ГНИЛЬ - Константин Соловьёв

Мунн должен поставить Геалаха. Гэйну давно пора, а тут и вакансия. В ящике у Маана уже месяц лежал листок, ожидавший своей очереди. Вскоре он ляжет на стол Мунна. И Мунн, внимательно его прочитав, хмуря брови, постучит по нему пальцем и уточнит: «Уверен?». И Маан кивнет головой, как бы заверяя написанное. В Геалахе — уверен. Ему еще долго работать в Контроле, лет двенадцать. А то и больше — семьи нет, на пенсию никто не тянет. Отделу с ним повезет. Пусть Геалах не прирожденный руководитель, у него есть все качества, которые сделают замену безболезненной. Он знает ребят, и ценит их не хуже самого Маана, он будет вести их, подстраховывать, указывать путь, словом, как и положено руководителю, вожаку. А он, Маан, просто исчезнет отсюда. Перестанет быть частью этого пропахшего табаком суетного мира. И, по большому счету, во всей Вселенной эта перемена пройдет практически незамеченной.

— Мне что-то приносили? — спросил Маан, в первую очередь чтобы отвлечься от собственных мыслей.

Мвези утвердительно кивнул и поднял два пальца.

— Срочное?

— Нет. Вряд ли.

Маан ощутил облегчение. Две заявки — это немного. Если послали на его стол, а не в отдел, скорее всего что-то мимолетное, не имеющее чрезвычайной важности или срочности, иначе бы уже доложили Мвези. Скорее всего, подозрение на Гниль, но вызывающее сомнения, или просто рядовой донос. В любом случае, не тот случай, когда требуется выезжать на место.

Маан прошел в свой кабинет. Это было небольшое помещение, лишенное окон, но по-своему уютное, несмотря на подчеркнуто нейтральный интерьер. Маан не запрещал ребятам из отдела приносить искусственные цветы или фотографии, но сам предпочитал работать в строгой обстановке, не отвлекающей от дела. Когда-то он, впрочем, поставил на стол фотографию с Кло и Бесс, но через несколько дней сам же убрал — он чувствовал неудовольствие, когда на фотографию бросал взгляд кто-то из посторонних. Как будто они были его личным сокровищем, и само созерцание фотографии чужим человеком ставило их в опасность. Нет, здесь он не держал ничего личного. Простой письменный стол вроде тех, что стоят в отделе, только поменьше и поновее. Пара шкафов, заваленных бумажными и пластиковыми папками самых разных размеров и цветов. Анахронизм, конечно, но в некоторых случаях бумага удобнее, чем невидимые хранилища информ-терминалов. «Бумага послушна, — подумал Маан, проводя рукой по шероховатой поверхности папки, — Ее можно сжечь, смять, разорвать. Бумагу, и все, что на ней. Наверно, именно отсюда эта странная старомодность. С инфо-терминалами гораздо сложнее».

Это комнатка тоже была частью его мира, только куда более маленького, его собственного мира, рассчитанного лишь на одного постояльца. Иногда, в те минуты, когда сознанию хотелось отвлечься от ровных строк символов, Маан откидывался на мягкую спинку стула и думал о том, как этот ограниченный стенами мирок выглядит в глазах других людей. Он что говорит им о своем хозяине? Лежит ли на этих вещах, будничных и привычных, какой-то отпечаток его собственной личности, или же они безлики, как и все остальные? Сверкающий пластиком хронометр на стене — ничего лишнего, лишь сменяющие друг друга цифры, привычные в своей никогда не меняющейся последовательности, что общего у этого сложного устройства с другим сложным устройством по имени «Джат Маан»? Вместо стакана с пишущими принадлежностями — футляр с перьевой ручкой «Парки», похожей на крупнокалиберный патрон, тяжелой и основательной, подарок Кло на пятидесятилетие. Встроенный в стену сейф, содержащий в себе стопку пахнущих плесенью бумаг и половину бутылки джина. В углу за столом — стопка старых журналов. В этом мире не было ничего лишнего. Ведь он был создан лишь для одной цели.

Каких-нибудь десять лет назад отдельный кабинет казался ему немыслимой роскошью. Во всем Контроле тогда подобным располагали не более десятка человек, включая самого Мунна. Отполированная дверца сейфа располагалась на высоте его головы и, каждый раз проходя мимо, Маан успевал заметить в мутном отражении собственное лицо. Зачем-то он остановился и некоторое время смотрел в это искаженное зеркало. У отраженного сталью Маана были серые щеки, нависший лоб и казавшиеся черными глаза. Но их взгляд, уставший и какой-то вялый, был ему знаком.

В сорок два года и двадцать шестой класс кажется роскошью. Как и собственный дом, например. Маан коснулся металла кончиками пальцев, потер прохладную поверхность, оставляя на ней жирные следы. Осиротеет ли этот мир, лишившись его? Вряд ли. Просто здесь будет висеть другой хронометр, а на столе — лежать другая ручка. И чье-то другое лицо будет мутно отображаться на металлической поверхности, только и всего. Улыбнувшись внезапной мысли, Маан достал «Парки» и, выдвинув ящик письменного стола, написал на его внутренней фанерной поверхности неровным прыгающим почерком: «Нравится кабинет? Не зазнавайся! Д.М.». Конечно, Геалах прочтет это. Месяцев через пять. В том, что это будет именно Геалах, Маан практически не сомневался.

«Ты заслужил этот кабинет, приятель, — подумал он, — Быть может, заслужил даже больше, чем я сам. В любом случае тебе должно здесь понравится».

Геалах частенько шутил по поводу кабинета, называя его «норой старого барсука». Но кто в силах отказаться от подобной роскоши? Отдельный кабинет — понятие статусное, особенное.

Маан сел за стол и подвинул к себе две папки, лежавшие с краю. Папки тонкие, это хорошо. Маан не любил большие папки, скрывающие в себе груду исписанных листов, схемы, диаграммы и фото-приложения. Такие папки хранят в себе неприятности. И пусть снаружи они ничем не примечательны, а внутри содержат выверенные отпечатанные слова, иногда они служат недобрыми знаками. Иногда они обозначают, что придется доставать пистолет и жать на спуск. В зависимости от того, какие слова заключены в ровных строках. Если так — папка после этого навсегда останется прежнего размера. Потому что в нее останется вложить лишь один, уже последний, лист. «Оказал сопротивление при задержании, был убит на месте». Для кого-нибудь именно эти пустые слова окажутся финалом всей его жизни, именно они будут стоять в конце его жизненного пути, выплеснутого на бумагу.

Маан покосился на тощие папки. Кажется, эти двое проживут еще достаточно долго. Он начал читать.

Имя, класс, место жительства… — эти слова он обычно пропускал. Не от спешки, в таких вещах экономия времени не оправдывает допущенных ошибок, просто чтобы сохранить беспристрастность и объективность суждения. Гниль не делает различия между богатыми и бедными. И социальный класс для нее — пустое понятие. Она просто заявляется и остается навсегда, эта чужеродная дьявольская раковая опухоль, вне зависимости от того, живешь ли ты в собственном доме или ютишься в комнатушке десяти метров площадью. Между мужчинами и женщинами она также не делает особых различий, хотя среди мужчин случаи синдрома Лунарэ чаще — шестьдесят восемь процентов. Впрочем, плавающий параметр, системность которого до сих пор не установили, в иные года женщины становятся Гнильцами чаще.