Позволь мне решить (СИ) - Погожева Ольга Олеговна

Лекарь долгое время вглядывался в горящие чёрные глаза, затем медленно кивнул.

- Самые высокие горы в мире, - едва слышно проговорил старец, - в Валлии, дитя…

…Януш возвращался на родину со смешанными чувствами. В первые годы на Островах он скучал по прежней жизни просто безумно, и лишь крайняя нужда и гонка на выживание заглушали ностальгию. Он вспоминал о друзьях, думал о Марион, и многое отдал бы в те дни, чтобы узнать, как они живут, и всё ли с ними хорошо. С появлением Велегора его мир перевернулся, и Януш стал смотреть на него совсем под другим углом. И центром этого угла стал сын…

От прежней жизни его отделяла целая пропасть жизни на Островах, плен у колдунов и монастырская аскеза. Януш даже не помнил, каким он был раньше, и почти забыл такую далёкую и когда-то родную Валлию – прежние образы стёрлись новой жизнью. Он не знал, как их примет его родина – но верил, что найдёт там своего лучшего друга в добром здравии и достаточной силе, чтобы помочь им. Никто не знал снежные горы Валлии так, как герцог всего северного предела, командующий Нестор Ликонт.

Глава 2. Сквозь года

Королеве шёл сорок третий год. Усилиями верной камеристки ей удавалось сохранять и свежесть уже увядающей кожи, и красоту своего единственного бесспорного достоинства – длинных чёрных волос – и ухоженность позабывшего давние сражения тела.

Марион высвободила руку из-под шали, потёрла ноющий висок. Она сидела в углу залы для занятий своих дочерей, наблюдая за учёбой маленьких принцесс. Шёл урок истории, и господин Вук пытался разъяснить своим августейшим ученицам тонкости политических манёвров на последней из войн Валлии. Эта тема была особенно близка Марион, но она даже не пыталась вникнуть в то, что говорил Вук. Война стала её прошлым; в настоящем королева Валлии жила политикой мужа и своими детьми.

Она посмотрела на дочерей, и губы её тронула лёгкая улыбка. Марион оказалась не единственной, в ком речь господина Вука не вызывала интереса. Восьмилетняя Каллиста, младшая из принцесс, муки учебного процесса переносила с большим трудом. Она ёрзала на стуле, упираясь в него обеими ладошками, бросала тоскливые взгляды за окно и то и дело поправляла непослушные русые кудряшки, заодно прикрывая ротик при очередном зевке. Мечтательница и выдумщица, Каллиста являлась обладательницей горячего сердца и дикого нрава, жаждущего приключений и игр, и предпочитала бурные забавы чтению и вышивке.

Совсем не такой росла её старшая дочь, Кассандра. Принцесса не отрывала тёмно-синих, как у отца, серьёзных глаз от учителя, впитывая каждое слово, и Марион могла поклясться, готовила тому уже с десяток каверзных вопросов. Десятилетняя Кассандра редко улыбалась, предпочитая общество книг любым развлечениям, и любила присутствовать на собраниях с отцом, напрочь игнорируя тех из своих сверстников, с кем ей разрешали общаться. Марион понимала дочь: Кассандру интересовали взрослые дела, и быстро утомляли детские игры. «Моя девочка», - с гордостью говаривал Нестор, подразумевая хваткий ум и недетскую проницательность старшей дочери. Кассандра унаследовала синие глаза отца и русый цвет волос своей тёти Наалы, однако черты лица и фигуру взяла материнские. Да, Марион так и не родила Нестору наследника престола, но они могли гордиться своими прекрасными дочерьми…

Королева тихо вздохнула: воспоминание о Наале заставило задуматься о том, как же по-настоящему счастлива она была, в отличие от императрицы Аверона. Наале не довелось познать радости материнства – только его горести. Рождение маленькой принцессы Аурики принесло, помимо разочарования от пола младенца, также и сильные сомнения касательно её здоровья. Аурика росла замкнутым ребёнком, плохо ела, спала, и не была способна ни к какому обучению, пребывая в подобии транса всю свою маленькую жизнь. В десять лет принцесса Аурика почти не разговаривала, не обращала внимания на окружавших её людей, не признавала порой даже матери, улыбалась редко и всегда без причины, и никто из лекарей не мог ей помочь.

Боль Наалы читалась в каждом слове их переписки, боль, отчаяние и бесконечная усталость – от попыток помочь дочери, от поисков лекарства и лекарей, от подозрений аверонского двора и ненависти своей свекрови, Северины. Старая императрица, когда-то полюбившая невестку за кроткий нрав и неподкупную доброту, после рождения больной внучки и в отсутствие других наследников искала способы аннулировать столь бесплодный брак. Хвала Единому, император Таир оказался не менее крепким орешком, чем воспитавшая его мать – все попытки Северины оговорить молодую супругу перед сыном разбивались о гранитную решимость последнего сохранить союз. Наала писала, что с рождением больной дочери Таир не замкнулся в себе, как это часто бывает с мужчинами, не отстранился от супруги, но наоборот, горе ещё больше сплотило их, и в этом Наала находила свою единственную отраду. Император Аверона оставался верным своей супруге и их любви, и не терял надежды на то, что когда-нибудь лекарство для маленькой Аурики будет найдено.

В последний год стало полегче: письма Наалы перестали кричать отчаянием и болью, находя несколько строк и для небольших радостей, и это благословенное облегчение исходило главным образом от кончины старой императрицы, Северины. Марион искренне радовалась тому, что значительная часть напряжения, которое испытывала Наала под гнётом ядовитого презрения Северины, спала, и молодая императрица могла наконец не чувствовать себя ничтожеством, неспособным родить здорового ребёнка и наследника аверонского престола. Наале с головой хватало собственной совести и горя, чтобы хлебать год за годом отраву постоянных обвинений свекрови.

Марион надеялась пригласить золовку в Галагат, чтобы Наала сумела хоть ненадолго убежать от собственного двора и отдохнуть от обязанностей. Свадьба Михаэля – прекрасный повод заглянуть в Ренну, чтобы посетить молодую императрицу и передать приглашение лично.

Сын сильно возмужал в последние годы. Сказывались ли черты покойного отца, Синего барона Магнуса, рискнувшего когда-то титулом и положением ради брака с простолюдинкой, или воспитание Нестора, с которым у Михаэля быстро установились крепкие отношения, основанные на взаимном уважении, но сын пожелал вернуться в фамильный замок Синих баронов сразу же по достижении совершеннолетия. Марион прекрасно помнила тот день: Михаэль, готовый к отправлению, стоял у своего коня, и по очереди подбрасывал маленьких сестёр в воздух, прощаясь столь весёлой, заразительной улыбкой, что даже обожавшие брата Кассандра и Каллиста не проронили ни слезинки. Чего нельзя было сказать о ней: обнимая сына, такого взрослого, высокого, вымахавшего на голову выше матери, такого самостоятельного и такого любимого, Марион прикрывала глаза, чтобы не омрачать ему отъезд видом своих слёз. Михо, её понимающий, умный сын, гладил мать по волосам, как маленькую, и шептал:

- Пора, мам… ты ведь и сама знаешь: мне пора…

Марион знала, но всё равно отпускала сына с тяжёлым сердцем. Михаэль стремился поскорее обрести свой дом, и весьма в этом преуспел, решительно наведя порядок на землях Синих баронов, столь долго прозябавших без хозяина. Но вот к чему она точно не была готова, так это к тому, что спустя почти три года Михо напишет ей письмо, в котором попросит благословения на брак.

Она ничего не знала про эту девушку, кроме того, что написал ей сын: гувернантка в одной состоятельной аристократической семье, из рода обедневших аверонских дворян и, конечно же, само совершенство. Убедиться во всём этом Марион предстояло лично, и весьма скоро.

Королева поднялась, плотнее укутавшись в шаль, и кивнула господину Вуку, чтобы тот не прерывал занятия. Девочки проводили её взглядами, и особенно тоскливым он получился у Каллисты, которая надеялась, что мать в конце концов заберёт её с собой и избавит от необходимости присутствия на уроке.

В коридоре холод чувствовался ощутимее – осень в Валии наступала быстро, с ранними заморозками и холодными северными ветрами. Ожидавшая её маркиза Доминика, скучавшая у окна, встрепенулась, как только дверь открылась, и метнулась к королеве, мигом подстраиваясь под решительный, быстрый шаг.