Псих, или Танцы с Виртуэллой - Александр Тюрин

Шрагин представил отрубленную раздувшуюся обсиженную мухами голову своего собеседника и у него случился первый в Музее Человека приступ тошноты.

– Но...

– Я понимаю, что это достаточно опасно. И для вас, и для нас тоже, пока мы не произведем необходимого обеззараживания. Но, если быть внимательным и не облизывать кое-что лишний раз, то можно отделаться только легким испугом. Если вас заинтересует это предложение, то технологию консервации препарата мы оговорим несколько позже.

– А что еще вас интересует?– поддержал разговор Лже-Кураев.

– Что-нибудь свеженькое. Нам нужны живые ткани. Что такое смерть де-факто и де-юре? Это необратимое отключение некоторых отделов мозга. Но тело-то еще на девяносто девять процентов живое!– подчеркнул с заметным воодушевлением господин Динст.– У нас есть портативные холодильники разного размера – для сохранения и перевозки внутренних органов, конечностей, целых торсов – мы могли мы вам предоставить их под определенный залог. А у вас – прекрасные возможности работать, так сказать, без излишних формальностей. На то, чтобы изъять нужные нам ткани, у вас имеется от пяти минут в теплую погоду до получаса в прохладную. Улавливаете? У вас в запасе не слишком много времени...

Для того, чтобы унять головокружение, Шрагин стал внушать себе что он в принципе тоже людоед, что его мама не была кандидатом филологических наук, что Пушкин бил в барабан на берегах Нила, а Глинка играл где-то там на там-тамах. Немного помогло.

– Так что ж, мне самому убивать и самому расчленять, чтобы протухнуть не успело?– деловито справился Шрагин.

– Зачем самому убивать, у каждого своя работа, которую надо делать качественно. Например, вам становится известно, что кто-то хочет казнить преступника, зарезать заложника или расстрелять пленного, и вы сразу оговариваете свои права, желательно с заключением договора. Чтобы там никакого разбрасывания внутренностей по всей округе и швыряния голов в кусты. Все должно быть аккуратно, а не так, как у вас там, в горах, принято. Кстати желательно, чтобы человек перед смертью не был подвержен сильному стрессу, иначе в крови появляется слишком много разрушающих факторов. Договоритесь о передаче казнимому успокоительных средств.

– Да, мы обязательно поработаем над хорошим настроением,– поддержал Шрагин, несмотря на одолевавшую его тошноту.

Тут в кармане у господина препаратора заиграло турецкое рондо.

– Это шеф вернулся, почему-то на день раньше. Ну и славно, он же знает вас лично.

Внутри у Шрагина все упало с ускорением три "же".

– Шеф у меня смешной.– поделился Динст.– Он всегда звонит со входа, как будто в служебное время я могу заниматься любовью с посторонними. Но он, действительно, очень деликатен...

Все, упавшее внутри Шрагина, расплескалось где-то на полу, как раз дверь открылась и в комнате появился Антуан Энгельманн-Ферреро, а вместе с ним истинный Руслан Кураев. Дальнейшее Шрагин воспринимал с изрядной долей отстраненности, находясь примерно на том же расстоянии от событий, что и телезритель от телеэкрана.

Энгельманну натикало, сутя по косвенным данным, лет сорок пять, но у него было изящно вылепленное лицо, покрытое тонкой свежей кожей. Шрагин не раз уже видал в Германии сомнительные лица, но физиономия господина директора скорее бы подошла девушке. И вместо рукопожатия Энгельманн поцеловался со своим замом. Кураев ни с кем не поцеловался, а вместо этого пробуравил злым взглядом единственного глаза Лже-Кураева.

– А я с герцогом и герцогиней,– похвастал Энгельманн,– они пока осматривают новинки на третьем этаже.

– Ну, этот парень в короне к тебе просто не равнодушен.

После поцелуя Энгельманн-младший подошел к Шрагину и уже вполне стандартно протянул руку. Сильно смутившийся визитер встал из кресла и пожал некрупную, однако предельно твердую "хирургическую" руку директора Музея и распорядителя Фонда.

– Вы – господин...– начал Энгельманн.

– Кураев.– охотно подсказал Динст.– Это господин Кураев.

– Что за хрен? Это я – Кураев, а не этот урод.– взревел истинный Кураев и повторил по-немецки, ударяя себя в грудь кулаком.– Их бин эхтер Кураев.

– Нет я,– отважно заявил Шрагин.

Энгельманн предусмотрительно отошел на два шага от Лже-Кураева, однако сохранял дистанцию и до Кураева истинного.

– Их не может быть двое?– справился шеф у зама.– Ты в базе данных смотрел? В таблице поставщиков.

– Еще нет.– Динст защелкал клавишами старомодного компьютера.

– Нет, тут всего один Кураев. Как же узнать, кто из них настоящий?

Энгельманн задумался.

– А у вас, господа, есть национальные паспорта?

– Ой, я забыл,– погрустнев произнес подлинный Кураев.

– И я не захватил с собой,– сказал несколько осмелевший Шрагин.

Энгельманн ненадолго нахмурил свой почти-девичий лоб.

– Истинный Кураев, наверное, должен быть мусульманином, то есть с обрезанной крайней плотью. Господа, снимите штаны.

– Да, да, да, но только при мне.

В комнате возникла шикарная дама в перьях райских птиц, на вид герцогиня.

– Мальчики, мальчики, что вы все о штанах?– пропела она.– Сегодня вы заставили меня снова поверить в жизнь после смерти.– Дайте я вас поцелую за это. Или укушу.

– Я люблю качественные укусы, а вот он, кажется, нет,– Энгельманн показал пальцем на Динста и засмеялся жеманно.

Герцогиня, которая все более напоминала своим богатырским ростом и плечами хорошо сложенного мужчину, сделала свое дело и удалилась.

– Ну, ты давай первый,– сказал Кураев Шрагину.

– А почему не ты?

– Этот боится больше,– сказал Энгельманн, кивнув на настоящего Кураева.

Шрагин перевел дух, находящийся где-то в солнечном сплетении – кажется, обошлось.

Неожиданно он заметил, что Динст просто давится от смеха. Вот он прыснул, не удержавшись, затем к нему в порыве искреннего здорового хохота присоединились Энгельманн и Кураев.

Шрагин почувствовал неладное, но было уже поздно.

Наконец Энгельманн унял свой смех и, немного отдышавшись, произнес:

– Добро пожаловать в Музей Миры Человека, господин Шрагин.

Полный провал. Но Шрагин заметил, что герцогиня забыла закрыть за собой дверь.

В три прыжка он преодолел расстояние до выхода, но там уже стоял Кураев, который мгновенно оказался в нужном месте, перемахнув через стол.

У Сережи мелькнула мысль, что надо немедленно вмазать Кураеву, и лучше не в челюсть, а в пах – ведь тот беспечно и уверенно стоит на широко расставленных ногах. Но как же – прямо в пах? Это ведь так больно. В десятом классе Сережу ударил в пах один хулиган-пятиклассник и он хорошо запомнил все эти неприятные ощущения... В голове привычно хороводили мысли, отражаясь одна от другой. И никакого доступа к психопрограммному интерфейсу, полный паралич.