Нет! — воскликнул Вашингтон. — Это невозможно. Мы должны вам тысячу акров земли, и раз уж вы не хотите жить нигде, кроме Виргинии, мы выплатим вам стоимость участка на Роаноке.
Турнемин поклонился всем, подошел к двери и даже открыл уже черную створку, но остановился;
— Вы предлагаете мне деньги? А я думал, что для французов у вас их нет. Я не возьму ваших денег, генерал! По крайней мере, для себя: отошлите их лучше господину Лерею де Шомону или господину де Бомарше. Это как раз то, что вы им должны… но никогда не отдадите. И желаю здравствовать вашей республике, господа!
Вашингтон незаметно махнул Тиму, и тот пулей вылетел из столовой вслед за Турнемином, а оставшиеся принялись бурно обсуждать происшедшее. До Жиля долетали суровые слова Вашингтона, отчитывавшего Адамса, но это его не утешало. Он хорошо понял, что плюхнулся прямо в лягушачье болото, по-другому невозможно было назвать политику Федеративного государства в период становления. Он понял также, что, подарив ему злосчастную тысячу акров, те, кто это делали, твердо рассчитывали, что он никогда не воспользуется подарком. Может еще, если бы он приехал под именем Джона Вогана… да и то вряд ли! А с какой торопливостью Джефферсон посоветовал ему отказаться от фальшивого имени, когда его поступки лишь немного пошли, вразрез с пуританской моралью. Теперь Жиль догадывался, что, стань он добиваться американского гражданства, которое тоже было ему подарено, они сделали бы все, чтобы ему помешать. Да о чем тут говорить! Эти люди помнили только о себе, и все решительно, как один, стремились избавиться как от долгов, так и от признательности, оказавшихся вдруг не к месту — лишь безумец Лафайет в своем безмерном восхищении Америкой мог этого не видеть.
— Да куда ты несешься, в конце концов? — закричал Тим, догнавший его только под колоннами. — Так и будешь бежать до самой гавани?
— Если мне дадут лошадь или коляску, не откажусь.
— Как глупо все вышло! Чего ты разозлился?
Немного поспокойнее нельзя было?
— Чтобы дать Джону Адамсу вволю насмеяться надо мной? Пусть отправляется к своим англичанам, раз уж они ему так дороги! А я и в самом деле не понимаю уже, что мы-то здесь делали, за что погиб в Йорктауне мой отец?
— Брось! Адаме не любит Францию, верно, но это его личное дело. Нас-то больше, тех, кто сохранил к вам чувство дружбы и признательности. И первый — генерал Вашингтон. Кроме того, он тебя любит, а ты у него за столом такое устроил…
— ..ты устроил бы то же за столом у короля Франции, если б тебе пришлось пережить что-нибудь подобное. Нет, Тим, я не позволю издеваться над собой всяким там Адамсам — только уважение к госпоже Вашингтон удержало меня от дуэли — да и обманывать себя не разрешу — ты же сам видел, как меня обманули, сам носил пресловутые бумаги Джефферсону. Я никого ни о чем не просил, но раз уж подарено, я не потерплю, чтобы с такой легкостью брали дар обратно. Официальный документ есть официальный документ.
— Да знаю я. Беда в том, что у нас нет пока по-настоящему государства. Поэтому и необходимо, чтобы Вашингтон стал законным президентом Соединенных Штатов — он всегда умел руководить и мыслить. Над этим я… и многие другие, мы трудимся с самого окончания войны и надеемся…
Жиль уважительно, но твердо опустил руку на плечо следопыта.
— Меня это больше не касается, Тим. Ты был и останешься мне другом, но надежду соединить навеки свое имя и
